Рассказы - Исаак Башевис Зингер

Как ни крути, дружок, но коли уж играть, то с противником достойным, а не с сапожником. От своего партнера я искренне в восторге. Иногда он меня просто восхищает своей оригинальностью. Сидит он себе где-то в конторе на третьем или седьмом небе, — в том департаменте Провидения, который вершит судьбы нашей маленькой планеты, — и знай ставит капканы на Жака Кона. А цель у него — "Бочонок сломай, но вина не разлей!" Именно так он поступает. Как он умудряется оставить меня живым, уму непостижимо. Стыдно сказать, сколько я поглощаю всяческих снадобий и таблеток. Не будь у меня друга-аптекаря, никогда не смог бы себе это позволить. Глотаю их перед сном одну за другой, просто так, без воды. Если запиваю, то после хочешь помочиться, а у меня простата не в порядке, так что и без того бегаю. Ночью, между прочим, категории Канта не работают. Время — уже не время, пространство — не пространство. Вот держите вы что-то в руке — раз, и нет этого! Газовую лампу зажечь — и то проблема. У меня всегда исчезают спички. Мансарда просто кишит домовыми. Одного время от времени приходится одергивать: "Эй ты, Уксус-Винный Сын, кончай свои поганые штучки!"

И вот как-то среди ночи раздается стук в дверь, и — женский голос, не пойму, смеется или плачет.

"Кто это может быть? — говорю себе, — Лилит? Наама? Махалат?[22] — а вслух кричу: "Мадам, вы, верно, ошиблись?" А она продолжает барабанить, затем — стон, кто-то падает… У меня не хватило духу сразу отпереть дверь. Начинаю искать спички — и обнаруживаю их у себя в руках. Вылезаю из постели, зажигаю лампу, надеваю тапочки, халат. Глянул на себя в зеркало — ужаснулся: физиономия зеленая, небритая… Открываю, наконец, дверь — на пороге белокурая молодая женщина, босая, прямо на ночную рубашку наброшена соболья шуба. Бледная, волосы растрепаны… Спрашиваю: "Мадам, в чем дело?"

"Меня только что пытались убить. Ради Бога, впустите. Прошу вас, позвольте переждать у вас ночь". Я было хотел полюбопытствовать, кто это собрался ее убить, но вижу — она окоченела, да скорей всего и "под шафе". Впускаю ее и замечаю на запястье браслет с громадными брильянтами. "У меня комната не отапливается".

"Все лучше, чем умереть на улице". Итак, мы вдвоем. Но что мне с ней делать? Кровать у меня только одна, пить я не пью, не могу себе это позволить… Правда, один друг подарил мне как-то бутылку коньяка да где-то завалялось черствое печенье. Дал я ей выпить, печенье на закуску — кажется, ожила. "Мадам, — спрашиваю, — вы живете в этом доме?"

"Нет, — отвечает, — на Аллеях Уяздовских.[23]" Пожалуй, в самом деле было в ней что-то от подлинной аристократки. Слово за слово, выяснилось, что она — графиня, вдова, а в нашем доме живет ее любовник, совершенно дикий человек, державший вместо кошки львенка. Тоже из аристократов, но выродок, уже успел отсидеть год в Цитадели[24] за попытку убийства. К ней он ходить не мог, поскольку она жила в доме свекрови, а потому она навещала его сама. Той ночью в припадке ревности он избил ее, а затем приставил к виску револьвер. Короче, она еле успела схватить шубу и выскочить из квартиры. К соседям не достучалась, никто не открыл, так и добежала до мансарды.

"Мадам, — говорю я ей, — ваш любовник, вероятнее всего, рыщет по дому. Предположим, он врывается. У меня же ничего нет, кроме разве этой пародии на нож".

"Он не посмеет поднять шум. Его же выпустили на поруки. Между нами все кончено. Пожалуйста, пожалейте меня, не выгоняйте среди ночи". "А как вы завтра пойдете домой?"

"Не знаю. Жить нет никаких сил, но погибать от его руки уж совсем не хочется". "Ладно, мне во всяком случае не до сна. Залезайте в постель, а я устроюсь в кресле".

"Нет, я не могу так. Вы не молоды и выглядите не лучшим образом. Пожалуйста, возвращайтесь на свою постель, а в кресло сяду я".

Препирались мы с ней, препирались, и в конце концов решили лечь в кровать вместе. "Вам не следует меня опасаться, — уверил я свою гостью. — Я стар и с женщинами совершенно беспомощен". Похоже, это ее вполне убедило.

О чем же я говорил? Ах да, итак, внезапно я обнаруживаю себя в одной постели с графиней, чей любовник в любой момент может высадить дверь. Мы укрылись единственной имевшейся у меня парой пледов, а вот о традиционном коконе из всевозможных лохмотьев я не позаботился. Так, представьте себе, разволновался, что напрочь забыл о холоде. Кроме того — близость женщины. От ее тела исходило необыкновенное тепло, совершенно иное, чем мне доводилось когда-нибудь испытывать. А может, я успел забыть? Неужели мой противник разыграл новый гамбит? Вот уж несколько лет, как он за меня таким манером не брался. Знаете, есть такая штука — "веселые шахматы"? Мне рассказывали, что Нимцович[25] частенько подшучивал над своими партнерами, а в прошлом большим любителем шахматных проделок слыл Морфи.[26] "Отличный ход, — говорю я своему парт нору — просто шедевр!" — и тут соображаю, что знаю ведь ее любовника, сталкивался с ним на лестнице. Гигант с физиономией убийцы! Недурной финал для Жака Кона — быть приконченным польским Отелло!

Я засмеялся, она тоже. Я обнял ее и прижал к себе. Она не противилась. И внезапно совершилось чудо: я снова стал мужчиной! Знаете, однажды в четверг вечером я стоял возле скотобойни в маленьком местечке и смотрел, как бык и корова совокуплялись перед тем, как их забьют к субботней трапезе. Почему она согласилась, я не узнаю никогда. Наверно, мстила таким образом любовнику. Она целовала меня, ласкала, шептала невнятицу… Затем мы услышали тяжелую поступь. Дверь задрожала под ударами кулака. Моя подружка выскочила из постели и распростерлась на полу, а я хотел было приняться за предсмертную молитву, но устыдился Бога — и не столько даже Бога, сколько своего насмешливого партнера. К чему доставлять ему лишнее удовольствие? Даже у мелодрамы есть свои пределы.

Этот зверь продолжал крушить дверь, и я только поражался ее прочности. Он ее ногой! — а она трещит, но держится! Мне было жутко и в то же время капельку смешно. Но вот грохот прекратился, Отелло убрался прочь.

На следующее утро я отнес в ломбард браслет своей гостьи, а на полученные деньги купил ей платье, белье и туфли. Нельзя сказать, чтоб все это сидело безупречно, но ей ведь надо было только сесть в такси — конечно, если бывший любовник не караулил на лестнице. Кстати, забавно, что этот субъект в ту же ночь исчез, как в воду канул.

Перед уходом она чмокнула меня и настоятельно просила звонить, но не настолько же я сошел с ума?! Еще в Талмуде сказано: "Чудо не сотворяется каждый день".

А знаете ли вы, что Кафка, такой молодой, страдал теми же комплексами, что мучают меня в старости? Они мешали ему во всем, за что бы он ни брался — и в любви точно так же, как и в писательстве. Он жаждал любви — и бежал от нее. Напишет предложение — и сразу вычеркивает. Таким же был и Отто Вейнингер[27] — безумным гением. Я встретил его в Вене. Он прямо-таки фонтанировал афоризмами. Никогда не забуду одно его изречение: "Клоп — не Божья тварь". Надо знать Вену, чтобы по-настоящему понять эти слова. Однако откуда же тогда взялся клоп?

А вот и Бамберг! Взгляните, как он ковыляет на своих коротеньких ножках, просто живой труп. Это, пожалуй, недурственная идея: открыть клуб для страдающих бессонницей трупов? Что вы на это скажете? И чего он только рыщет ночи напролет? Какие кабаре могут быть на уме в его-то годы?! Врачи махнули на него рукой еще Бог знает когда, мы тогда были в Берлине. А ему хоть бы хны, до четырех утра мог судачить с девками в румынском кафе. Однажды Гранат, знаете, актер такой, пригласил всех домой на вечеринку — откровенно говоря, это скорее следовало назвать оргией — и среди прочих Бамберга. Гранат велел каждому привести с собой даму, хотите — жену, хотите — любовницу. А у Бамберга ни жены, ни подруги не было, посему он нанял себе в спутницы проститутку. Пришлось ему раскошелиться на вечернее платье для девицы. Компания подобралась исключительная: писатели, профессура, философы, а для гарнира — обычный набор интеллигентов-прихлебателей. И все сделали то же, что и Бамберг — наняли шлюх. Я там тоже был. Моей спутницей была старинная знакомая, актриса из Праги. Вы Граната знаете? Дикарь! Коньяк хлещет, словно лимонад, может умять в один присест омлет из дюжины яиц… Не успели гости войти, как он разделся донага, пустился в совершенно безумный пляс с собравшимися там шлюхами. Все единственно ради того, чтобы произвести впечатление на своих интеллектуальных сотрапезников. Те поначалу сидели и глазели, а потом развернули дискуссию о сексе. "Шопенгауэр сказал то, Ницше сказал се…" Не видевши такое, трудно вообразить, насколько нелепыми могут быть эти умники. В самом разгаре гульбища Бамбергу сделалось плохо: он позеленел, точно весенняя лужайка, начал обливаться потом. "Жак, — проговорил он, — я помираю. Недурственное место нашел я для кончины". То ли почечная колика его прихватила, то ли что-то в этом духе. Делать было нечего, выволок я его из дома и отвез в больницу. Да, кстати, не одолжите ли злотый?