Мгла - Евгения Лазарева

А эти обезьяны сначала замирают в недоумении, уж больно неадекватна моя реакция. Но приказ ведь ясен и недвусмыслен. И они, шатаясь и падая, все-таки принимаются собирать мусор в пакеты и сумки. Ни единого слова, только шорох, хруст и шелест. За этим занятием я и оставляю их, зная наверняка, что соплеменники приберут все, потушат костер и отправятся восвояси, так и не вспомнив, не поняв, что заставило их прервать так удачно начавшуюся вечеринку. Самое печальное заключается в том, что их можно остановить сейчас, но заставить вести себя по-человечески в следующий раз – нельзя.

От окраины леса до моего жилья всего десять минут ходьбы. Но я успеваю встретить еще несколько подвыпивших в тренировочных штанах и торчащих на макушках вязаных шапках. Один из них держит за руку не менее пьяную подругу с плоским пустым лицом. И все вместе они выводят нестройными голосами что-то вроде «Ничего на свете лучше нету…». Слава богу, хотя бы детские песни помнят, те, в которых до сих пор есть светлый посыл.

На скамейке возле дома сидят две молоденькие мамаши, их совсем маленькие дети возятся в песочнице. Девицы оживленно что-то обсуждают, перемежая каждое слово ругательством, прикладываются к бутылкам пива и посасывают сигареты. Их высоко заколотые хвосты одинаково трясутся от возбуждения, вызванного, видимо, интересной для дам темой.

Прохожу мимо, морщась от дыма. Они умолкают, провожая меня внимательными взглядами. За спиной продолжают, совершенно не заботясь о том, что я могу услышать:

– Прикинь, это наш сосед сверху, твою мать. Не курит, не квасит и баб не водит, сука.

– Да ты гонишь, блин!

– Неа, прикинь.

– Ну, по ходу, видать – пидор! Ясное дело.

– Ага, по ходу. В натуре клево было бы позырить, как мой Сашка взлохматит его, твою мать.

Мамаши довольно хихикают. Славно. Захожу в подъезд, мысленно желая этому Сашке держаться подальше.

Открываю дверь квартиры. Меня встречают включенное на полную громкость радио и вышедшая из своей комнаты мать. Она, как обычно, опирается плечом о косяк, и не успеваю раздеться, заводит привычную песнь о подлой моей сущности. Сопровождаемый такими сказаниями я умываюсь и скрываюсь у себя. Переодеваюсь в домашнее, ложусь на кровать, закинув руки за голову. Знание согревает меня теплым светом. Теперь нет сомнений, что через некоторое время наш мир снова станет цельным, таким, каким он был до прихода человека. Ведь хомо сапиенс не всегда существовал здесь. На самом деле, он инородное тело, привнесенное сюда неизвестно кем и непонятно зачем. Человечество – болезнь, разъедающая эту часть пространства. И не исключено, что такое инфицирование когда-то было произведено намеренно.

Проходит, наверное, еще месяц. И, в конце концов, я понимаю, что именно требуется сделать, чтобы помочь нашему миру. Хотя для меня, скорее всего, это означает смерть. Все так, а медлить нельзя, наступает нужное время. Начало ноября, землю сковывает морозец, и воздух насквозь пронизывают белые мухи. И я оказываюсь в заброшенном двухэтажном деревянном доме, ничем не отличающемся от окружающих строений, за исключением того, что он признан аварийным, и всю пьянь, населявшую его, растолкали по другим местам. В сумерках замирающего дня поднимаюсь по скрипящим ступеням на второй этаж, толкаю дверь одной из квартир. Под ботинками хрустят разбитые стекла, повсюду валяется мусор, но по комнатам гуляет свежий ноябрьский ветер, холодный, пронзительный и уничтожающий любой дурной запах. Слава богу, никто не встречается на моем пути.

Медлю несколько минут, окончательно взвешивая принятое решение, так как отчетливо осознаю, что обратного пути не будет. То, что произойдет сейчас, станет безвозвратным. И для меня тоже. Разумеется, выбор сделан, но в последнее мгновение я останавливаюсь, откладывая финальный шаг. Ведь он важен неизмеримо. Жду, позволяя мыслям свободно блуждать. И постепенно предельная ясность затопляет сознание. Глубоко вздыхаю, немного нервничая. И рывком открываю дверь в нужное измерение.

Порыв ветра едва не сшибает меня с ног. Вместе с вихрем выныривает нечто темное, юркое, неопределенной формы. Оно кружит возле, но почему-то не трогает. Затем вытягивается в ленту, вплотную приближается, будто обнюхивая, и стремительно уносится прочь. Славно. На висках выступает холодный пот. Я знал, что существо придет одно, однако не подозревал, что после встречи останусь в живых.

Все. Возврата нет. Положено начало цепной реакции. Процесс продлится, возможно, несколько десятков лет, но постепенно население планеты целиком превратится в открытых энергетических вампиров, умеющих поглощать энергию только от человека. Когда будет высосан последний, чудовища останутся без пищи. Какое-то время им придется голодать. Но придет день, и их жизненная сила иссякнет без остатка, а сами они рассыплются в прах. Тогда выпущенное сегодня существо покинет временную оболочку и уйдет к себе, закрыв распахнутую мною дверь. А наш мир продолжит жить. Но уже без человечества.

Серега

Очухиваюсь, по ходу, поздно. С трудом раздираю слипшиеся зенки. Нехотя умываюсь. Питаюсь опять бутиками. Чуханско, что я нихрена варить не умею. Кроме, блин, жареной картошки. Бутерброды уже в натуре достали. Щупаю батареи – горячие. Свет и газ – тоже на месте. Клево. А вот телефон в отрубе. И не поймешь, то ли твари провод перегрызли, то ли телефонная служба загнулась. Короче, не хило бы снова в город смотаться. Купить типа суп в банке. Ну, кашу растворимую. Еще, ешкин кот, какой-нибудь хренотени. Ну, и на вокзал зарулить. За билетом. По ходу, точняк пора валить отсюда.

Чапаю к родокам. Выдвигаю нижний ящик шкафа и роюсь в вещах. Стараюсь нащупать картонную коробку, где хранятся деньги. Маманя всегда чуток откладывала. Поэтому там захована приличная пачечка. Дыбаю несколько сотенных, запихиваю в карман штанов. Блин, снова выходить, бояться, прятаться. Как все задрало! Вот так бац, и не вернешься. Говняно, короче, ядрена вошь. Какого, вообще, хрена все это случилось конкретно со мной? Коптят же небо другие, и ништяк. Снова раскис, пацан? Ага, а тебе-то клево, что ли?

Выглядываю в окно. За ночь нанесло дохрена снегу. И следов никаких, людей – тоже. Чухня какая, блин. Лезу на антресоли, ешкин кот. Вытаскиваю валенки, не в ботинках же переться по такому. Еле-еле напендюриваю их – маловаты стали. Одеваюсь всяко-разно. Беру, короче, авоську и тихохонько вылезаю из хаты.

Вся лестница первого этажа заметена. В слегонца открытый подъезд рвется ветер. Кружит, прикинь, поземкой. Прям тут рассекать можно, ага. Пробую сдвинуть дверь наружу, а хрен. Короче, как есть продираюсь сквозь щель. На четвереньках карабкаюсь по сугробу. Клево. Кто бы меня щас видел. Ага. Два шага по насту, и хрясь вниз. Опять двигаю на карачках. Короче, по любому надо сначала билет взять. Только как до этого хренова вокзала дошкандыбать? Дороги, блин, не чистят. В натуре. Не видать ни машин, ни народу. Может, уже всех нахрен замочили? Жесть. Что ж ты будешь делать, пацан, если кирдык и вокзалу, и поезду? Убирайся ко всем чертям, ешкин кот! Да ты сам ублюдок, ты в курсе? Пошел вон, я сказал!!

Снег набивается в валенки, рукава. А мне жарко. Торможу чуток передохнуть. Зыркаю себе вокруг. Я, по ходу, совсем один. Занесенные деревья, дома с пустыми окнами. И тишина. Даж собак не слыхать. Ядрена вошь, неужто и правда никого живого не осталось? Ссыкотно как-то. Маленько подмерзают намокшие варежки. Хлопаю ими, покрепче закручиваю авоську вокруг руки и ползу дальше.

Ешкин кот, а это еще что за хрень сзади? Мигом оглядываюсь. На той стороне тоже кто-то тащится. До рези вперяюсь, пытаясь въехать, кто там. Твою мать, он тоже засекает меня и поворачивает. Вот мудила! Страх в натуре пронзает до пяток. По ходу, меня догоняют. Быстрей, быстрей, пацан. Нам бы только до подъезда дотюкать. Бли-ин, нахрен я вообще выперся сегодня? Что за ералаш, твою мать?! Не могу сдвинуться, прям застыл весь. А-а-а-а! Щас схватят, раздерут! Зассал? Да зассал, отвянь, блин! А-а-а-а-а!

И тут меня хлопают по плечу. Слышу точняк девчоночий голос: «Что это у вас тут происходит?». Клево. Чуть не охреневаю. По ходу, прокатило? Несмело оборачиваюсь. Светлые глаза на улыбающейся роже в веснушках. Вот это да. Вглядываюсь – в натуре человек. Живая девчонка небольшого роста. Ну, ядрена вошь, это ж надо было так лохануться? Ржу, как придурошный. Она опускает голову, хмурится. Потом снова – прям в зенки. Типа душу вытаскивает. И, короче, предлагает пойти к ней чаю попить. Нет, ну ты втыкаешь, пацан? Ага, щас, так и пошел, нашла кретина. Но, прикинь, она крепко берет меня за руку. И я почему-то не противлюсь. Во придурок, да? И говорит, что ей жизненно необходимо узнать, что за мутотень тут случилась. Догоняешь? Жизненно! Клево. Ну да, я идиот. Ты, что ли, лучше?