Прекрасная свинарка - Мартти Ларни

В конце дня вице-директор Сяхля пригласил меня к себе в кабинет. Когда я вошла, он, сидя за столом, грыз карандаш. Вице-директор тут же нервно заговорил, забыв золотое правило: не говори длинно, ибо жизнь коротка! Но, поскольку ему легче было произносить слова, чем думать, он, естественно, их произносил.

— Нейти Баранаускас, — сказал он нарочито подчеркнутым тоном, в котором смешались угодничество, порицание, робость, коварство и хрипота, — нейти Баранаускас! Вы разумная, образованная, добросовестная, рассудительная и тонкая женщина. С вами можно говорить доверительно. Я говорю вообще всегда только доверительно. Я хочу быть каждому другом, добрым другом, товарищем, человеком, которого любят и которому доверяют. Я уже старый человек, но у меня по-прежнему есть идеалы и принципы, прежде всего идейные принципы. Никакой труд не может быть исполнен без идейного воодушевления. Вероятно, и вы это понимаете, не правда ли?

Я отрицательно покачала головой:

— Я веду иностранную корреспонденцию. Перевожу на иностранные языки деловые и личные письма генерального директора без всякой идеи, если только не считать идеей знание языков.

— И это тоже идея в своем роде, нейти Баранаускас, но я сейчас имею в виду нечто другое: готовность пожертвовать собой ради общей идеи. Жизнь преисполнена красоты и богатства. Мы должны быть оптимистами и добрыми людьми, которые стараются подбодрить друг друга, забывая о себе. Наша компания продает антрацит, кокс, нефть, асфальт и горный воск. Но пытались ли вы, нейти Баранаускас, задуматься над вопросом: ради чего мы продаем все это? Возможно, вам подобная мысль и не приходила в голову, а поэтому я скажу вам: мы стремимся помогать человечеству. Жители Хельсинки умерли бы от холода, не будь в их распоряжении кокса для отопления домов, крыши протекали бы, не будь асфальта, а газеты перестали бы выходить, если бы мы не доставляли сырье для заводов, производящих типографскую краску. Итак, вы теперь видите, что наша благородная деятельность помогает человечеству добиваться лучших условий жизни, делает людей здоровыми и счастливыми. И вот именно это-то я и называю идеей, великой идеей, непреходящей идеей будущего. Нейти Баранаускас, мы — люди идеи, мы — патриоты, насквозь пропитанные благородной идеей гуманности, и мы строим государство всеобщего благосостояния, движимые исключительно альтруистической любовью к людям.

Вице-директор Сяхля принялся за новый чернильный карандаш и проглотил порошок аспирина. Он пытался говорить из глубин, как чревовещатель, но вдруг позабыл свою глубокомысленную роль и выплыл на поверхность с легкомысленным вопросом:

— У вас исключительно красивое платье, нейти Баранаускас. Вы привезли его из Нью-Йорка?

— Нет, я сшила его сама.

— Да неужели! В таком случае я все больше и больше восхищаюсь вами. Но, возвращаясь к предмету нашего разговора, я хотел бы услышать ваше мнение.

— Мое мнение! О чем?

Губы вице-директора задрожали. Он бросился наводить порядок на своем захламленном письменном столе, где за многие годы накопились десятки кило различных бумажек, огрызков карандашей, пуговиц, образцов товаров, обесцененных орденов, пробок от пивных бутылок, сапожных стелек, носовых платков, торговых справочников, вексельных бланков, почтовых марок, засохших цветов, визитных карточек и реклам, над всем этим господствовали три огромные папки: «Идейные лозунги для оживления покупательной активности», — а дальше еще груда всевозможного бумажного и металлического добра, которое могло бы заполнить карманы по крайней мере трехсот мальчишек. Я заметила, что вице-директор волнуется. Он что-то искал, то и дело принимаясь расчесывать свои жирные волосы и опять возобновляя поиски. Бедняга был похож на тряпичника, который роется на свалке, упорно веря, что там можно найти что-нибудь полезное. Он говорил сам с собою и сам отвечал на свои же вопросы. Он был талантливым бездельником. В лихорадочной суете и безделье проводил он все дни своей жизни. Но это как раз и был его способ добывать себе пропитание. Недаром его имя означает суетливый. Как говорили древние римляне, nomen est omen — имя знаменательно!

— Куда же могла запропаститься эта бумажка? — простонал он, воздев к небу искаженное мукой лицо.

— Какое-нибудь письмо? — спросила я осторожно.

— Нет, такая маленькая брошюра-листовка: «Десять заповедей идейного человека». Я хотел бы дать ее вам. В ней заключена глубочайшая мудрость жизни, в которой мы все нуждаемся. Ибо сущность всего есть идея. Я бы хотел услышать ваше мнение. Но, поскольку брошюры нигде нет, я сам продолжу то, о чем уже говорил. Итак, без идеи мы не можем жить. Те, кто добывает каменный уголь в недрах земных, делают это в силу великой идеи, а вовсе не ради заработка. Точно так же и те, кто продает этот уголь потребителям, делают это, вдохновляемые идеей, а не погоней за прибылью. Как служители великой идеи, мы все равны и все в равной степени достойны уважения.

Он устремил на меня вопрошающий взгляд. Я не могла ничего ответить, ибо действительно не знала, что фирма «Поставщики отличного топлива, Свин и Кo» была «идейной организацией», действующей без помощи сбора пожертвований с населения.

— Вы ничего не отвечаете, нейти Баранаускас, — заметил Симо Сяхля.

— Нет… К сожалению, я до сих пор не могу понять, о чем речь.

— Речь идет о сотрудничестве, о совместной деятельности, о работе, так сказать. Мы должны быть верными идее как в большом, так и в малом. Идейно пробудившийся человек никогда не опоздает на работу. Вот я каждое утро являюсь в контору к семи часам, а ухожу домой на час позже других. Я стараюсь быть хорошим примером для всех служащих нашей компании. Теперь вы, вероятно, понимаете, к чему я все это говорю?

— Я очень сожалею, но…

У моего начальника опять задрожали губы. Он был похож на предисловие книги, небрежно пропущенное читателем, но, оказывается, написанное для чтения.

— Нейти Баранаускас, — проговорил он сиплым и несколько брюзгливым голосом. — Мне приходится говорить с вами совершенно прямо. Я являюсь начальником всего личного состава служащих компании и обязан воспитывать ответственность в подчиненных. Я спрашиваю вас: почему вчера во второй половине дня вы вовсе не явились на работу?

Я бросила веселый взгляд на начальника, благородное идейное воодушевление которого столь внезапно перешло в суровое обвинение. В душе я поздравила его с тем, что он наконец-то заговорил нормальным, будничным языком, и ответила без обиняков:

— Я была на деловом завтраке с генеральным директором, и завтрак несколько затянулся.

— С генеральным директором?

— Да, с генеральным директором Сеппо Свином. Мы с ним позавтракали, а потом и пообедали.

— Вы поступили совершенно правильно…

Чтобы как-то скрыть изумление, он начал вместо карандаша грызть свои ногти. Постепенно он снова стал любезным, слова его нарядились в парадную форму — и пошло прославление всевышней и всемогущей идейности. Оказывается, я поступила совершенно правильно. Вице-директор потратил два часа служебного времени на дело, которое можно было решить за две минуты с помощью телефонного звонка. При этом он израсходовал пять порошков аспирина, три карандаша и бесчисленное количество слов. Я вышла из его кабинета с легким сердцем. Он мог быть спокоен за свой характер, ибо невозможно отнять у человека то, что не дано ему господом богом.

Незадолго до окончания рабочего дня он снова позвал меня к себе, и тут я увидела, что его душевная погода совершенно переменилась. Лицо его приняло сухое, безжизненное выражение. Именно такое выражение лица должны, по-моему, иметь осужденные на смерть, когда они сидят на электрическом стуле или всходят на эшафот. Если бы дать ему посмотреться в зеркало — он бы умер от одного своего вида. Он говорил отрывисто, словно читал модернистские стихи.

— Нейти Баранаускас. Я ошибся. Я думал, ваши убеждения глубже и заслуживают доверия, полагал, что вы будете верны идее и в малом. Я ошибся. Генеральный директор звонил мне только что и рассказал о вашей совершенно потрясающей ненадежности. Компания больше не сможет доверять вам задачи представительства. Генеральный директор прибудет сюда через час, он желает поговорить с вами. Ясно?

Кто бы поверил, что Симо Сяхля способен говорить так кратко, определенно и без «идейного воодушевления». Я сразу догадалась, что он передавал мысли Сеппо Свина. Я оскорбила внешний авторитет генерального директора (о внутреннем его авторитете лучше не говорить), и это оскорбление больно задело также его двоюродного брата. Наконец-то я услышала правду, чистую правду, которая, как говорится, и в огне не горит (точно так же, как ложь). Однако чистая и простая правда очень редко бывает абсолютно чиста, а еще реже — проста. Когда я через час робко вошла в кабинет генерального директора, я услышала уже совершенно противоположные истины; я, оказывается, самая милая и самая умная в мире женщина, чье знание языков просто феноменально; я одеваюсь элегантно, к работе отношусь с величайшей добросовестностью, я остроумный собеседник, и, что самое важное, во мне есть изюминка.