Сильные впечатления - Сергей Магомет

Маша переменила позу и, подтянув ноги к груди, устроила подбородок на коленях.

– Прошу вас, полковник Волк, – отрывисто проговорила она, – расскажите мне о себе.

Будучи весьма умен, он отнюдь не стал ей перечить, зная по опыту приобретенному на допросах, что немного информации о себе самом позволяет собеседнику расслабиться и в результате развязывает язык.

– До распада Союза, – гладко начал он, – мне довелось служить по всей стране. Были и заграничные командировки. Я очень гордился своей страной. Несмотря ни на что, я восхищался ее мощью и славой. Может быть, потому что и сам чувствовал свою силу. Ведь я своими глазами видел, на что мы способны, какими горами двигали. Я родился и рос на Украине, а учился и служил в России, и, кажется, успел совершенно обрусеть. Пожалуй, я считаю себя самым настоящим русским.

– А как же ридна Украина? Это что же получается, запродались москалям? – улыбнулась Маша.

– Знаете, кроме шуток, я ведь очень хорошо понимаю подобные настроения. Когда я бываю на родине, в нашем маленьком городке неподалеку от Белой Церкви и смотрю на людей, которых знаю с детства и которые за всю жизнь не выезжали дальше областного центра, то могу понять, почему они считают себя независимым государством. С равным основанием они могут считать себя независимыми не только от России, но и от Китая с Гренландией. Они зависят только от кумаучасткового и предисполкома, который теперь и у них прозывается мэром.

– Но сейчас столько народа ездит в Россию торговать…

– Торговать! – усмехнулся полковник. – Для них это чтото вроде сказочных путешествий Синдбада за сокровищами – так же опасно, сумбурно и непредсказуемо.

– А потом, – подхватила Маша, – они возвращаются в свой тишайший городок и за чаркой горилки вспоминают о тысячеглавых драконах, которыми им представлялись толпы на рынках, и об ужасных железных чудовищах – милицейских «воронках», из которых выскакивают злыепрезлые яйцеголовые существа с резиновыми палицами…

– А еще о беспощадных таможенных разбойниках, от которых все труднее откупиться…

– Тут уж одним салом не отделаешься.

– Так оно и есть, – кивнул полковник. – Приблизительно такие у них остаются впечатления от походов к чужестранцам.

– А вы, значит, совершенно переродились?

– Почему же совершенно?.. Какаято часть моей души навсегда осталась украинской. На этом языке говорю во сне, я люблю песни, которые с детства слышал от родителей…

– А вы всегда мечтали быть военным? – вдруг спросила Маша.

– Нет, – ответил он, пожимая плечами. – Вообщето, я хотел стать врачом… Но потом…

– Что потом? – тут же поинтересовалась Маша.

– Вы спрашиваете таким тоном, как будто берете у меня интервью.

– Боже упаси, – воскликнула Маша. – Ничего подобного. Просто мне показалось удивительным, как это юноша, который мечтал о том, чтобы лечить других людей, вдруг решил овладеть искусством убивать.

Она заметила, что он вздрогнул, словно от боли.

– Знаете, очень просто, – вздохнул он. – Я не поступил в медицинский институт и пошел в армию, а потом…

Тут умолк, словно задумавшись о прошлом.

– Кажется, я догадываюсь, что было потом, – сказала Маша. – Наверное, вы попали служить в какуюнибудь горячую точку и там на ваших глазах погиб ваш любимый товарищ или старший командир, которого вы глубоко уважали, и вы дали клятву продолжать его дело. Нечто героическое и романтическое.

– Ничего подобного. Совсем даже наоборот.

– Как это?

– Никто не погибал и никакой клятвы я не давал.

– Неужели? – иронично отозвалась она, как будто пытаясь таким образом высвободиться изпод власти его обаяния, которое вдруг на себе ощутила.

– Два года срочной службы, – продолжал он, не обращая внимания на ее задиристые попытки, словно понимая, что ею движет, – два года мне пришлось провести за колючей проволокой одной и той же воинской части, Это была такая глухая дыра, что вы себе даже представить не можете. Кроме строевых занятий, ленинской комнаты и кухни, там было кино по воскресеньям, пьянство и драки.

– Вы меня разыгрываете, – недоверчиво проговорила она.

– Честное слово. Единственное, что меня поддерживало, это то, что все это время, я занимался, продолжая готовиться к поступлению в медицинский институт.

– Вместо кино, пьянства и драк?

– Отчего же? Параллельно.

Маша не нашлась, что сказать. Только покачала головой.

– И до того там было тошно, – продолжал он, – что когда всего за две недели до дембеля в соответствии с какойто разнарядкой вдруг стали агитировать за продолжение службы и льготное поступление в высшее военнодесантное училище, я не раздумывая согласился. Чтобы вырваться оттуда, хотя бы на час раньше, я бы согласился, наверное, и к черту в пекло.

«На что вы и подписались», – подумала она, но промолчала.

– Что, собственно говоря, я и сделал, – улыбнулся он, еще раз прочитав ее мысли.

– А как же мечта стать врачом?

– Я же говорю, что все очень просто. Видимо, все дело в контрасте того, что я наблюдал два года в воинской части, и того, что я увидел в училище. Я увидел настоящую армию и был так потрясен, что думать забыл о чемлибо другом.

Маша была глубоко тронута его рассказом, хотя в нем не было абсолютно ничего романтичного. Она была поражена той необычайной искренностью и доверчивостью, с которыми он вдруг рванулся к ней. К тому же он затронул потаенные струны ее души. Это точно. Уж чточто, а кошмар заточения и безболезненная, но ужасающая пытка несвободой были ей хорошо знакомы. Знала она и что такое контраст.

Все это было в ней задолго до того, как она впервые заметила его и стала избегать.

В этот миг Маша испытывала нечто гораздо большее, чем просто влечение. Она едва сдержалась, чтобы не броситься к нему на шею. Ей хотелось ласкать, ублажать его губами, языком, всей своей плотью – показать ему, как она его понимает, как рада близости их душ… Однако, как было сказано, броситься на шею она, конечно, не решилась. Она вовсе не собиралась начинать войну с самой собой. Слишком дорого было для нее хрупкое перемирие между собственными сердцем и головой. Она не желала снова превращаться в придаток чужой души.

– Значит, вы не жалеете о том, что так и не стали врачом, – сказала она.

– Теперь мне даже удивительно, что я мог стать кемто еще, а не военным.

– Я вас понимаю…

Он ничего не ответил, только пытливо взглянул ей в глаза.

– И вот вы – полковник… – медленно проговорила Маша, после долгой паузы. – Что же, в наше время жизнь военного вещь, так сказать, обоюдоострая. Нищета и заброшенность в целом, но зато возможность сделать блестящую карьеру в условиях войны. Никогда не останешься без работы. Дело, конечно, небезопасное, но не более, чем, например, бизнес и коммерция.

– Или журналистика, – спокойно добавил полковник.

И снова Маша была вынуждена согласиться.

– Зато, – упрямо продолжала она, – бравому полководцу никогда не поздно перекваливицироваться в политика или того же коммерсанта.

– А бойкому журналисту разве нет? – искренне удивился полковник, и Маша была вынуждена убрать коготки и переменить тему.

– Служба, наверное, поглощает все ваше время, да? – осторожно поинтересовалась она. – Я хочу сказать, что его не хватает для… – И запнулась.

«Для семьи. Вообще, для личной жизни, – хотела сказать она. – А может быть, это не причина, а следствие, – промелькунуло у нее в голове. – Может быть, именно поэтому он здесь?..»

Он решительно качнул головой, давая понять, что разговор о его персоне закончен.

– Ну а теперь поговорим о вас, – предложил он. – Расскажите мне немного о себе. То, что вы молоды, красивы и уже успели блеснуть на телевидении, это на поверхности. Но что поглубже?

Маша насторожилась. Как соблазнительно – просто взять и выложить о себе все—все—все. Излить душу этому незнакомому офицеру, случайному встречному, с которым, уехав в Москву, она, скорее всего, больше никогда не увидится.

Однако инстинкт подсказывал, что если уж она порешила отдать ему свое тело, то душу желательно приберечь для себя.

– Ну вас, я вижу, армия тоже держит в прекрасной форме, – сказала она, отделываясь ответным комплиментом. – Вы подтянуты, энергичны…

Он заметно смутился.

– Я регулярно делаю зарядку. Не пренебрегаю этим даже в полевых условиях…

Он тоже решил отшучиваться, подыгрывая Маше.

– Ну а вам, наверное, особенно приходиться поддерживать себя в форме? – спросил он.

На самом деле, его ничуть не интересовало, следит ли она за своей формой, фигурой, тонусом и прочим. Куда любопытнее было бы узнать, скажем, почему в ее возрасте она до сих пор не обзавелась ребенком.

А обстоятельства были таковы, что прошло вот уже три года с тех пор, как Маша произвела ребенка, который оказался задушен пуповиной, обвившейся у него вокруг шеи. И до сих пор Маша не могла об этом говорить… Как объяснить, что с самого начала все происходящее с ней было одним ужасным недоразумением. Она оказалась в ловушке с того момента, как ее пронзила Эдикова сперма.