Прелюдия к убийству. Смерть в баре (сборник) - Найо Марш

– Нет, честно, что бы ты сделал? – настаивала Дина.

– Не знаю. Возможно, я бы попытался сделать их проще. Люди кажутся мне слишком сложными.

– Сделал бы их добрее?

– Да, возможно, им бы это помогло.

– Помогло бы. Если бы мисс Кампанула и твоя кузина Элеонор перестали завидовать друг другу, и доктор Темплетт больше бы жалел свою жену, и миссис Росс позаботилась бы о том, чтобы не разрушать жизни других людей, мы бы не были свидетелями таких сцен, что произошли прошлым вечером.

– Возможно, и не были бы, – согласился Генри. – Но нельзя запретить любить, если их чувства можно назвать любовью. Надеюсь, тебе известно, что я люблю тебя. Поэтому мне все кажутся благородными, добрыми и великодушными. Но в то же время, будь у меня гарем больных жен, это не помешало бы мне признаться тебе в любви. Я безумно люблю тебя, Дина.

– Правда, Генри?

– Ты никогда не поверишь в то, как сильно я тебя люблю. Нет, все не так. Я много раз представлял, как признаюсь в своих чувствах. Вначале мы просто мило беседуем, а потом, в самый подходящий момент, я говорю, что люблю тебя.

– Ты хотел все сделать красиво?

– Да, но мне это казалось сложным.

– И мне тоже, – поддержала его Дина.

Они не отрываясь смотрели друг на друга. Несмотря на сильное волнение, они на всю жизнь запомнят этот момент.

– Дина, – произнес Генри, – дорогая, дорогая Дина. Я тебя очень люблю.

Он сильно сжал ее ладонь. Это прикосновение стало для них первым.

– О господи! – вымолвил юноша и прижал любимую к себе. Конюх Джослина, проезжавший по дороге на Клаудифолд, посмотрел наверх и увидел две фигуры, прижавшиеся друг к другу на фоне зимнего неба.

– Нам нужно спуститься на землю, – сказала Дина. – Звонит церковный колокол, должно быть, уже восемь часов.

– Я поцелую тебя восемь раз между ударами, – заявил Генри. Он целовал ее глаза, щеки, мочки ушей и дважды поцеловал в губы.

– Ну вот! – пробормотал юноша. – Чары развеялись!

– Не смей! – закричала его любимая.

– Что такое, моя дорогая?

– Не цитируй «Макбета». Это приносит неудачу.

– Кто так говорит?

– В театре все так говорят!

– Мы не в театре – мы на вершине мира!

– Все-таки я скрещу пальцы, чтоб не сглазить.

– Когда мы можем пожениться?

– Пожениться?

Дина затаила дыхание. И он заметил перемену в ее настроении.

– Что такое? Мысль о нашей свадьбе пугает тебя?

– Просто нам на самом деле пора вернуться на землю, – хмуро проговорила девушка. – Я не представляю, когда мы сможем пожениться. Дело в том, что произошло одно очень неприятное событие.

– Боже, что ты собираешься мне сообщить? Не о семейном ли проклятии, о дюжине кровных родственников, прозябающих в приютах для лунатиков?

– Не совсем. Это твоя кузина.

– Элеонор?! – воскликнул Генри. – Но что это значит?

– Подожди, я еще не все сказала. Расскажу, пока будем спускаться вниз.

– Вначале скажи, что ты так же счастлива, как и я.

– Нельзя быть счастливее.

– Я люблю тебя, Дина.

– Я люблю тебя, Генри.

– Мир принадлежит нам! – воскликнул молодой человек. – Давай пойдем вниз и сделаем его своим.

Они спустились по склону холма и вошли в сад пастора. Дина шла впереди, и, чтобы поговорить, им приходилось все время останавливаться.

– Ты знаешь, Генри, – начала Дина, – вчера вечером мисс Прентис приходила к моему отцу.

Генри замер и взволнованно посмотрел на нее.

– Она сказала… Она сказала…

– Продолжай.

– Твоя родственница рассказала ему, что мы встречались и что ты скрываешь это от своего отца. Но он обо всем узнал и очень сильно расстроился. Она намекнула, что мы…

Не зная, что еще сказать, Дина остановилась и замолчала.

– Что мы согрешили? – предположил Генри.

– Да.

– Боже мой, о чем только она думает! Уверен, пастор не придал этому никакого значения.

– Она умеет убедить. Помнишь тот осенний день, несколько недель назад, вскоре после моего возвращения, когда ты отвез меня к Мортонскому мосту? У нас там был пикник, и мы вернулись только под вечер?

– Помню каждую секунду того дня!

– Ей стало известно об этом. Причин замалчивать что-либо не было, но я скрыла это от отца. Тот день был таким ярким и удивительным, что мне не хотелось с кем-то говорить о нем.

– Мне тоже.

– Ну вот, а теперь все выглядит подозрительно, и отцу кажется, будто я сделала что-то нехорошее. После ухода мисс Прентис он позвал меня в кабинет. В его глазах было больше сожаления, чем гнева. Оказалось, он действительно расстроен. Мой отец рассуждал как настоящий землевладелец и сказал, что мы всегда были вассалами господ Джернигэмов. Никогда не совершали бесчестных поступков, а теперь я повела себя как горничная, бегающая на тайные свидания. И все в таком духе. Генри, милый мой, как бы смешно это ни звучало, я начала ощущать себя убогой и вульгарной.

– Он не поверил?

– Нет, конечно. Папа в это не поверил. Но все-таки, знаешь, у него в голове ужасная путаница по поводу интимных отношений.

– Да, у них у всех так, – мрачно сказал Генри. – Особенно у Элеонор и Идрис.

– Знаю. Но он запретил мне встречаться с тобой наедине. Я сказала, что не могу этого обещать. Это была наша самая крупная ссора. Думаю, он долго молился после того, как я пошла спать. Было очень неприятно лежать в постели и думать, что в соседней комнате кто-то исступленно молится за тебя. Мне казалось, что я тоже сейчас встану и начну молиться. Ты знаешь эти слова: «Да постыдятся и исчезнут враждующие против души моей. Аминь».

– Это как раз про Элеонор, – заметил Генри.

– Я об этом подумала, но не сказала. Но я не хочу постоянно расстраивать папу, хотя боюсь, что так оно и будет. Нет, Генри, подожди. Ведь мне всего девятнадцать, и он может запретить мне вступить в брак. Более того, он так и сделает.

– Но почему? – воскликнул юноша. – Почему? Почему?

– Потому что он считает, что мы не должны идти наперекор твоему отцу. И скажу по секрету, у него комплекс социальной неполноценности. Он уверен, что если благословит нас, то это будет выглядеть так, будто ему удалось найти для меня хорошую партию и он пытается выгодно выдать дочь замуж.

– Какой вздор!

– Я согласна. Но между тем все обстоит именно так. И все это благодаря усилиям мисс Прентис. Какое ей до нас дело?

– Ревность, – объяснил Генри. – Она старая и взбалмошная. Я бы сказал, что эти проблемы психологического и физиологического свойства. В ее представлении, ты, став моей женой, свергнешь ее с престола. Весьма вероятно, она ревнует к тебе твоего отца.

Оба понимающе покачали головами.

– Папа ее боится, – сообщила Дина. – И мисс Кампанулу тоже. Они попросят его выслушать их исповеди, а после их ухода он будет ужасно переживать.

– Мне кажется, они пытаются рассказать ему обо всех и каждом. Послушай меня, Дина. Я против вмешательства Элеонор в нашу любовь. Ты моя. Я попрошу твоей руки у твоего отца и скажу обо всем своему. И заставлю их рассуждать здраво: если же кузина продолжит вмешиваться, то я… я…

– Милый, – сказала Дина, – это изумительно.

Генри усмехнулся.

– Это было бы изумительно, если б она не была просто несчастной старой девой с извращенными представлениями о жизни.

Они немного помолчали.

– Генри, – неожиданно произнесла девушка, – давай заставим их объявить перемирие на время спектакля.

– Но мы должны чаще встречаться.

– Я умру, если этого не будет. Встречаясь на репетициях, мы не станем ни от кого скрывать свои чувства, но я дам отцу обещание, что встреч наедине не будет. Ты понимаешь меня, Генри?

– Пожалуй, да, – неохотно согласился молодой человек.

– Я заставлю эту ненавистную женщину замолчать. Невыносимо, что Элеонор может погубить нашу любовь.

– Мы этого не допустим.

Глава 6

Репетиция

Репетиции проходили ужасно. Несмотря на все усилия, Дина не могла добиться от этой компании плодотворной работы. Никто, кроме Селии Росс и Генри, не учил свои роли. Доктор Темплетт даже гордился этим обстоятельством и постоянно повторял, что, будучи студентом, участвовал в любительских постановках.

– Я никогда не знал, что буду говорить дальше, – радостно вспоминал он. – Мог сказать все, что угодно. Но, несмотря на это, спектакли всегда проходили отлично. Немного наглости еще никому не повредило. Одной-двумя шутками можно обмануть весь зал. Главное – не нервничать.

Сам доктор не волновался. Он произносил только те реплики своей роли французского посла, которые помнил. Много гримасничал, размахивал руками на иностранный манер и ни одной минуты не стоял на месте.

– Просто удивительно, как ты меняешься, когда на тебе грим и эта смешная одежда. На сцене невозможно сохранять хладнокровие.

– Но, доктор Темплетт, это необходимо, – уговаривала его Дина. – Как же мы можем сохранить ритм и мизансцены, если на одной репетиции вам подсказывают, а на другой вы смотрите в текст?