Труженики Зазеркалья - Евгений Лукин

Вот если бы он сунул свой любопытный нос в какую-либо из трех прочих стен – тогда, конечно, другое дело. Однако за подобные штучки, как было сказано выше, наказывают строго.

– Колоду бы обновить… – молвил со вздохом дядя Семен.

– А?.. – отвлекся Леонид Витальевич.

– Карты, говорю, уже прозрачные… Масть сквозь рубашку просвечивает… – И дядя Семен предъявил ему бубновый туз.

Действительно, масть просвечивала.

– Да, скоро конец картишкам, – с сожалением согласился Арчеда. – Я уже к обслуге обращался…

– И как?

– Говорят, что без оригинала восстановить не смогут. А оригинал – в тумбочке…

– Все они могут, – проворчал дядя Семен. – Вредничают просто…

Многострадальную эту колоду добыл с благословения старших товарищей три месяца назад все тот же Егорка. Когда обмывали зеркало, Егоркиному двойнику вздумалось показать карточный фокус. Фокус не удался, колоду немедленно вернули в ящик, а отражение ее незаметно оказалось в кармане юного дарования. Однако с тех самых пор заветный ящичек больше не открывался.

– Поет, что ли?.. – спросил вдруг недоверчиво Арчеда.

Оба прислушались. В самом деле, из ртутно-серой коробки павильона доносился приглушенный, но бодрый голос Василия. Напевалось нечто бравурное, чуть ли не «Прощание славянки».

Распорядитель молчал. Отражаловка, надо полагать, шла без сучка без задоринки: запуганная обслуга работала, как часы, и на всем лежал особый свет…

Спустя некоторое время Егор отлип от стенки, явив сидящим у стола свою восторженно ухмыляющуюся физию.

– Чего он там распелся? – полюбопытствовал дядя Семен.

– Перековывается! – глумливо поделился Егорка. – Шторы снял, зеркало протер! Полы моет… – И снова сунулся мурлом в павильон.

– Ты мне вот что скажи, – повернулся Леонид Витальевич к дяде Семену. Темные глаза его за стеклами очков беспокойно помаргивали. – Как же так вышло, а? Обмывали они зеркало. Предыдущее – разбито при загадочных обстоятельствах. Гостей – трое. Каждый о Василии знает всю подноготную… И хоть бы словом кто обмолвился о жене его или о той же Тамаре! Даже за упокой не выпили. Тебе это странным не кажется?

– Нет… – буркнул дядя Семен, по-прежнему разглядывая отражение бубнового туза. – В доме повешенного о веревке не говорят…

– Ладно. Допустим… А как тебе нравится поведение этой Томы? Вся в коже, в норке – при свидетелях, средь бела дня хватает прямо на улице грязного опустившегося типа и везет к себе!

– Стало быть, любит…

– Так любит, что за три месяца ни разу к нему не зашла?

– Она женщина, Леня, – напомнил дядя Семен. – Ты что, последовательности от нее ждешь? Увидела, ахнула, мигом все простила…

– Что простила?

– Откуда я знаю! Меня другое беспокоит. Две Тамары… И с обеими он встречался полгода назад…

– Что ж тут необыкновенного? – Леонид Витальевич привскинул плечи. – Отражал я, помню, одного присяжного поверенного – так тот сразу с тремя Жанеттами амурился…

– Бывает, бывает… – со скрипом согласился дядя Семен. – Только тут ведь еще, сам говоришь, и развод, и похороны, и разбитое зеркало! Как-то все больно одно к одному… Нет, Леня, что-то с этими Тамарами не так. Нутром чую…

Со стороны павильона подошел разочарованный Егорка.

– А ну его! – объявил он, присаживаясь на свободное отражение табуретки. – Надоело. Моет, драит… А чего вы не играете?

Дядя Семен молча показал ему карту. Егор всмотрелся – и, приуныв, поцокал языком. Вскоре тусклая боковина павильонной коробки разверзлась, и в глубокое зазеркалье ступило потное раскрасневшееся отражение Василия Полупалова – распокрытое, в пальто нараспашку и с полным мусорным ведром в руке.

– Ты чего там пел? – насмешливо спросил Арчеда.

– Разве я пел? – удивился вошедший. Вернее – вышедший.

– Еще как! Мы аж заслушались…

– Вась! – встрепенулся Егор, осененный блестящей идеей. – Картам-то – кранты приходят…

– Ну… – отозвался тот.

– Ты бы там… это… когда он до тумбочки доберется…

– Попробую, – обнадежил Василий, вытряхивая отражение всевозможного домашнего сора прямо в серую неопределенность сумеречного мира.

– Куда ж ты рядом с павильоном! – искренне возмутился Леонид Витальевич.

Так уж вышло, что в своей творческой жизни он в основном отражал присяжных поверенных, студиозусов, нерепрессированных интеллигентов. Вот и поднабрался культурки.

Василий – тот больше пролетариев ваял. Карьеру начал аж в октябре 1917-го. Если не врет, то участвовал в массовке взятия Зимнего. До сих пор те зеркала вспоминает…

– Ничего! – отрубил он по-буденновски. – Обслуга уберет! А то совсем уже обленились… Да само распадется! Со временем… – Василий повернулся, но тут его окликнул дядя Семен:

– Слышь, Васенька… А скажи-ка адрес.

– Чей?

– Ну, где ты вчера отражал?

– А-а… Погоди, сейчас припомню… – Василий наморщил лоб. – Зеркало семь эр-ка пятьсот шестьдесят один восемьсот тридцать один… А зачем тебе?

– Так… Интересовались…

– Возращается! – недовольно известил распорядитель. – Открывает дверь… Пошел, Василий!..

Василий пошел.

Арчеда и Егорка с недоумением смотрели на ветерана.

– Не понял, – сказал Егор. – Дядь Семен! Мы ж насчет его телок все уже перетерли… Это ж разные Тамары!

Умудренный многовековым опытом ветеран бросил наконец на стол отражение бубнового туза и, поднявшись, огладил черные мешки под глазами.

– Да я не для нее, я для себя… Ну что? – задумчиво промолвил он. – Думаю, вряд ли к нему сейчас вся орава нагрянет. А если один мой заявится – не сочти за труд, Леня, отсигналь по аукалке! Адрес ты слышал… Лады? Ну и славно! А я мигом… – И, пока Арчеда и Егорушка пытались собраться с мыслями, сгинул ветеран стремительным цветным бликом в серых размытых безднах – надо полагать, по только что выясненному адресу.

– Чего это он? – озадаченно спросил Егор, все еще глядя вслед.

– Хм… Может, и правильно… – пробормотал в сомнении Леонид Витальевич. – Глядишь, разузнает что-нибудь… Только зря он сам этим занялся! Мог бы и меня попросить – мой-то неизвестно где сейчас. Если и появится, то не скоро… – Расстроился, заморгал и, повернувшись к столу, принялся придирчиво рассматривать карту за картой, поворачивая каждую на свет.

– Дядь Лень, – позвал Егор. – А если ночью из тумбочки колоду вынуть, а утром на место вернуть?

– Зачем?

– Или не возвращать… – торопливо поправился Егор.

Отражение Леонида Витальевича Арчеды улыбнулось, огладило плешь, утвердило очки на переносице и, обернувшись, уставило на юного друга аккуратно подстриженную бородку.