Степная дорога - Дарья Иволгина

Внезапно Алаха почувствовала, что в пещерном зале она не одна. Глаза немного пообвыклись с необычно ярким освещением, и она огляделась по сторонам. Только тут она заметила нечто, от чего кровь застыла у нее в жилах.

Посреди пещеры, в столбе яркого света, на остром деревянном колу корчился человек. Его рот был забит тряпками и завязан, но глаза, широко распахнутые в немом крике, казалось, вопили от боли и смертного страха.

Алаха не сразу признала в нем Сабарата. Самоуверенный и гордый халисунец, красивый смуглый мужчина, полный сил, превратился в комок истязаемой плоти. Алаха осторожно приблизилась к несчастному. Сейчас даже мысль о бедных девушках, чьи судьбы искалечил жадный работорговец, не могла заставить Алаху признать, что Сабарат получил по заслугам.

Морщась и брезгливо отворачиваясь, она вынула кляп из его рта. Сабарат тягуче сплюнул и кашлянул. Тотчас же лицо его сморщилось от боли, и по щекам сползли слезы.

– Кто это сделал? – спросила Алаха. Она начинала догадываться. – Белая Смерть? Как она выглядела?

– Где Асар?.. Награн?.. Абахи? – выговорил разбойник с трудом. При каждом слове розовая пена вскипала в углу его рта.

– Мертвы, – коротко ответила Алаха.

– Кто ты?

– В моем роду – шаманы и воины, – ответила Алаха. – Ты хотел продать меня в рабство! – Она показала умирающему меч, с которым не расставалась. – Я убила Награна и взяла его меч. Я убила и Абахи! Никчемные воины, храбрые только с девушками. Не стоит жалеть о них!

Сабарат скривил губы.

– Нельзя поворачиваться спиной к врагу… – выговорил он. – Даже к побежденному… Ты это знала!

– Да, – ровным тоном произнесла Алаха. – А они – нет.

– Асар… – хрипло прошептал Сабарат.

Алаха поняла, что он спрашивает о судьбе последнего своего сообщника.

– Мертв, – повторила Алаха. – Я сама закрыла ему глаза! Он говорил о Белой Смерти…

Лицо халисунца исказилось гримасой страха и невыносимой боли.

– Белая Смерть… Она схватила меня, сжала мне горло… Я видел ее когти, клыки… Ее лицо, ее страшное лицо – женское, с бельмами вместо глаз… Против нее все мы точно малые дети! Беги, девочка, беги! – Он завел вверх глаза, посмотрев в столб света, на синее небо, видневшееся высоко над ним, в необозримой дали. – Беги отсюда! Она притащила меня сюда и… Прошу тебя, прошу… Убей меня! У тебя меч…

– Ты умрешь быстро и чисто, не позорной смертью от деревянного кола, но почетной – от благородной стали, – эта длинная тирада далась Алахе не без труда. Зубы у нее постукивали. Она сама не знала от чего: от страха или от возбуждения. А может, и от радости: ведь и ее душа ликовала при виде дневного света и при мысли о том, что все четверо насильников понесли заслуженную кару.

Она прикусила губу. Рано радоваться. Слишком много тайн. Это может оказаться опасным.

– Скажи мне, Сабарат… Скажи мне: кто заплатил тебе за девушек-наложниц? Кому понадобились рабыни? Клянусь, он ответит за это!

– Господин Фатагар… Из Мельсины, – простонал Сабарат. – Помоги же мне!

– Рано, – холодно молвила Алаха. – Ты не все сказал. Как найти его?

– Торговец шелками… Его напарника, молодого дурня, зовут Мэзарро… У него богатый дом на окраине Мельсины…

– У кого?

– У Мэзарро… Говорю тебе, он молод и глуп.

Алаха прикусила губу. Мэзарро из Мельсины. Брат Салиха. Неужели он тоже занимается работорговлей? Хорош братец…

– У Фатагара… – шептал Сабарат, и кровь вытекала из угла его рта. – У него поместье… В трех часах от Мельсины. Там охотничий дом, собаки, ловчие… Большой сад… Там же он держит свой гарем. Сотни девушек… Через его руки прошли десятки сотен. Он продавал наложниц, когда пресыщался ими. Он постоянно требовал все новых и новых… Я покупал и похищал для него рабынь… Он очень богат, хорошо платил. Золотом! – При этом слове глаза умирающего вспыхнули – в последний раз. – Прошу тебя, сжалься!

– Прощай, Сабарат! – сказала Алаха. – Я слышала довольно.

Она приблизилась к халисунцу и мгновение смотрела прямо в его обезумевшие от боли глаза. Затем наклонилась и поцеловала его в пересохшие губы. А после одним быстрым, сильным взмахом меча перерубила ему горло. Голова халисунца упала на пол и откатилась на несколько шагов. Фонтан крови брызнул из обезглавленного тела. Несколько теплых капель попало Алахе на щеку, и девушка содрогнулась.

– Прощай, Сабарат, – повторила она тихо. – Ты забыл о том, что Боги всегда отыщут себе защитников…

Она повернулась к обезглавленному телу спиной и выбежала из пещеры.

Глава четырнадцатая

ЖРЕЧЕСКОЕ КОЛЬЦО

Салих больше не пытался разговорить венна. Да и вряд ли такое было возможно. Немногословный и хмурый, тот подолгу неподвижно лежал на солнце – отогревался после долгих лет мрака и холода. Как подраненный пес, зализывал раны.

И отмалчивался…

Иногда подобие улыбки мелькало на изуродованном лице, когда венн играл со своим ручным зверьком – крупной летучей мышью. Вернее, НЕЛЕТУЧЕЙ – одно перепончатое крыло было у зверька изувечено. Оба они, и человек, и животное, казались давними сотоварищами, выигравшими самый трудный на свете бой – бой за выживание в Самоцветных Горах. И это куда больше роднило угрюмого венна с его питомцем, нежели с остальными людьми.

И еще были виллы. На них он глядел изумленно, не уставая дивиться и радоваться их необыкновенной красоте. И еще – чуть смущенно. Словно до сих пор не сумел постичь невероятной тайны: почему эти волшебные существа тратят на него, неповоротливого и страшного, столько сил, столько времени? И чем он заслужил их доброту?

Впрочем, этого и Салих бы не сказал…

Вечером того же дня Салих все же подсел к венну. Сказал:

– Прости мою назойливость.

Венн покосился, словно желая сказать: "Да уж, назойлив ты, брат. Прощай – не прощай, а этого у тебя не отнимешь".

Салих, чуть покраснев, пояснил:

– Я места себе не нахожу… Моя госпожа – там, в пещерах… Одним Богам ведомо, какие опасности ее подстерегают. А я… – Он вздохнул. – Жду.

Венн разлепил губы, чтобы вымолвить:

– Как ты мог отпустить женщину туда, где опасно, да еще одну?

– Она приказала… – сказал Салих. И добавил: – Она моя госпожа.

– Тем более, – сказал венн.

"У веннов всеми делами в племени заправляют женщины, – напомнил себе Салих. – Для них женщина священна. Любая. Поэтому он и не переспрашивает, почему я – вроде бы, свободный человек – кого-то именую госпожой…"

Слово цеплялось за слово – вспоминать Алаху показалось Салиху самой прекрасной темой для разговора. Она словно незримо оказалась рядом, маленькая, смуглая, с узорно заплетенными косицами.