Степная дорога - Дарья Иволгина

Нет, нет, не мог Мэзарро… Салих качал головой. И тут же одергивал себя вполне резонным вопросом: а почему, собственно, не мог? Только потому, что у них был один отец? Отец же СМОГ!..

– Госпожа, – треснувшим, будто не своим голосом проговорил Салих и, прокашлявшись, продолжил: – я тебя только об одном прошу. Не убивай его прежде, чем он объяснит случившееся. Я могу найти для своего брата только одно оправдание: он молод и глуп. Может быть, Фатагар не все рассказал ему об их совместном предприятии…

Алаха сердито раздула ноздри.

– Молод и глуп, говоришь? – Она фыркнула. – Смешно! Тот разбойник, прежде чем я отпустила его душу из страдающего тела на волю, сказал то же самое! – Она помолчала немного, в задумчивости рисуя в пыли узоры. Потом подняла голову. – Может быть, вы оба и правы, – нехотя признала она. – Я не стану перерезать ему глотку, пока он не найдет случившемуся достойного объяснения. Но только такого, чтобы я в это поверила!

В Мельсину они вошли уже в сумерках, вызвав немало косых взглядов в свою сторону. И было, на что коситься! Верно ведь говорят: долгая дорога никогда не уходит в прошлое. Дни и ночи трудного пути словно въедаются в человека, накладывают свою неизгладимую печать на весь его облик. И не смыть, не стереть эту печать ничем – даже долгими годами мирного житья-бытья на одном месте. Случается, мелькнет тоска по вечному пути в выцветших глазах старика, давно уже засевшего на своем почетном месте у очага в доме, но незабвенную молодость свою проведшего в ратных трудах и походах. Это – у старика! А что говорить о молодых, которые только что оставили за плечами опасности и беды странствия.

Не с прогулки вернулись, то по всему было видать. Мужчина – уставший, в истрепанной одежде, с пыльными волосами и хмурыми, терпеливыми глазами – нес на руках девочку, хрупкую и худенькую. Лицо его спутницы было закрыто покрывалом, ноги – не в сапогах, но обмотанные тряпками, бессильно мотались при каждом шаге мужчины. За спиной у странника был привязан продолговатый предмет слишком уж характерных очертаний – с первого взгляда было понятно, ЧТО это такое. Тут даже и наметанного ока городских стражников не требовалось, чтобы распознать в свертке меч.

Потому и остановили их у самых ворот. Спросили имя; поинтересовались, какова причина появления в прекрасном городе Мельсина двух столь подозрительных персон.

Не выпуская из рук девочку, мужчина назвал свое имя и сослался на брата, торговца шелками Мэзарро – того самого, что недавно купил большой дом на окраине Мельсины и взял себе красавицу жену.

Салих не ошибся в своих предположениях: Мэзарро действительно женился. И слух о чудной красоте молодой его супруги уже разошелся по всему городу. Потому что выражение лица допрашивающего стражника сразу изменилось, он закивал, хмыкнул пару раз и попросил прощения за задержку. О спутнице Салиха он даже не спросил, видимо, решив, что Мэзарро – достаточно почтенный господин и разберется с этим самостоятельно. Кроме того, в Саккареме на женщин вообще обращали куда меньше внимания, чем в других землях. Скажем, у веннов, где принято в первую голову здороваться с хозяйкой, а после уж с хозяином. О такой дикости в Саккареме и не слыхивали.

Потому и отнеслись к Алахе как к неодушевленному предмету. Тем более, что ее несли на руках.

Иначе встретила их мать. Без долгих возгласов и причитаний, показала старшему сыну, куда нести измученную девочку – и почти тотчас к путникам вышла младшая хозяйка, Одиерна. Переглянувшись с матерью, захлопотала: принесла горячей воды, чистых покрывал, полосок полотна, целебных мазей, сваренных на бараньем жире.

Алаха лежала безмолвно, покорно позволяла обеим женщинам смазывать и перевязывать раны на ее распухших ногах. Весь путь из Самоцветных Гор пришлось проделать пешком. Непривычная к ходьбе, степнячка погубила ноги почти в первый же день пути. Еще день крепилась, кусала губы – не признавалась в том, что каждый шаг пронзает ее болью. На привале, снимая один сапог, не удержалась – тихо вскрикнула. Второй сапог Салих разрезал на ее ноге ножом и даже зубами заскрипел, когда увидел распухшую ступню, покрытую кровавыми мозолями.

И остаток пути нес ее на руках. Она не противилась, только цеплялась за его шею тонкими, шершавыми руками. Она была легкой, угловатой, как ребенок.

Сейчас, серая от боли и усталости, она бессильно лежала на коврах. От еды отказалась, но много и жадно пила, а затем, почти мгновенно, заснула.

Мэзарро чувствовал растерянность: что-то появилось странное в поведении старшего брата. Какая-то необъяснимая настороженность, почти враждебность. Салих вылил на себя бадью воды, переменил одежду, с радостью облачившись после опостылевшего шерстяного плаща, пропитанного пылью и потом, в длинную шелковую рубаху и стеганый халат и избавившись наконец от сапог – ходить по дому босиком было для него сущим наслаждением.

И сел у фонтана, поглядывая то на крупные, бледные, дурманящие ночные цветы, распустившиеся в саду (угадывалась рука матери – та всегда любила цветы, как вспомнил вдруг Салих), то на звезды, одна за другой зажигающиеся в темнеющем небе. Красота и покой властно надвигались на него, точно странник и впрямь достиг конца своего долгого пути. И не хотелось думать, что это еще не конец, что впереди еще долгие версты – то по степи, то по городским улицам, под ветром и дождем, под иссушающим суховеем и беспощадными лучами солнца, во власти жестокого мороза и снежных бурь… Какие еще испытания готовят им Боги?

Нет, не хотелось сейчас даже помышлять об этом. Хотелось покоя…

– Выпей со мной чаю, брат, – послышался тихий голос, и из темноты под яркий свет поднимающейся над городом луны вышел Мэзарро. В руках он держал маленький поднос с чайником и двумя круглыми чашками без ручек. Мягко ступая по траве, приблизился и сел рядом, поставил поднос на землю, вопросительно поглядел на брата.

Салих ответил испытующим взглядом. Почти силой заставил себя вспомнить: это открытое юношеское лицо с добрыми, веселыми глазами скрывает самую черную ложь. Это маска. Маска, за которой прячется самое отвратительное существо на свете – работорговец.

Забыть бы обо всем этом…

Он вздохнул, принимая чашку из рук брата. Наклонился над чаем, наслаждаясь тонким душистым ароматом. Мэзарро, выросший в роскоши, знал толк в таких вещах. А вот Салиху, похоже, никогда не научиться разбираться во всем этом. Хитрая наука! Всю жизнь, если доведется прожить ее в достатке, придется полагаться ему на честность торговцев. Весьма сомнительное утешение, ничего не скажешь.

– Тебя что-то тревожит, – заговорил Мэзарро. – Не думай, я не забыл о том, по чьей милости живу теперь в этом прекрасном доме! Это – твой дом. Ты можешь возвращаться сюда в любое время, занимать здесь любые комнаты, приводить с собой любых людей…