Уточкин - Максим Александрович Гуреев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В частности, по мысли Зигмунда Фрейда, во время занятий спортом во многом происходит сублимация агрессивности.
Так, пребывая в состоянии предельного напряжения мышечной массы, изнеможения после финиша, эйфории после победы и депрессии после поражения, атлет испытывает громадные эмоциональные перегрузки и переживания (эротические в том числе), растрачивая свою жизненную энергию во благо человечества, ибо является человеком публичным, порой совершенно лишенным частной жизни и по этой причине подверженным многим искушениям и соблазнам.
Таким образом, идеология новой античности, нового эллинизма и есть по сути идеология сверхчеловечества.
Атлет, являясь жрецом в храме своего тела, соблюдает или по крайней мере обязан неукоснительно соблюдать требования ритуала. Он священнодействует в своем роде во исполнение завета П. Ф. Лесгафта: «Все, что упражняется, развивается и совершенствуется, что не упражняется — распадается».
Яркой иллюстрацией к этим словам, как думается, являются вошедшие в моду на рубеже XIX–XX веков фотографические открытки известных спортсменов-силачей — Петра Крылова и Ивана Заикина, Георга Гаккеншмидта и Ивана Поддубного, Сергея Елисеева и Григория Кащеева, Евгения Сандова и Карла Поспешила, Георга Луриха и Артура Дандурана.
Обнаженные или полуобнаженные атлеты по воле фотографов (в этом жанре, кстати, снимал и знаменитый Карл Булла) входят в образ античных героев, демонстрируя перед объективом камеры свою мускулатуру, выказывая при этом на своих лицах драматическую сдержанность или мужественное напряжение, холодную надменность или задумчивую сосредоточенность, что не может не зародить у зрителя этих карточек мысли о неотмирности и олимпийском происхождении данных персонажей, наделенных недюжинной силой и выдающейся красотой тела.
Ожившие мраморные изваяния эпохи высокой и поздней классики, вышедшие из-под резца Мирона и Фидия, Поликлета и Скопаса, в полной мере отражают пафос служения высшей истине, эллинистическим идеалам, персонификация которых в начале ХХ столетия обретает глубоко сакральное наполнение.
Итак, ожившие скульптуры.
Ожившие полотна старых мастеров.
Пластика Ринальди и Клодта, Фальконе и Щедрина.
Изнеможение и мощь одновременно.
Пробуждение страсти.
Подача собственного тела словно бы чего-то отстраненного, чуждого, пришедшего из магической древности или страдающего Средневековья, как некоего инфернального объекта, пребывающего вне времени и пространства.
Вполне закономерно, что именно мифология Серебряного века откликнулась на эти подспудные призывы, воспев тело как некую вселенную, которая вмещает в себя многие страсти, необузданную мощь и смертельную слабость одновременно, становится вместилищем сомнений и гениальных прозрений, горнего и дольнего.
Осип Эмильевич Мандельштам восклицал в этой связи:
Дано мне тело — что мне делать с ним,
Таким единым и таким моим?
За радость тихую дышать и жить
Кого, скажите, мне благодарить?
Эта же тема звучит и у Марины Ивановны Цветаевой:
Точно гору несла в подоле —
Всего тела боль!
Я любовь узнаю по боли
Всего тела вдоль.
Философия же «сильной личности», ницшеанского «человека-бога» призвана упорядочить этот конфликт телесного «низа», находящегося во власти похоти, и духовного «верха», стремящегося в горние сферы, притом что данное упорядочение требует приложения значительных усилий. Физических в первую очередь, когда атлетизм и силовые нагрузки во многом становятся стимулом раскрепощения, возможностью избавиться от страхов, немощи и комплексов, залогом новой свободной сексуальности и эротизма.
Можно утверждать при этом, что осознанное строительство собственного тела предполагает определенную психическую и психологическую трансформацию индивида, возводящего мифологию самости в ранг жизненного приоритета, абсолюта.
Данный абсолют отрицает бессознательное, потому как оно не подлежит рассудочному препарированию и, стало быть, не подвержено прогнозам и планированию.
Бессознательное — аналог дегенеративного.
Воля — тождество триумфатора.
Итак, чувственное и бесчувственное, точнее сказать, надчувственное, суть антиподы, а эмоциональное есть аналог слабости, что противостоит ницшеанской антропософии.
Размышляя над этой оппозицией, интересно обнаружить во «Введении в психоанализ» Зигмунда Фрейда следующий комментарий: «Многие действия совершаются особенно уверенно, если на них не обращать внимания, а ошибочное действие возникает именно тогда, когда правильности его выполнения придается особое значение и отвлечение внимания никак не предполагается».
Стало быть, сосредоточение внимания на поставленной цели, по мысли Фрейда, противоречит свободному волеизъявлению индивида, сковывает его, ограничивает внутреннюю энергию, стоит на пути раскрепощения, а также стимулирует формирование комплексов и страхов. Речь идет о постоянном напряжении не только физических, но и психических сил, пережить которое без изъяна собственному здоровью (а порой и жизни) не всякому дано.
А ведь это и есть своего рода «арифметика» по Достоевскому, когда законы, расчерченные в голове в результате продолжительного умствования, вступают в противоречие с повседневностью, с рутиной быта, когда внешняя телесная безупречность рискует, по мысли Фрейда, породить внутренних демонов, когда за очевидной красотой скрывается уродство.
То есть речь идет об изначальной неготовности индивида стать богом или героем, о его раздвоенности, о его мучительном противостоянии со своим вторым «я».
Однако идея порой оказывается выше эмоций и невыносимое обретает черты желанного.
Рекомендации Владислава Францевича, как выйти из этого болезненного межумочного состояния, выглядят предельно внятно и четко — в первую очередь, как утверждает доктор Краевский, стоит обратить внимание на соблюдение режима как в повседневной жизни, так и при занятиях спортом.
В частности, он предлагает следующий тренировочный график (по мысли Краевского, это идеальная схема для оптимальных физических и психологических нагрузок):
принятие кратковременной ванны с ледяной водой;
получасовая работа с гантелями и гирями;
обязательные паузы на восстановление дыхания;
послеобеденный часовой сон;
вечерняя тренировочная сессия;
прогулка на свежем воздухе.
В разработке атлетических методик да и вообще стиля жизни «нового человека» или «сверхчеловека» (как угодно) ученик Владислава Францевича Георг Гаккеншмидт пошел дальше своего учителя, по сути, заложив основы профессиональных тренировок.
Приведем тренировочное расписание «Русского льва» (под таким прозвищем Георг Гаккеншмидт выступал и снискал известность не только в России, но и далеко за ее пределами):
работа с тяжестями (гири, штанга) — два-три часа по два раза ежедневно утром и днем;
тренировка на кольцах и брусьях;
борцовская тренировка;
утренние часовые кроссы;
прыжки через препятствия;
бег по лестнице вверх с отягощениями;
холодная ванна и пешая прогулка;
массаж;
вольные упражнения по системе Мюллера.
О системе знаменитого датского спортсмена Йёргена Петера Мюллера стоит сказать отдельно.
Спустя годы этот цикл физических упражнений станет известен как ОФП (общая физическая подготовка), он не будет иметь узкого специалитета (только для борцов или только для велосипедистов) и по большей части будет предназначен для разминки мышц и поддержания их в тонусе на фоне общей позитивной функциональности.
В своей статье «Моя система» Мюллер писал: «Моя система способствует выполнению трех главных задач: стабилизация функций кожи; укрепление легких; нормализация процессов пищеварения… Пользуйтесь свежим воздухом и чистой водой, не избегайте
