Паразиты мозга (Часть 1) - Сергей Преображенский

- Скорее к черному ходу! - крикнула Юлия и потянула Сергея за рукав.

Они проскочили какой-то длинный кривой коридор, потом кухню, потом еще один коридор. Юлия открыла маленькую дверь, и они наконец оказались во дворе, но тут их ждали все те же люди в черной форме и черные фургоны.

Сергея сунули в самый ближний, битком набитый фургон, и он потерял Юлию из виду. Его вплотную притиснули к одной из "лошадок", девушка попала в машину прямо из зала, как была, голая, только в суматохе потеряла где-то свой великолепный хвост.

- Дерьмо! - сказала она, дыхнув Сергею в лицо, и он понял, что девушка пьяна.

- Что? - переспросил он.

- Все! - ответила она, - Все дерьмо. И машина эта - дерьмо, и санитары - дерьмо, и ты - дерьмо, и я...

Она неожиданно замолчала и, положив ему голову на плечо заплакала, промочив всю рубашку.

* * *

- Павел Петрович, проснитесь, - услышал он мягкий женский голос - Вам пора делать укол!

Он с трудом открыл глаза и увидел что на него смотрит совершенно незнакомая девушка, в белом халате и в белой шапочке. Лицо девушки было как-то странно деформировано, губы шевелились, а слова доходили до сознания Павла Петровича с запозданием, не в такт с губами. Он вспомнил, что девушку зовут Таня, она медсестра и пришла делать ему укол.

Таня помогла больному повернуться на бок, задрала больничную рубашку и, протерев ягодицу спиртом, резким профессиональным движением вогнала иглу в мышечную ткань. Затем она мягко ввела лекарство, выдернула иглу, еще раз протерла спиртом место укола и принялась собирать инструменты. Собрав инструменты, девушка неожиданно высоко задрала юбку и стала подтягивать колготки. Сквозь колготки были видны узенькие прозрачные трусики. Она стояла, задрав юбку, буквально в двух метрах от Павла Петровича, делала свои дела и спокойно смотрела на него, как на неодушевленный предмет, который не способен говорить, самостоятельно передвигаться, есть и отправлять естественные надобности. Приведя в порядок свой туалет, Таня вышла, а Павел Петрович остался лежать, глядя в белый больничный потолок.

* * *

Юлия ошиблась, сказав, что Пахан умер. Приехавшей через несколько минут бригаде скорой помощи удалось спасти главаря пресненской мафии, но левая сторона его тела осталась парализована.

Павла Петровича поместили в одну из лучших клиник Москвы, городскую больницу Сергия Радонежского, в отделение сосудистой хирургии, которым руководил профессор Поспелов. Больному назначили курс интенсивной терапии, и буквально на второй день он уже мог с помощью медсестры садиться на постели, принимать твердую пищу и общаться с окружающими при помощи карандаша и блокнота - разговаривать он не мог, очевидно, оказался задет речевой центр.

Едва придя в себя, Павел Петрович потребовал, чтобы к нему привели Сергея и Юлию, а когда узнал о побеге, так разозлился, что врачи стали опасаться второго удара. Он приказал во что бы то ни стало найти беглецов и привести к нему. Особенно ему хотелось увидеть Юлию. Ему казалось, что именно в этой девушке заключен секрет его столь неожиданной болезни и, самое главное, секрет маячившей где то уже здесь, совсем рядом, смерти.

И вот шестерки Пахана понеслись по городу и очень легко проследили путь беглецов до самой "Бешеной лошадки". Им даже удалось найти официанта, который принимал заказ у Сергея и Юлии, (по счастливой случайности ему удалось избежать черного фургона. В момент облавы, благодаря полученному заказу, он оказался на кухне и спрятался в варочном котле). Сопоставив время появления странной пары и время облавы на заведение, преследователи без труда определили где искать пропавших свидетелей. Но на этом дело застопорилось, так как иметь дело с санитарной полицией никто не хотел.

"...К тому времени организованная преступность уже

не боялась ни милицию, ни федеральную службу безопасности,

ни ФСК, ни какие-либо другие секретные службы. И только

мрачное длинное здание на Каширке, обнесенное высоким бе

тонным забором и двумя рядами колючей проволоки, да витав

шая над ним тень профессора Сербского, главного санитарно

го врача Москвы, все еще навевали на преступные души какой

-то странный, почти мистический ужас. И в самом деле, кто

с полной уверенностью мог бы сказать о себе, что у него

нет червяков в голове?..."

Спецклиника санитарной полиции на Каширке тщательно охранялась, пожалуй, даже лучше чем "Белый дом", и проникнуть туда был только один способ - стать ее пациентом.

Глава шестая

КЛИНИКА СЕРБСКОГО

Санитар Струпьев сидел в приемном покое в кресле дежурного врача и, положив ноги на стол, скучал. Был выходной, весь персонал больницы отдыхал после тяжелой трудовой недели, и даже дежурный врач куда-то запропастился, оставив за себя Струпьева и приказав ему строго-настрого никуда из приемного покоя не уходить. Никуда уходить Струпьев вовсе и не собирался, но сидеть просто так и ничего не делать, было очень скучно Телевизора в приемном покое не было, по радио передавали какую-то белиберду, и от нечего делать он принялся плевать, нет, не в потолок, а на пол, стараясь попасть в жирную зеленую муху, ползавшую вокруг большой хлебной крошки.

И тут неожиданно дверь открылась, и в комнату вошла девушка, молодая, лет 16 - 17, не больше. В первый момент у Струпьева даже мелькнула мысль: а не снять ли ноги со стола? Но потом он передумал - много чести.

- Здравствуйте! - сказала девушка.

- Здравствуй! - ответил санитар, спокойно разглядывая девушку. Девушка была симпатичная и, пожалуй, даже очень, хотя и "резаная". "Шлюха!" - подумал он, разглядывая стройные ножки почти полностью открытые благодаря короткой гофрированной юбке. Для Струпьева все особи женского рода подразделялись на две категории: шлюхи и уродины. Первых он презирал, а вторые его просто не интересовали.

- Видите ли в чем дело, - начала девушка, явно волнуясь и не зная с чего начать, - я приехала из Камышина поступать в медицинский институт и вот, так вышло, короче, я не поступила...

Девушка замолчала и посмотрела на Струпьева, ожидая что он хоть что-нибудь скажет, но тот молчал.

- И тогда, я подумала, может быть вам нужны санитарки или еще кто-нибудь... - продолжила она после некоторого молчания.

Все это было более чем странно! Почему она явилась сюда в приемный покой, а не в отдел кадров, впрочем, какой отдел кадров в воскресенье? Но ведь можно было подождать до понедельника!

- Вы, наверное, думаете, что я совсем ничего не соображаю, пришла устраиваться на работу в приемный покой, а не в отдел кадров. Но дело в том, что я не могла ждать до понедельника, из общежития меня выселили, и мне негде ночевать...

"Да она еще и телепатка!" - подумал Струпьев, а вслух произнес:

- Раздевайся!

Девушка подняла руку к верхней пуговице и застыла в нерешительности, глядя на Струпьева круглыми от удивления глазами.

- Ты же собираешься у нас работать, так?

- Так, - ответила она.

- Значит ты должна пройти медосмотр! Раздевайся, я тебя осмотрю!

- Понятно! - сказала она и начала расстегивать кофточку. Она сняла с себя все и осталась в маленьких розовых трусиках.

- Трусики снимать? - спросила она, подняв на него глаза.

- Да, - ответил он.

Она сняла трусики и положила их на стул, рядом с остальной одеждой. Теперь она стояла перед ним совершенно голая, не зная что делать дальше, и ждала, что он скажет ей что-нибудь, но он ничего не говорил, а продолжал молча разглядывать девушку, явно наслаждаясь ее замешательством.

- Я разделась, - сказала она, не выдержав наконец игры в молчанку.

- Я вижу, - ответил он, и снова надолго замолчал. Она уже подумала, что это молчание никогда не кончится, и ей так и придется все время стоять голой посреди комнаты, когда он наконец заговорил.

- Подойди сюда! - сказал он. Она обошла стол и остановилась возле его кресла.

- Ближе, - сказал он. Девушка сделала еще один шаг. Струпьев поднял руку и положил ей на грудь. Грудь была теплая и упругая. Он сжал ее, и увидел как сосок начал быстро, буквально на глазах, увеличиваться в размерах. Тогда он захватил его двумя пальцами и стал поворачивать. По лицу девушки было видно, что ей больно, но она терпела.

- Как тебя зовут? - спросил Струпьев, продолжая медленно поворачивать сосок.

- Лена, - ответила девушка, с трудом пересиливая боль.

- Что ты чувствуешь, Лена?

- Мне больно! - ответила девушка.

- Так почему же ты молчишь?

- Не знаю!

- Нагнись! - приказал он, отпустив наконец ее грудь. Она послушалась. - Ниже! Еще! - она нагнулась еще ниже и Струпьев положил руку ей на спину.

- Теперь расстегни мне брюки, - сказал он, но когда девушка протянула руку остановил, - Не так, зубами.

Она медленно повернула голову и встретилась с его взглядом. На нее смотрели пустые и какие-то белесые, словно у дохлой рыбы глаза, и еще она почувствовала запах, сладковато-тошнотворный запах разлагающегося трупа. Этот казавшийся живым человек был мертв и даже начал уже смердеть. И тут вдруг эти мертвые глаза неожиданно округлились, в них мелькнуло что-то живое, похожее на испуг, медленно переходящий в ужас.