Подземные (Из романа «На дороге») - Джек Керуак

Мы проснулись поздно, она не пошла к своему психоаналитику, она «просохатила» свой день и когда Адам вернулся домой и увидел нас в кресле снова по-прежнему разговаривающими а весь дом замусоренным (кофейные чашки, крошки пирожных что я купил на трагичном Бродвее в серой итальянскости которая так походила на потерянную индейскость Марду, трагическое Америко-Фриско с его серыми заборами, мрачными тротуарами, парадными промозглости, которое я из маленького городка и только-только из солнечной Флориды Восточного Побережья находил таким пугающим). — "Марду, ты просохатила свою стрелу с терапевтом, в самом деле Лео тебе должно быть стыдно и ты должен ощущать немножко ответственности в конце концов…" "Ты имеешь в виду что я заставляю ее пускать по бороде обязанности… Я бывало делал так со всеми своими девчонками… ах ей будет полезно пропустить разок" (не зная всей ее необходимости). — Адам почти шутливо но и вполне серьезно: "Марду ты должна написать письмо или же позвонить почему б тебе прямо сейчас ему не позвонить?" "Это докторша, в городской и районной." — "Так позвони сейчас, вот тебе монетка." — "Но я могу и завтра это сделать, ведь уже слишком поздно." — "Откуда ты знаешь что уже слишком поздно — нет в самом деле, ты сегодня действительно облажалась, и ты тоже Лео ты ужасно виноват крысеныш." А затем веселенький ужин, две девчонки пришли снаружи (серого сумасшедшего наружи) к нам, одна свеженькая после переезда через всю землю из Нью-Йорка с Бадди Пондом, куколка такая лос-анжелесского хипового типа с короткой стрижкой которая немедленно занырнула в грязную кухню и приготовила всем восхитительный ужин суп из черной фасоли (вс° из банок) с еще кое-какой бакалеей пока другая девчонка, Адама, трепалась по телефону а Марду и я сидели виновато, смурно в кухне допивая выдохшееся пиво и думая что может Адам и не прав на самом деле по части того что следует сделать, как следует взять себя в руки, но наши истории уже рассказаны, наша любовь упрочилась, и что-то печальное прокралось в глаза нам обоим — вечер продолжался веселеньким ужином, мы впятером, девчонка с короткой стрижкой позже сказала что я был так прекрасен что она не смела взглянуть (что впоследствии оказалось присловьем Восточного Побережья у нее и у Бадди Понда), «прекрасен» так меня изумило, невероятно, но должно быть произвело впечатление на Марду, которая в любом случае за ужином ревновала из-за девчонкиных знаков внимания ко мне и потом так и сказала — мое положение так воздушно, уверенно — и мы все поехали кататься в ее импортной машине с откидным верхом, по теперь уже пустеющим улицам Фриско не серым а открывающим мягко жарко красные в небе между домов Марду и я откинулись назад на открытом заднем сиденье врубаясь в них, мягкие оттенки, обсуждая их, держась за руки — те впереди как веселая молодая международная парижская тусовка едущая через город, девчонка с короткими волосами внушительно рулила, Адам показывал пальцем — ехали навестить какого-то парня с Русского Холма собиравшего вещи на нью-йоркский поезд и судно во Францию где по нескольку пив, светская болтовня, позже толпой пешком вместе с Бадди Пондом к какому-то другу-литератору Адама Эйлуорду Такому-то-и-такому известному своими диалогами в Текущем Обзоре, владельцу великолепнейшей библиотеки, потом за угол к (как я сказал Эйлуорду) величайшему остроумцу Америки Чарльзу Бернарду, у которого был джин, и к старому седому гомику, и к остальным, и на всяческие подобные вечеринки, закончив поздно ночью когда я сделал первую глупую ошибку в своей жизни и любви с Марду, отказавшись идти домой со всеми остальными в 3 часа утра, настаивая, хоть и по приглашению Чарли, остаться до рассвета смотреть его порнографические (гомо мужские сексуальные) картинки и слушать пластинки Марлен Дитрих, с Эйлуордом — остальные уходили, Марду устала и слишком много выпила кротко глядя на меня и не протестуя и видя какой я был, пьянь на самом деле, всегда допоздна, всегда за чужой счет, громогласный, дурной — но любя теперь меня поэтому и не жалуясь и шлепая по всей кухне своими босыми смуглыми ножками в сандалиях за мною пока мы смешивали напитки и даже когда Бернард заявляет что она украла одну порнографическую открытку (поскольку она в ванной а он говорит мне доверительно: "Дорогой мой, я видел как она сунула ее в карман, набедренный в смысле нагрудный") поэтому когда она выходит из ванной то что-то такое ощущает, вокруг нее педаки, странный пьяница с которым она, она не жалуется — первое из столь многих унижений нагроможденных на нее, не на ее способность к страданию но беспричинно на ее маленькие женские гордости. — Ах мне не следовало так поступать, заниматься лажей, длинный список попоек и пьянок и загулов и все разы когда я наезжал на нее, последняя встряска когда в такси вместе она настаивает чтобы я отвез ее домой (спать) а сам могу идти увидеться с Сэмом один (в баре) но я выскакиваю из машины, безумно ("Я никогда не видела ничего более маниакального"), и бегу в другое такси и срываюсь прочь, оставив ее в ночи — поэтому когда Юрий ломится к ней в дверь на следующую ночь, а меня нигде нет, а он пьяный и лезет, и прыгает на нее как он это обычно и делал, она уступила, она уступила — она сдалась — забегая вперед в рассказе, сразу же называя по имени своего врага — боль, почему должен "сладкий таран их броска в любви" который на самом деле не имеет никакого отношения ко мне ни во времени ни в пространстве, быть как кинжал у меня в горле?

Проснувшись, затем, после веселья, в Небесном Переулке, снова у меня пивной кошмар (теперь еще и немного джина) и с угрызениями и снова почти и теперь уже безо всякой причины отвращение маленькие беленькие частички-шерстинки от подушки набившиеся ей в черные почти проволочные волосы, и ее припухшие скулы и маленькие припухшие губы, мрак и сырость Небесного Переулка, и еще раз "Надо идти домой, исправиться" — как будто никогда я не был с нею прям, а жульничал — никогда не вдали от своей химерической рабочей комнаты и удобного дома, в чужой серости всемирного города, в состоянии БЛАГОПОЛУЧИЯ… "Но почему тебе вечно хочется срываться так скоро?" — "Наверное чувство благополучия дома, то что мне нужно, быть правильным — как…" "Я знаю бэби — но я мне не хватает тебя так что я ревную что у тебя есть дом и мать которая гладит тебе одежду и все такое а у меня нет…" "Когда мне вернуться, в пятницу вечером?" — "Но бэби тебе решать — сам говори когда." — "Но скажи чего ТЫ хочешь." — "Но от меня этого не требуется." — "Но что ты имеешь в виду не требуется?" "Это как говорится — об — ох, да не знаю я" (вздыхая, переворачиваясь в постели, прячась, зарывая маленькое виноградное тельце целиком, поэтому я подхожу, переворачиваю ее, хлопаюсь на постель, целую прямую что сбегает с ее грудной кости, углубление там, прямо, вниз до самого пупка где она становится бесконечно малой линией и продолжается как будто прочерченная карандашом дальше вниз а затем длится так же прямо под низ, и необходимо ли человеку получать благополучие из истории и мысли как она сама сказала когда у него есть это, сущность, но все же). — Тяжесть моей нужды пойти домой, мои невротические страхи, похмелья, ужасы — "Мне не надо было — нам не стоило переться к Бернарду вообще вчера ночью — по крайней мере надо было пойти домой в три вместе со всеми." — "Я так и говорю бэби — но Боже" (смеясь со всхлипываньем и смешно изображая маленький голос еле ворочающий языком) "ты никада ни делаишш шшо я прашшу." "Оо прости меня — я тебя люблю — ты меня любишь?" — "Чувак," смеясь, "о чем это ты" — глядя на меня с опаской — "Я о том чувствуешь ли ты ко мне расположение?" хоть она и обхватила уже смуглой ручкой мою напряженную большую шею. — "Естественно бэби." — "Но что за — ?" Я хочу спросить все, не могу, не знаю как, какова тайна того что я хочу от тебя, что такое мужчина или женщина, любовь, что я имею в виду под любовью или почему мне обязательно нужно упираться и спрашивать и почему я ухожу и бросаю тебя потому что в твоей бедной убогой квартирке — "Это меня это место угнетает — дома я сижу во дворе под деревьями кормлю кота." — "Ох чувак я знаю что здесь душно — хочешь я подниму жалюзи?" — "Нет тебя все увидят — я буду так рад когда лето кончится — когда я получу те бабки и мы поедем в Мексику." — "Ну чувак, давай как ты говорил поедем сей-час на те деньги которые у тебя есть сейчас, ты говоришь мы в самом деле можем это сделать." — "Ладно! ладно!" мысль набирающая силу у меня в мозгу пока я делаю несколько долгих глотков выдохшегося пива и обдумываю глинобитную хижину скажем за Тексоко за пять долларов в месяц и мы идем на рынок ранним росистым утром она в своих сандалиях на милых смуглых ножках шлепая как жена как Руфь следуя за мною, мы приходим, покупаем апельсины, нагружаемся хлебом, даже вином, местным вином, мы идем домой и готовим чистенько на нашей маленькой плитке, мы сидим вместе за кофе записывая свои сны, анализируя их, мы занимаемся любовью на нашей маленькой постельке. — Вот мы с Марду сидим там обговаривая это все, грезим, одна большая фантазия — "Ну чувак," с зубками выпирающими смехом, "КОГДА мы это сделаем — типа это было таким маленьким съездом все наши взаимоотношения, все эти нерешительные облака и планирование — Боже." "Может нам следует подождать пока я не получу эти гонорарные башли ага! в натуре! так будет лучше, потому что так мы сможем купить пишущую машинку и трехскоростной вертак и пластинок Джерри Маллигэна и одежды для тебя и всего что нам нужно, типа того как сейчас мы ничего не можем." — "Угу — не знаю" (раздумывая) "Чувак ты знаешь у меня глаз никак не лежит на эти истерические дела бедности" — (утверждения такой внезапной силы и хипоты что я бешусь и иду домой и размышляю над ними много дней). "Когда ты вернешься?" — "Ну ладно, тогда давай в четверг." — "Но если ты в самом деле хочешь в пятницу — не позволяй мне мешать тебе работать, бэби — может лучше если тебе уходить на подольше." — "После того что ты — О я люблю тебя — ты…" Я раздеваюсь и остаюсь еще на три часа, и ухожу виновато поскольку благополучие, ощущение того что я должен бы принесено в жертву, пусть в жертву здоровой любви, что-то во мне нездоровое, утраченное, страхи — к тому же я понимаю что не дал Марду монетки, хлеба в буквальном смысле, одну болтовню, объятья, поцелуи, я покидаю дом а ее чек пособия по безработице до сих пор не пришел и ей было нечего есть — "Что ты будешь есть?" — "О у меня еще остались банки — или может схожу к Адаму — но мне не хочется ходить туда слишком часто — я чувствую он теперь меня презирает, ваша дружба была, я вмешалась в то некое что-то которое у вас вроде…" "Никуда ты не вмешалась." — "Но тут кое-что еще — я не хочу выходить наружу, я хочу остаться внутри, никого не видеть" — "Даже меня?" — "Даже тебя, иногда Боже я так вот чувствую." — "Ах Марду я весь в смятении — я не могу решить — нам следует что-то сделать вместе — я знаю что, я устроюсь работать на железную дорогу и мы станем жить вместе…" вот новая великая мысль.