МОИ ДРУЗЬЯ - Эмманюэль БОВ

– Она красива? – спросил я, заставляя себя принять небрежный вид.

С уверенностью неделикатных людей он ответил, что превосходна и что у нее, несмотря на восемнадцать лет, груди, как у женщины. Он даже показал мне их расположение, округлив руки.

На этот раз одна лишь мысль пришла мне в голову: уйти. Несправедливость судьбы была, действительно, слишком большой. У Бийара была бородавка, плоскостопие, но его любили, тогда как я жил один, я, более молодой и красивый.

Никогда мы не сможем понять друг друга. Он был счастливым. Следовательно, я его не интересовал. Лучше было, чтобы я ушел.

Но мы продолжали шагать вместе. Я искал предлог, чтобы сбежать. Как я бы хотел сидеть, смиренный, одинокий и грустный, в углу ресторана на улицы Сены, там, по крайней мере, никто мной не занимался.

Действительно, у Бийара не было чувства такта. Будь женат я, я бы ему не сказал. Он должен был бы знать, что несчастному о своем счастье не рассказывают.

И все-таки я не мог решиться оставить моего спутника. Мысль, которая нарастала у меня в душе как-то сбоку, давала мне надежду. А вдруг эта женщина Бийара не любит, вдруг он страдает? Каким бы приятным стал он мне тогда бы. Я бы его утешил. Дружба бы смягчила наши страдания.

Но в страхе утвердительного ответа я остерегался спрашивать, любит ли его любовница.

– Что с тобой? Тебе грустно? – спросил он.

Моя грусть, которая до этого момента не переставала разрастаться, исчезла. Интерес, который проявил ко мне Бийар, был реальностью, тогда как мои размышления были только бредом несчастного человека.

Я смотрел на него с признательностью.

– Да, мне грустно.

Я ожидал жалоб, признаний. Я был разочарован: он мне дал совет взбодриться.

Мы остановились перед рестораном. Краска снаружи под витриной отклеивалась. На стекле прохожие читали фразу: Можно приносить свою еду.

– Вперед, – сказал Бийар.

Я отвел ручку трости, ее цепочка звякнула. Несколько человек обернулось.

Я остановился на пороге.

– Давай, входи!

– Нет, вы первый.

Он прошел вперед. В этот момент я осознал, что именно я стал тем, кто и открыл дверь, и закрыл.

Длинные столы и несколько скамеек, как в столовых, которые поднимаются с одного конца, когда на них садишься, обставляли зал. Табачный дым свивался в спирали, как сироп в стакане воды. Люк подвала задрожал под нашими ногами. Перед каждым клиентом стояли литр вина и стакан. С помощью ножа можно было бы сыграть музыку на бутылках.

Мы сели лицом друг к другу.

Бийар сделал попытку вытащить камамбер. Карман был слишком узкий. Ему пришлось прибегнуть к помощи обеих рук.

Потом, как завсегдатай, он позвал хозяйку:

– Мария!

Это была красивая крестьянка, которая то и дело вытирала руки до локтя. Когда она шла, ее груди колыхались, а монеты звенели в кармане фартука.

– Два поллитра и хлеба.

– Поллитра много для меня, – сказал я, когда было поздно.

– Я плачу… Я плачу.

– Но вы не богаты.

– Один раз могу себе позволить.

У меня не было намерения злоупотреблять добротой моего соседа. Поэтому это один раз могу себе позволить меня шокировало. Я очень мнителен. Неужели я никогда не найду хорошего и щедрого человека! Ах, если бы я был богат, как я бы умел давать!

Собака, у которой был только кусок хвоста, пришла облизать мне пальцы. Я ее оттолкнул, но она снова начала с таким упорством, что я покраснел. Ведь пальцы у меня не пахли.

К счастью, подошла хозяйка – горлышки бутылок между пальцами и хлеб подмышкой. Ударом ноги отогнала эту вредную тварь.

Бийар помял камамбер указательным пальцем и разрезал пополам. Он дал мне половину, которая была поменьше.

Мы ели медленно, из-за прозрачной бумаги, которая клеилась к сыру.

Когда Бийар пил, я ему подражал. Из вежливости я следил за тем, чтобы уровень моего вина не опускался быстрей, чем у него.

Я пью редко, так что много мне не понадобилось, чтобы захмелеть. Грязные старики, которые в углу вели беседу, стали мне казаться мудрецами.

Я налил себе остаток вина и, как я и предполагал, в стакане оказалось его не очень много, из-за вогнутого дна бутылки.

Я оперся спиной о стол сзади. В первый раз я посмотрел собеседнику прямо в глаза. Он тоже кончил есть. Чистя языком зубы, он издал звук поцелуя.

Он шарил по карманам в поисках курева. Не колеблясь, я предложил ему сигарету.

Я был склонен рассказать ему свою жизнь и сказать, в порыве откровенности, о том, что мне в нем не нравится.

– Мне кажется, что у вас доброе сердце, господин Бийар, – сказал я, отмечая, что вино изменило мой голос.

– Да, у меня доброе сердце.

– Так мало людей, которые понимают жизнь.

– У меня доброе сердце, – продолжал Бийар, который последовал за своей идеей. – Но нужно быть осторожным, иначе твоей добротой злоупотребят. Знаешь ли, Батон, это из-за дружбы я потерял работу.

Эти слова мне не понравились еще больше, и, чтобы найти точку взаимного согласия, я сменил тему.

– Я был на войне.

Я достал бумажник и показал ему военную книжку с моей фамилией, написанной большими буквами на обложке.

– Я тоже был на войне, – сказал он, в свой черед показывая мне документы.

Он их развернул. Он совал мне в руки свой жетон удостоверения личности, прядь волос, сплющенных от долгого пребывания в бумажнике, свою фотографию в парадной форме рядом с каким-то сервантом, свою фотографию в полевой форме рядом с ведром, и фотографию группы солдат, в центре которой была надпись: "Ребята 1-го пехотного полка. Не грустите!"

– Видишь этого?

И припечатал свой указательный к голове одного солдата.

– Да, вижу.

– Так вот, он погиб, этот тоже.

Я сделал вид, что меня все это интересует, но ничто мне так не скучно, как бумажники других и эти их фотографии, грязные с обратной стороны. Тем не менее, сколько же я видел их во время войны, этих бумажников и фотографий!

Если бы я не был во хмелю, я бы не развернул мои бумаги. Бийару, наверно, стало скучно.

Так как он продолжал искать в конверте, я испугался, что он мне покажет голых женщин. Я ненавижу эти почтовые открытки. Они только усиливают мое несчастье.

– Я был в Сент-Миэль, – сказал я, чтобы говорить о себе.

Вместо того, чтобы слушать или задавать мне вопросы:

– Я тоже там был.

– Я был ранен и комиссован.

Я показал осколок снаряда, который меня ранил.

– Ты живешь один? – спросил Бийар, складывая свои бумаги.

– Да.

– Одному скучно.

– Еще как!.. Особенно мне, при моей чувствительности… Мне бы понравилась семейная жизнь. Знаете ли, господин Бийар, если бы вы были моим другом, я был бы счастливым человеком. Счастливейшим из людей. Одиночество, нищета мне отвратительны. Я хотел бы иметь друзей, работать, жить, наконец.

– У тебя есть любовница?

– Нет.

– Женщин, однако, хватает.

– Да… но у меня нет денег. Любовница ввела бы меня в расходы. Нужно надевать чистое белье для свиданий.

– Ну, ну, это ты себе рисуешь, что женщины обращают внимания на белье. Естественно, если ты хочешь встречаться с буржуазкой, тогда другое дело. Предоставь это мне, я найду тебе любовницу; она тебя развлечет.

Если, действительно, он найдет мне женщину, молодую и красивую, которая бы меня любила и не обращала внимания на мое белье, почему не принять?

– Найти красивую женщину непросто.

– Не в наше время; моя ради меня бросила своих вздыхателей. Я счастлив с этой девчонкой.

Я бы хотел друга несчастного, бродягу, как я, по отношению к которому у меня не было бы никаких обязательств. Я думал, что Бийар будет этим другом, бедным и хорошим. В этом я ошибся. То и дело он напоминал мне о своей любовнице – что погружало меня в еще большую меланхолию.

– Батон, приходи ко мне завтра после ужина, увидишь малышку. Я живу на улице Жи-ле-Кер, отель Канталь.

Я согласился, потому что не осмелился отказаться. Я чувствовал, что у меня никогда не хватит смелости пойти в гости к счастливым людям.

Значит, мои отношения так и будут всегда заканчиваться смехотворным образом?

Мы поднялись. Я увидел себя в зеркале до плеч; выглядел я, как на суде присяжных. Несмотря на то, что я много выпил, я себя сознавал. Тем не менее, контуры моей груди были расплывчаты, как чья-то слишком длинная тень.

Я пересек зал, следуя за Бийяром.

Снаружи зверский ветер хлестнул меня по лицу, как в двери вагона. Какую-то секунду я имел намерение проводить моего товарища, но воздержался: к чему все это? Взаимопонимания к тому же нет. Он был любим, богат, счастлив.

Вдобавок пробило девять часов.

Сказать «до свиданья» первым я бы не решился; Бийар был менее деликатен.

– До завтра, Батон.

– Угу, до завтра.

Я шагал прямо вперед, пока не вышел на знакомую улицу.