Камрань, или Последний "Фокстрот" - Крутских Юрий Николаевич

Произошло это в далёкие семидесятые годы. Лодка, на которой служил Пал Иваныч, патрулировала в юго-восточной части Японского моря. Заканчивалась полуторамесячная автономка, через неделю по плану – возвращение на базу. Понятно, что все были уже изрядно уставшие и задёрганные. Почему уставшие – понятно и так, а почему задёрганные – объясню подробнее.

Основное отличие дизельной подводной лодки от атомной и главное её неудобство состоит в том, что после некоторого не очень продолжительного времени нахождения под водой (обычно это трое-четверо суток) обязательно приходится всплывать. И не потому, что дышать становится нечем (при наличии запаса регенерации проблем с этим обычно не возникает), а для зарядки аккумуляторной батареи. Чтобы обеспечить скрытность, всплывать, понятное дело, приходится ночью. И вот, как обычно бывает, только настроишься, только запустишь дизеля, только дашь нагрузку (подключишь электромотор в режиме генератора) – как следует доклад вахтенного радиометриста об обнаружении работы самолетной РЛС. И всё, конец зарядке. Опять надо погружаться! И как можно скорее. Если японский «Нептун» или американский «Орион» обнаружат подводную лодку, то через несколько часов в этом квадрате соберется едва ли не весь седьмой флот США. Случалось так, что за ночь нырять и всплывать приходилось по три-четыре раза! А любое погружение-всплытие – это обязательно тревога и подъем на ноги всего без исключения экипажа. Погрузились, самолет пролетел, всплыли, вновь настроили зарядку, а тут опять доклад радиометриста, и всё по новой! Вот именно такие рваные ночи и были причиной того, что к концу автономки весь экипаж был изрядно уставший и до крайней степени задёрганный.

На этот же раз всё было на удивление спокойно – ни одного самолёта за ночь! Для полного счастья – до конца «добить батарею» и пополнить запас ВВД – не хватило каких-нибудь полчаса. Доклад вахтенного радиометриста прозвучал, как всегда, не вовремя:

– Мостик! Обнаружен опасный сигнал самолетной РЛС! Право 130! Пеленг не меняется!

– Стоп зарядка! Все вниз! Срочное погружение! Боцман, нырять на глубину девяносто метров! – кричит вниз командир и скользит на руках по трапу в боевую рубку.

Задраен люк, принят главный балласт, электромоторы – полный ход, рули – на погружение. Лодка, по идее, камнем должна полететь вниз, но нет – не спеша погрузилась на десять метров (на такой глубине ещё верхушка рубки из воды торчит!) и дальше еле-еле, буквально по сантиметру набирает глубину! Что делать? Если вражеский самолет обнаружит подводную лодку в районе боевого патрулирования – это потеря скрытности и невыполнение боевой задачи со всеми вытекающими последствиями. Понабегут корабли вероятных противников, и до возвращения на базу от них не отвяжешься. Будут гонять, тренироваться, стегать по корпусу гидролокацией, акустиков своих на живце отрабатывать. В итоге сядет аккумуляторная батарея и хочешь не хочешь надо всплывать. Возможно даже, делать это придётся прямо посреди поискового ордера супостатов. Мало того, что производить подобный манёвр крайне рискованно, – существует реальная опасность попасть под таранный удар, так и командиру позора потом не оберешься!

Хороводом начнут кружить корабли, вертолёты… Ничего плохого, конечно, не сделают, но зубоскалить будут, фотографировать и всё такое. Им-то, конечно, есть от чего радоваться – обнаружили хомо советикуса, заставили всплыть, может быть, даже премию в свободно конвертируемой валюте заработали.

Понятно, что на борту подводной лодки такая перспектива мало кого устраивала. Поэтому для утяжеления корабля, чтобы хоть как-то загнать его на глубину, сделали то, что на удифферентованной лодке делать совсем не следовало – приняли дополнительный балласт в уравнительную цистерну. Всё равно не помогает! И тут из первого отсека приходит странный доклад:

– Первый отсек осмотрен, замечаний нет, глубина девяносто метров… сто… сто двадцать…

– Первый, проснитесь! – орёт не совсем ещё въехавший в обстановку командир (накопившаяся усталость сказывается!). Но тут следует не менее странный доклад, но уже из седьмого отсека:

– Глубина сто пятьдесят!

Ему вторит первый:

– Глубина сто восемьдесят… двести!

Все эти доклады следуют один за другим в течение буквально нескольких секунд!

Тут уже всем становится ясно, что дело дрянь! Ещё бы! Пока командир думал, как бы побыстрее загнать лодку на глубину, она сама обо всём позаботилась и сейчас камнем летит на морское дно! А глубиномер центрального поста в это время не спеша отрабатывает по сантиметру и только-только подползает к отметке в 30 метров!

– Три мотора полный вперед! – выходит из оцепенения командир.

– Пузырь в нос, рули на всплытие! Насос из уравнительной за борт! Первый, седьмой! Докладывать глубину!

Ориентируясь на показания приборов первого и седьмого отсеков, подвсплыли до ста метров. Стали разбираться. Как и следовало ожидать, проблема с глубиномером центрального поста. Приемный клапан открыт, забортное давление внутрь прибора должно поступать беспрепятственно, но стрелка как застыла на лукавых тридцати трёх метрах, так и стоит, не шелохнётся. Продули трубку воздухом наружу – безрезультатно. Тут уж стало ясно, что проблема не в подводящей трубе, а в самом приборе! Недолго думая, механик глубиномер снял, тут же его разобрал, собственноручно всё прочистил, продул и смазал. И заработал прибор! Даже ещё лучше, чем прежде – на пять, а то и на десять метров глубину больше стал выдавать.

– Вот из-за такой мелочи чуть было не случилось непоправимое! – подвел я черту. – А теперь представьте, что могло произойти, если бы в первом и седьмом вахтенные проспали и не обратили внимания на показания своих глубиномеров?

Убедившись по серьезным лицам присутствующих, что лирическое отступление достигло цели, продолжаю инструктаж.

Заступающему в седьмой отсек Самокатову я строго-настрого наказал тщательно контролировать давление в системе гидравлики и вовремя включать поддерживающий это давление насос. Иначе в самый ответственный момент его может не хватить для перекладывания рулей глубины. А это также чревато большими неприятностями, в том числе лично для Самокатова. Даже если в результате такого упущения все мы не окажемся на дне, то по возвращении на базу Самокатов однозначно окажется на киче, и десять суток за вопиющее головотяпство – это самый минимум, на который может расщедриться командир, – резюмировал я.

Вахтенному электрику шестого отсека, а им заступал второй после старшего мичмана Гаврилко аксакал нашего экипажа – мичман Шинков, я также посоветовал не расслабляться и быть готовым в случае чего дать электромоторами полный ход. Дальше распространяться и накручивать я не стал, потому как прекрасно понимал, что годящийся мне в отцы дядя Петя может сам меня проинструктировать, проэкзаменовать, а если надо, то и посадить в лужу.

Последними я инструктировал вахтенных двух аккумуляторных отсеков, куда заступали два смышленых «полторашника» – матросы Евдокимов и Подшивалов. Парни были грамотные, ответственные, и тут я особо не распространялся. Просто ещё раз напомнил о том, что выделяющийся из аккумуляторной батареи водород в смеси с воздухом образует так называемую гремучую смесь, которая в определённых условиях становится чрезвычайно взрывоопасной. Из чего следует, что главнейшей их задачей на предстоящие четыре часа является слежение за концентрацией водорода в атмосфере отсеков и принятие необходимых мер к её уменьшению.

– Если этого не делать, – продолжил я, – то водорода может накопиться столько, что даже маленькая искорка, пробежавшая между контактами выключателя, будет способна привести к объемному взрыву газа.

Надо ли говорить, чем это чревато? О том, как метан взрывается в шахтах, слышали? Так вот, гремучий газ – это то же самое!

Больше говорить было не о чем, да и время инструктажа подходило к концу. На обязательное «вопросы есть?», как обычно, вопросов не последовало. Самокатов открыл было рот, но, забыв, очевидно, о чём хотел спросить, звучно зевнул. Стрельнув на него неодобрительным взглядом, я вспомнил, что забыл сказать самое главное: