Долгая дорога к логу - Станислав Гимадеев

Кандид глядел на смутно маячившую перед ним спину Лохмача, по которой монотонно похлопывал мешок, и постепенно отвлекся от их болтовни. Недавнее упоминание об отце снова всколыхнуло в его памяти волну воспоминаний, и они поглотили его. Память опять увлекла его в те далекие времена, в последние времена его отца, когда ему ничего не было понятно, и понимать особенно не хотелось, а хотелось лишь сопротивляться, сопротивляться, может быть, даже погибнуть, но сопротивляться... И главное: искать и найти таких же, отчаявшихся, но не сломленных. Освобождение было глубоко-глубоко в будущем, даже до громадной эпохи Затишья было не близко. Победно шествовало Одержание, слово "война" еще было в диковинку, и было неясно, что же делать с этим чувством отчаяния, решимости и непонимания, по какому пути идти, что делать и как бороться?.. Бороться с тем, что уже окончательно и надолго вступало в свои права. Он помнил, как разрозненные уцелевшие остатки тех, кто все-таки ушел из гибнущих деревень, начали объединяться в некие людские кучки. Но до боевых отрядов было еще очень далеко. Помнил, как одним из первых было объединение, когда они наткнулись на большую группу из деревни Чудаков, в которой были даже женщины с детьми. А потом, уже позже, были и охотники, были и воры... Тяжело было сменить дремотный, ленивый деревенский образ жизни на кочевой. В лесу постоянно сновали отряды мертвяков, стаи рукоедов и прочей обученной живности, в лесу становилось опасно, и пришлось уходить в болота, учиться жить в болотах, не просто жить, а выживать, прятаться в болотах, искать пищу в болотах, надолго привыкать к болотам... Из пучины воспоминаний возникла та первая, отчаянная попытка отбить у подруг деревню Жучиную. Это было уже позже, спустя многие месяцы скитаний, когда численность их отряда достигла нескольких десятков человек, а желание не то отомстить, не то показать врагу, что рано их списывать со счетов, переросло в некий смутный план по спасению деревни от Одержания. Деревня Жучиная была одной из немногих деревень, до которой подруги добрались в последнюю очередь. Попытка спасти Жучиную закончилась полным провалом - она не могла закончиться иначе. Их атаку отбили, атака, практически, сразу превратилась в бегство. Тогда они спаслись, спрятались, затаились. Первый запал не угас, они еще не поняли, против чего собирались выступить. А потом был тот страшный бой в Тростниках, который наполовину стал бойней. Бойней массовой, нелепой и во многом отрезвляющей. Разве могли наивные, обозленные, не умудренные опытом и знаниями мужики с дубинами противопоставить что-то подругам с их мертвяками, стаями зверей, роями насекомых, тучами птиц?.. Их разбили, рассеяли, уничтожили больше полотряда. Тогда, пожалуй, впервые Кандид увидел и почувствовал, что такое гибель, что такое кровь и трупы, что такое неподдельный ужас в глазах. И тогда же понял, что их ждет впереди. А ничего хорошего впереди не было, впереди были долгие-предолгие времена скитаний и кочевок, времена надежд, отчаяния и горьких раздумий, бесконечных раздумий, неизбежных раздумий...

Размышления Кандида вдруг прервались, так же как и разговоры Ворчуна с Лохмачом. Перелесок внезапно кончился, уступив место, как и было обещано, полосе завалов. Ворчун некоторое время стоял, крутя головой и всматриваясь в темноту вокруг, потом сделал рукой жест, означающий: рассредоточиться и двигаться дальше самостоятельно. Стало не до разговоров и размышлений. Сначала, почти на ощупь, пришлось пробираться сквозь чередующиеся горы узких трухлявых стволов, утопающих в высокой траве. Сверху чуть ли не до самой земли свисали пучки лиан вперемежку с какими-то мокрыми побегами и вьющимися волокнами. Приходилось за них хвататься, чтоб удержать равновесие, когда в очередной раз труха под ногами слетала, и ноги начинали скользить по древесине, или внезапно проваливались куда-то в пустоту из-за развалившегося в пыль бревна. Некоторые лианы попадались гнилые, они рвались, шумно обрушивались вниз, и надо было успеть отскочить в сторону и удержаться на ногах. При этом сверху, из мерцающей огоньками тьмы, вслед за сорванной лианой начинал сыпаться мелкий, противный древесный мусор, шлепалось и брызгало во все стороны что-то слизистое и пахучее, что-то звучно хлестало по соседним стволам и кустам. Кандид изрядно вспотел, карабкаясь с завала на завал, проваливаясь по колено в теплые кучи гниющих лиан, вся голова и шея его были в трухе и слизи, казалось, что они залезли повсюду: и в рот, и в нос, и в глаза. Мешок с крылатками он закинул на спину, чтобы случайно не передавить. Сколько времени это длилось, сказать было трудно, но ему показалось, что через завалы они пробирались целую вечность. Когда завалы кончились, Лохмач не стал делать перерыв на отдых - боялся, что они могут не успеть к озеру до рассвета. Они лишь не намного сбавили темп ходьбы.

Лес плавно пошел под уклон и заметно поредел. Пропали свисающие пучки растительности, высокая трава сменилась ковром из пружинистого мха, утыканного длинными плачущими цветами и бледными конусообразными муравьиными домами высотой в человеческий рост. Под ноги иногда попадали темные разлапистые кустики, они с хрустом ломались, и из-под обломков кто-то вспархивал, трепетал крыльями и бесследно исчезал во мраке. По ложбине шли молча. Один раз Ворчун попытался что-то сказать, но Лохмач осадил его. И этому научила война, мелькнула у Кандида мысль. Ходить по лесу молча, когда недалеко враг. А, судя по всему, территория Одноухого была уже близко.

Кандиду захотелось пить. Искать в окружающей темноте на ходу жидкость, которую можно пить, было некогда, и он достал фляжку и отхлебнул несколько глотков. Все, сказал он себе. Больше нельзя. Скоро будет озеро, там должна быть нормальная вода, хотя, кто знает... Да нет, нормальная вода, если племя Одноухого там живет и рыбу ловит. Если еще живет, отметил он. А то придем, а там никакого озера, никакого Одноухого одни Трещины. Все может быть в наше время. Мужики ходили к Югу, за Лысую поляну, вроде видели: подходят уже Трещины, чтоб им пусто было.

Через какое-то время лощина кончилась, и они стали карабкаться по склону пригорка. Достигнув вершины, они залегли в кустах. Местность внизу была открытая, и отсюда стоянка Одноухого хорошо просматривалась в лунном свете. Луна уже начинала постепенно бледнеть, небо сменило черный окрас на темносерый - светало. Несколько минут они лежали, не шелохнувшись, в зарослях, и глядели вниз, на россыпь погруженных в сон хижин. Вдали, несколько левее пригорка, сквозь высокий тростник серебристо поблескивало Безымянное озеро.

- Туточки он,- прошептал затем Ворчун.- Никуда он не делся, сомневаюсь я, чтоб он мог куда-то деться.- Ну-ка, Умник, глянь: ничего подозрительного не видишь? Может, они нас дурят? Может, обмануть нас задумал этот гад с одним ухом?