Наблюдатель - Борис Ковальский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В очереди осталось всего три человека. Толстый мужчина, сжимая между пальцами бутылку «Балтики» и шаурму, другой рукой хлопал себя по карманам. Игорь смотрел, как из-за толстой шеи ритмично двигались щеки – толстяк искал билет и жевал одновременно. Интересно, когда он захочет отлить, то попросит водителя остановиться или отольет прямо в бутылку, которую затем оставит под сиденьем?
Игорь медленно повернул голову направо. Все это время они вели себя осторожно. Не допустили ни малейшего повода обнаружить себя. Похоже, работает кто-то профессиональный. С чертовой завидной выдержкой, которой ему всегда не хватало. Но они не учли одного фактора – просто не могли о нем знать.
Он повернул голову налево, наигранно зевая, – до парка каких-то семьдесят-восемьдесят метров. Когда-то он неплохо бегал стометровки. Правда, это было давно и вряд ли теперь имело какой-то смысл. Густые кроны раскачивались, как живые, пугающая темнота за ними казалась уже не такой спасительной.
– Ваш билет.
Голос, видимо, обращался к нему, но Игорь сделал вид, что не слышит. Он оглянулся в последний раз. Торговые ряды опустели. Стеклянный фасад закрытого центра тускло и размыто отражал свет окон «Альфы». Площадка и стоянка такси обезлюдели.
Охотник знает: главное – терпение. Только так, а не иначе можно дождаться момента, когда жертва попадет в ловушку. В самый ответственный момент легче всего сорваться, дать осечку. Для этого надо всего лишь обладать хорошей выдержкой…
Будка охранника. На двери замок.
…но хороший охотник понимает и то, что у жертвы есть все основания вести себя осторожно и предусмотрительно. Особенно если жертва знает, что объявлен план «Сирена».
Крупная широкоплечая фигура в голубой рубашке скрылась за киоском с надписью «Печать».
– Ваш билет, – повторил контролер.
Сколько секунд у него есть, пока голубая рубашка не покажется вновь? Три? Пять? Он надеялся на большее.
Эпизод 14
Понедельник, 15 августа
– Знаете, почему ваш бизнес обречен? – жилистый мужчина, сверкнув идеальной лысиной, устремил длинный палец к потолку, – Ни ложь, ни реклама, ни новые кредиты не помогут вам. Ничто не поможет. Кроме одного.
Закончить мысль ему не удалось – на другом конце отключились, но мужчину это не смутило – положив телефон на салфетку, он улыбнулся девушке, сидящей напротив.
– Извините, Таня.
Девушка не ответила. Выражение ее лица изменилось пятнадцать минут назад, и хотя Мочульский всё понял намного раньше, укола раздражения избежать не удалось.
– Мне пора, я и так задержалась, – сказала она, выдержав еще минуту.
«Всё как обычно» – подумал Мочульский.
Она ни разу не взглянула на него, пока выбиралась из-за столика. Он поигрывал тонким смартфоном, удерживая большим и указательным пальцами, улыбка на тонких губах растеряла остатки искренности.
– Здесь, кстати, отличные десерты…
Снова молчание.
«Не слишком красива, вот чутье и дало сбой. Большой нос, фигура на троечку, характер… А всё-таки другие сдавались раньше».
– Я действительно спешу, Леонид.
Он вздрогнул, услышав собственное имя. Ему вдруг навязчиво показалась, что она читает его мысли.
– Вы… обязательно закажите десерт. Вам нужны силы, вы же спортсмен.
«Тренер, а не спортсмен».
– Я провожу вас.
– О нет, не стоит! – оживилась она, и впервые за последние полчаса удостоила ответным взглядом. В темных глазах испуг смешивался с отвращением.
«Это всего лишь штука, детка. Всего лишь шутка».
Она ушла, оставив холодный шлейф. Он давно не получал от них ничего, кроме этого шлейфа. Угловатый силуэт, напомнивший ворону, почти сразу мелькнул за окном – она и впрямь спешила. Спешила покинуть его.
Мочульский откинулся на спинку стула и посмотрел в окно. Тесные тротуары с трудом вмещали потоки москвичей и туристов, заблудившихся в поисках дешевых закусочных. Пятницкая улица, как всегда в это время дня, превратилась застойный канал дорогого железа. Сплав фантазий и технологических вершин западной цивилизации. По радио говорили, что кризис избавит Москву от пробок, но, похоже, избавил только от части гастарбайтеров.
На фоне старинного особнячка по тротуару, шел сутулый бородатый человек с длинными волосами, собранными на макушке в хвост, как у индейца. Худой фрик со всклоченной бородой и потухшим взглядом – обычное дело для окрестностей Третьяковки. Фрик явно что-то искал, что-то вынюхивал. Наверное, высматривал к кому бы пристать, чтобы развезти на водку или наркотики. Мочульский не любил бомжей и всякого рода бродяг. Странно, что он вообще обратил на него внимание.
Улыбка Мочульского завяла, но не исчезла, придав ему выражение некоторой блаженности. Оплатив счет, он вышел из ресторана, и, привычно жалея о потраченных впустую деньгах, пружинистой походкой направился в сторону метро.
По понедельникам он проводил тренировки на Бабушкинской, в небольшом полуподвале, оборудованном под спортивный зал. Слишком рано, но ничего не оставалось, как отправиться туда. Впрочем, сегодня он будет единственным тренером и возможно удастся…
Мочульский по привычке отогнал опасную мысль, но теплая волна приятной дрожью успела прокатиться по телу. В конце концов, разве он не заслужил небольшую компенсацию? Сегодняшняя неудача, вопреки ожиданиям оказалась довольно болезненной, и нет ничего плохого, чтобы гармонизировать свое состояние. Гармонизировать – так он это называл. Ему нравилось это слово.
Спускаясь по ступеням эскалатора, он пропустил вперед спешившую блондинку, как бы невзначай ударившую его сумочкой, и оглянулся. Он так и не понял, зачем это сделал. Наверху, в колонне стоявших справа мелькнула знакомая бородатая физиономия и, будто мираж, растворилась в толпе.
Мочульский замер. Фитнесс-трекер на запястье издал два коротких писка. Он обладал устойчивой нервной системой. Психиатры отнесли бы ее к сильной инертной, и первая реакция на раздражитель была вполне предсказуемой. Проблема была в другом и Мочульский об этом знал – у него не было ни единого повода стать объектом преследования, кроме…
«Ерунда какая-то», – подумал Мочульский, продолжив спуск. Двигаясь через толпу по вестибюлю Третьяковской, он лихорадочно соображал. Слежка? Непрофессиональная, безусловно. Он где-то читал, что профессионала можно вычислить, если резко обернуться и пойти ему навстречу. Дилетант попытается скрыться, а профессионал пройдет, как ни в чем не бывало и исчезнет. Навсегда. Его сменит другой. Но что, что это даст ему?
Дойдя до конца платформы, Мочульский перебрал в памяти все свои знакомства и неудачные романы.
Исключено. Кто угодно, но только не он. Что же тогда? Работа? Прошлое?
Из темноты тоннеля, с оглушающим ревом вырвался поезд.
Он наморщил лоб. Все знают его как порядочного человека. Никаких долгов, никаких краж, никакого обмана. Значит, остается только…
«Нет, нет и нет!»
Двери открылись прямо перед ним.
– Вы заходите?
Невозможно. Он был осторожен. Как мог быть осторожен только он.
– Мужчина…
– Да-да.
Память, снова и снова возвращала его в тот снежный вечер во Владимире, два года назад, когда единственный раз в жизни он потерял голову, и действие, начинавшееся безобидно выплеснулось в… Трудно сказать во что оно выплеснулось. Это можно было назвать кошмаром, если бы не тот, вгоняющий в дрожь экстаз… Он не знал природу этого явления, но догадывался, что оно являлось частью той его сущности, которую улавливали в нем все эти татьяны и маргариты – женщины в возрасте от тридцати, считавшие, что им не повезло в жизни.
Интересно, где этот тип? Едет в соседнем вагоне? Жалкий доходяга.
Мочульский был не из тех, кто легко теряет контроль над собой. С виду равнодушный уверенный в себе мужчина флегматично разглядывал рекламу новостроек в Измайлово, временами бросая короткие нейтральные взгляды на пассажиров. Мочульский анализировал. Сравнивал, сопоставлял и делал выводы.
«Очевидно, что тип с хвостом – дилетант или сумасшедший. Одно из двух. И почти наверняка – тупой муж, одной из тех дур, с которыми он вел переписку».
Это было единственным разумным ответом, и Мочульский окончательно взял себя в руки. Все сомнения рассеялись, и на место растерянности тут же пришло негодование. Какого хрена, он вообще позволяет себе следить за ним? В конце концов, Мочульский не какой-нибудь подонок. Хотя… Надо давать людям шанс. Он просто разберется, расставит все точки над «i», и объяснит, что не стоит следить за Мочульским. Объяснять он умеет. Это его конек. Он улыбнулся про себя, ощущая, как кровь наполняется здоровой мужской агрессией.
Двери вагона открылись на очередной станции, замелькали лица людей – серые, сонные. Ни одной улыбки или живого взгляда. Еще бы – понедельник, лица обитателей метро наполняются жизнью только к концу рабочей недели. Он посмотрел в лицо брюнетке с короткой стрижкой и пробежался по ее фигуре.
