Уточкин - Максим Александрович Гуреев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Универсальный характер движения, если говорить о понимании этого термина философской наукой, предполагает единство изменчивости и устойчивости, прерывистости и непрерывности, абсолютного и относительного.
Сформулированные Гегелем общие законы движения — закон перехода количественных изменений в качественные, закон борьбы противоположностей и закон отрицания отрицаний — в полной мере регулируют не только движение умственное, движение мысли, но и движение как результат физического усилия, перемещающего тела в пространстве. Следовательно, данные постулаты совершенно применимы и к философии атлетизма, когда непреложно действует закон перехода количества тренировок в их качество, а противостояние соперников на беговой дорожке, велосипедном циклодроме или борцовском ковре порождает новый смысл и новую идеологию бытования телесного, приносит радость победы, формирует личность атлета.
В данном случае следует заметить, что само по себе телесное, будучи освобожденным от рефлекторных метаний и мучительных самокопаний, позитивно и витально, так как, по мысли психолога, ученика Фрейда Вильгельма Райха, наделено «универсальной энергией жизни», под которой следует понимать свободу поступка, стремления, жеста.
Так называемый «естественный метод», разработанный польским атлетом и борцом Станиславом Збышко-Цыганевичем, вполне вписывается в эту животворную «универсальную энергетику».
Вот основные позиции «естественного метода» пана Станислава:
сон по десять часов в сутки;
ранний подъем (в пять часов утра);
воздушные ванны в течение десяти минут и получасовая тренировка с пятифунтовыми гантелями;
вольные упражнения;
душ и завтрак;
питательный рацион — овощи, фрукты, зелень, сладости, выпечка;
отказ от мяса и алкоголя;
напитки — сладкий чай и молоко;
пешая прогулка, переходящая в бег;
ежедневная тренировка по борьбе с тремя или четырьмя атлетами подряд около часа;
массаж, душ и плотный завтрак;
беговой кросс по полтора часа;
обед;
послеобеденная тренировка — гантели, резина, штанга, мяч и скакалка;
массаж и теплая ванна;
ужин и прогулка медленным тихим шагом.
Также следует добавить, что перед соревнованиями Збышко-Цыганевич любил читать романы Генриха Сенкевича, о героях которого атлет говорил: «Эти образы как бы окрыляют меня, я испытываю невыразимый подъем духа».
Итак, подъем духа.
Энергия жизни.
Естественность атлетизма.
И наконец, красота рукотворного мифа, который в силу объективных причин на какое-то время превращается в реальность.
И вновь воображение возвращает нас к фотографическим открыткам, на которых Карл Поспешил и Евгений Сандов, Георг Гаккеншмидт и Артур Дандуран предстают перед зрителем в образах фавнов и сатиров, умирающих галлов и разрывающих цепи античных героев.
И кажется, что они не подвержены дряхлости и болезням, страху и сомнениям.
Они не ведают боли.
Они привыкли слышать лишь гром победных фанфар.
Например, цирковой атлет, борец Евгений Сандов (настоящее имя Фридрих Вильгельм Мюллер), один из первых силачей своего времени, реализовал бодифилософию в прямом смысле этого слова. Он отказался от трико и выступал лишь в набедренной повязке, что производило на зрителей (особенно зрительниц) неизгладимое впечатление.
Силовые показатели Сандова были не менее впечатляющими:
• за четыре минуты отжимался от пола 200 раз;
• в течение нескольких секунд удерживал на вытянутых вперед руках гири по 27 килограммов;
• опираясь пятками на один стул, а затылком на другой, удерживал на груди двух человек, а в вытянутой руке гирю весом 22 килограмма;
• держа в каждой руке по полуторапудовой гире, становился на носовой платок, прыгал вперед и делал сальто назад, точно приземляясь опять на платок (и так несколько раз);
• одной рукой выжимал штангу с огромными полыми шарами, внутри которых сидело по одному человеку;
• правой рукой выжимал штангу весом 115 килограммов, затем перекладывал ее в левую руку, ложился на спину и, не опуская штангу, вставал;
• во время американских гастролей боролся со львом — в наморднике и обутым в варежки; когда лев бросался на Сандова, тот ловил его, удерживал, отбрасывал и перебрасывал через себя, прижимал к арене.
А еще кажется, что эти фантастические люди будут жить вечно, потому что они знают, как при помощи физических упражнений, соблюдения режима и правильного питания можно достичь бессмертия.
Да, они уверовали в это свое знание, которое меж тем относительно, потому что у жизни, судьбы, Бога свои, только им ведомые законы.
Луи Сир, канадский силач и борец, уйдет из жизни в возрасте 49 лет от хронического нефрита.
Александр Аберг, российский борец, скончается в возрасте 39 лет от пневмонии.
Георг Лурих, артист цирка, борец, уйдет из жизни в возрасте 49 лет от сыпного тифа.
Евгений Сандов, цирковой атлет, борец, скончается в возрасте 59 лет от кровоизлияния в мозг.
Американец Фрэнк Готч, сильнейший борец 1910-х годов, скончается в возрасте 39 лет.
Владислав Краевский, врач, физиолог, теоретик и практик физической культуры, «отец русской атлетики», уйдет из жизни в возрасте 59 лет от апоплексического удара.
Итак, философия «сильной личности».
Бодифилософия.
Культ изначальности не от Адама, а от самого себя.
Впрочем, знание законов жизни не освобождает от ее конечности.
Кроме объективных социально-политических и экономических причин новая религиозность рубежа XIX — ХХ веков в каждом конкретном случае имела под собой, разумеется, и глубоко индивидуальное обоснование.
Особенно это ярко проявилось в формировании мировидения Сережи Уточкина, ставшего свидетелем смерти отца.
Горячие молитвы десятилетнего мальчика в Успенской церкви, в которой, кстати, он был крещен, просьбы к святым «помочь перед Богом и сохранить жизнь отца», многочисленные обеты в случае исцеления Исайи Кузьмича результата не дали.
Отец ушел.
В детском сознании это был крах, это читалось как предательство Бога, как Его невнимание к мольбам ребенка, да и вообще поставило под сомнение Его существование, если Он не может или не хочет помочь в том, о чем просишь, переполненный горем со слезами надежды и умиления.
«С тех пор никогда мысль о Боге меня больше не занимала» — эту фразу мы уже прочитали в первой главе этой книги. Сейчас же, в свете ницшеанского концепта, она наполняется особым значением и драматизмом. Богооставленность в данном случае ошибочно воспринимается как благо, как освобождение от ветхих догм, как возможность моделировать собственное мироздание по собственному же усмотрению, делая его комфортным применительно к собственным нуждам. А главными инструментами этого нового «домостроительства» (богословский термин, обозначающий тварный характер мира, создаваемого по Божественному произволению) становятся уже известные нам выносливость, отвага, свобода и, наконец, триумф воли.
Конечно, юный Уточкин считывал данную философию интуитивно, потому что она лежала на поверхности, потому что она была разлита во всем
