МОИ ДРУЗЬЯ - Эмманюэль БОВ

Это то, чего я хотел.

К несчастью, оба прошли мимо, не обратившись ко мне.

Уверенность в том, что я был увиден, помешала мне возобновить эту комедию.

Нет, мне действительно не везет. Никому я не интересен. Меня считают за безумца. А ведь я добр, я щедр.

Анри Бийар хам. Никогда не вернет он мне пятьдесят франков. Этот мир всегда так вас благодарит.

Я впал в грусть и ярость. Ощущение, что вся моя жизнь целиком пропала в одиночестве и бедности, усиливало отчаяние.

Еще не было четырех. Нужно было ждать, по меньшей мере, два часа перед тем, как идти в ресторан.

Прозрачные облачка бежали под другими облаками, черными. Улицы утрачивали утомительную послеполуденную атмосферу, благодаря, несомненно, вечерним газетам.

Я заметил, что эти газеты пробуждают прохожих, даже тех, кто их не покупает. Газета сделана для того, чтобы читать ее утром. Когда газета выходит вечером, ощущаешь, что к этому ее принуждает важная причина.

Бийар меня по-настоящему обидел. И все же я не мог уйти из его квартала.

Я быстро шел по улицам, где надеялся быть замеченным, медленно по тем, по которым проходил впервые.

Хромающая женщина заставила меня подумать о Нине. Невозможно, что она любит Бийара. Она слишком молода. В восемнадцать лет с сорокалетним иначе не сожительствуешь, без принуждения, по крайней мере.

Мало-помалу мысль сходить к Нине просочилась мне в мозг.

На это я испытывал отвагу. Когда я один с женщиной, застенчивость мне не мешает. У меня впечатление, что это меня делает симпатичным.

Да, я сумею поговорить с этой девушкой. Я наговорю ей плохого о Бийаре. Она меня поймет. Она его бросит. И кто знает? возможно, полюбит меня!

При виде белого шара отеля Канталь мне показалось, что я в прекрасном сне и заставляю себя не просыпаться.

Я вошел в отель, пытаясь убедить себя, что пришел сюда прямо из дома, что опоздал, и что, в конечном итоге, в моем визите ничего нет странного.

Я поднялся по лестнице неторопливо, чтобы не задыхаться. Руки, влажные от пота, издавали на перилах свист.

Служанка с волосами, обернутыми полотенцем, подметала темный коридор. Через открытое окно я увидел двор и зад дома с ледниками, подвешенными, как клетки для птиц.

Посреди последнего марша я остановился.

Если бы дверь открылась, я бы продолжил путь. У меня не было бы подозрительного вида неподвижных людей на лестничных площадках.

Я был взволнован. В ушах шумело, как когда слушаешь море в раковину. Рубашка намокла подмышками.

Преодолев последние марши, я постучал.

– Кто там?

– Батон… Батон…

– А! сейчас… подождите… я моюсь.

Стоя перед дверью, как служащий газовой компании, я ловил малейшие шумы, боясь, что услышу голос Бийара или того незнакомца.

В дыре замочной скважины был свет. Другой на моем бы месте подсмотрел. Я удержался. Но правда и то, что стыд меня прикончил бы на месте, если б меня застали вприсядку перед дверью.

Наконец, Нина появилась.

Умытая, влажные волосы на висках, склеенные, еще более черные брови, свежие губы без морщинок, она улыбалась. У нее были прекрасные зубы: десен было не видно.

– Входите, господин Батон.

– Я вас обеспокою.

– Нет.

Ей бы следовало сказать нет несколько раз.

Она шла передо мною, не смущаясь хромоты.

Когда остановилось, ее тело вновь стало вертикальным.

– Господин Бийар дома?

– Только что вышел.

– Какая досада.

– Так подождите его.

Я устроился на то же место, что вчера. Это одна из моих привычек. Я сажусь всегда на то место, которое выбрал в первый раз.

Комната больше не имела того вида чистоты, который в свете лампы ей придавал навощенный пол, зеркальный шкаф и камин черного мрамора.

Натертые деревянные детали отклеивались от мебели. Обои, казалось, высохли на солнце. Воздух пах зубной пастой. На занавесках были цветы, вышитые машинным способом. Колесики кровати исцарапали паркет.

– Не оборачивайтесь, господин Батон, я только закончу одеваться.

Слово одеваться вызвало во мне желание взять девушку за талию, несомненно, потому что заставило меня подумать о раздевании.

Я боялся, что придет Бийар. Что он скажет, найдя меня здесь в то время, как его любовница одевается! Он впадет в ревность.

Я слышал маленькие щелчки кнопок, хлопанье чистой рубашки, которую развернули и, время от времени, хруст сустава.

Глаза, из-за того, что косили на юную девушку, стали болеть.

Когда она закончила свой туалет, она пришла и села передо мной.

Без того, чтобы это было необходимым, я обернулся: то было инстинктивное движение.

Я увидел женские панталоны, штанины которых сходились в одну точку, и, на полу, отпечатки мокрых ног, всех пяти пальцев.

– Как вы поживаете, господин Батон?

– Неплохо… а вы?

Она не ответила. Не обращая на меня внимания, она подпиливала ногти.

Так как я решил, что, подпилив ногти, она проявит ко мне интерес, я считал пальцы, остававшиеся неухоженными.

Она отложила побелевшую пилку.

– Должно быть вам скучно, госпожа, когда Анри отсутствует?

– Да… довольно скучно.

Она опустила юбку, чтобы скрыть свою слишком короткую ногу.

– Наверное, с ним вы счастливы.

– Да.

Ответы Нины мне казались лишенными энтузиазма, я прошептал:

– Я понимаю вас.

Она внимательно на меня посмотрела. Ее руки перестали двигаться.

– Я понимаю вас, – повторил я, – вам с ним скучно.

– С кем?

– С Бийаром.

Наступило молчание. Она не шевелилась. Двигались только ее глаза, сразу два одновременно.

Теперь во мне возникла уверенность, что она не любит своего любовника. Она слишком смущается, когда я говорю о нем. Она его не защищает.

Я поднялся. В первую встречу лучше не форсировать ход событий.

Она меня проводила, она протянула руку мне с отвагой, не складывая локоть.

Поскольку мы были одни, я задержал ее руку в своей.

Я оказался на площадке. Она была в дверном проеме. Она смотрела мне на уши, чтобы узнать, не покраснел ли я.

– До свиданья, сударыня.

– До свиданья, сударь.

Мне осталась секунда, чтобы, прежде чем закроется дверь, назначить свидание.

– Завтра, в три, – пробормотал я.

Она не ответила.

Не глядя на ступеньки, легко, как фея, я сбежал вниз.

VI

Несколько секунд спустя я был на улице, красный до затылка. Мне не хватало воздуха, как когда ветер.

Я посмотрел на себя в витрину. Вена, которую я не знал, пересекала мой лоб сверху донизу.

Мне хотелось вернуться в отель и поцеловать Нину. Я ей понравился. Нужно быть застенчивым, как я, чтобы не воспользоваться подобной ситуацией. Конечно, она жалеет, что я не был более предприимчивым. Моя мягкость, должно быть, ее раздражила.

Но, если она умна, она будет мне признательна за то, что я выказал ей уважение. Неприлично целовать особу, которую почти не знаешь.

Итак, у меня будет любовница, которая меня любит, и которая, отдаваясь, ничего не будет требовать взамен.

Чтобы ночь казалась менее длинной, домой я вернулся поздно.

Сняв куртку, облокотился на окно. Теплый воздух мне напомнил вечера прошлого лета. Луна, вся в водяных разводах, освещала край облака.

Потом я лег.

Нужно спать, иначе завтра буду плохо выглядеть. Лицо у меня несимметрично. Челюсть выдается влево. Когда я устаю, это бросается в глаза.

И все же мне не удавалось заснуть. То и дело я перестилал постель, подходил голый к окну, чтобы замерзнуть, но Нина не шла из головы. Я видел ее перед собой в тумане почтовой карточки, без ног, или же придумывал способ привести ее ко мне так, чтобы консьержка не заметила.

Поскольку я все не засыпал, я решил пересмотреть в воображении все события моей военной жизни. Любопытно, как места, где был несчастен, становятся в памяти приятными.

Точно так же, когда я только изредка пою песни моего детства, чтобы не притупить воспоминаний, которые они вызывают, я думаю о моей солдатской жизни только тогда, когда не могу иначе. Мне нравится хранить в голове запас воспоминаний. Я знаю – они там. Этого мне достаточно.

Я задремал, когда молочница, которая, вероятно, возвращалась из кино, хлопнула дверью.

Она закрыла окно, потом помылась. Вечерами она никогда не моется. Я слышал те же звуки, что и перед дверью Бийара. Я заметил, что новые события приходят сериями.

Я вылез из кровати.

Из-за холода задрав большие пальцы ног, я принялся расхаживать по комнате, смутно надеясь, что молочница меня увидит через дырку в стене.

Уснул я только на заре. Я не слышал ни будильника Лекуанов, ни метлы консьержки, которая каждая утро нарочно толкает мою дверь.

Когда я проснулся, квадрат солнца уже пересек мою кровать и дрожал на стене.