Две недели до Радоницы - Артемий Алябьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Андрей! Солдаты нас отпустили! Меня, Дарью, всех! Я сразу примчала с хостела! Слышала про казнь… Что здесь? – пулеметом сыпала она слова, не разбирая что происходит.
Затем увидела тело отца, и руки, которые она держала у груди, упали, словно к ним вдруг привязали огромные булыжники. Мама бросилась на мокрую плитку, схватила его вихрастую голову, всю орошенную кровью, и крепко прижала к своей груди.
– Збышек! – надрывно кричала она, – Збышек, жив?!
Но он не отвечал, голова его безвольно двигалась в маминых ладонях, словно это была марионеточная кукла. Из «Пумы» вышел Дима, подбежал к нам и помог подняться Матею. Тот был слаб еще после несостоявшейся «казни» и едва держался на ногах. Он с благодарностью кивнул Диме и с вызовом глянул в сторону Лукаса.
– Збышек, вставай! – взывала мама, – Вставай! Умоляю! Прошу тебя!
Голос ее, звенящий, на грани слез, пробирал до самого сердца, хватал и скручивал все внутри. Мама видела отца впервые за шесть лет, точно так же, как и я. Только она не видела его живым.
– Лайдак! – в забытьи кричала она, – Лайдак ты! Но все равно любила тебя!
И вдруг… Вихрастые кудри на его голове дрогнули. Шея приподнялась, он развернул к ней лицо, сухими губами прошептал:
– Но то, курче, жиемы.
Во всеобщем онемении – в том числе и Лукаса – мы наблюдали как Збигнев Бончик упирается дрожащими ладонями в землю и, расправляясь, встает во весь рост. Лицо его выглядело страшно: прошедшая пуля разорвала часть переносицы, выбила правый глаз вместе с веками, так что на его месте зияли багровые ошметки мяса, из которых непрестанно била кровь. Багровые ручьи скатывались по одежде, расплываясь в потоках воды у его ног.
– Лукас, еще не скончили вальчить! – заревел он из последних сил, – Хлопаки, дайте…
И он попытался шагнуть в его сторону, но резко упал на колено. Силы быстро покидали его. Мать бросилась к нему, потянула за плечи. Она снова плакала, но теперь были это слезы радости.
– Господи, пойдем! – кричала она, бросаясь на колени, хватая его, – Пойдем, в машине аптечка есть! Перевяжу!
– Зоставь! – отмахнулся он и, шумно дыша, прокричал, – Хлопаки… Хлопаки не справятся!
Но тут через дождь прорвался знакомый звонкий голос:
– Справимся, батя!
Дима уверенно схватил отца под руку, рывком поднял на ноги и обнял что называется «в охапку». Но всего на секунду, затем отошел – и настала очередь Матея. Боже, они ведь не видели его шесть лет, как и я…
– Ну отходите, отходите! Еще будет время на всю эту ерунду! – засуетилась мать, – Гляньте, как кровь хлещет! Помрет да и все!
Она буквально вырвала отца из объятий Матея, положила его ручищу себе на плечи и, крепко держа за торс, повела к машине. Дождь заглушал ее слова, но даже сквозь барабанную дробь капель по плитке я мог расслышать теплое ворчание: «Ну я тебе задам, Збышек! Ой, задам! Только живи, лайдак». Больше за отца можно было не волноваться. Я обернулся к Лукасу. Дима и Матей стали по бокам от меня.
– И это из-за него вся кутерьма? – нахмурив брови, спросил Дима.
Он был искренне удивлен, и я его понимал. Лукас выглядел жалко, почти нелепо в этот момент. Он все еще тыкал в нас пистолетом, но во взгляде его уже не было и следа безумия. В его взгляде не было ничего. Ни тени эмоции – гнева, досады или раздражения. Перед нами стоял потерянный, пустой человек, смысл жизни которого схлопнулся несколько секунд назад.
– Да, – кивнул я, – Из-за него.
– И что мы с ним делать будем? – спросил Дима.
– Давай по-хорошему попробуем. Ты ж у нас пацифист, – хмыкнул я.
– Знаешь, сейчас я совсем не против твоих методов, – вдруг сказал Дима.
Вот оно что. Только теперь я сам был против старых методов. Да и не требовалось больше никакой силы показывать. Я кивнул поочередно Диме и Матею, сказал:
– Пойдем. Пора отобрать у него эту игрушку.
Мы все вместе сделали шаг навстречу Лукасу. Он вздрогнул, на лице его на мгновение проступила гримаса гнева, словно он вдруг вспомнил кто мы такие и что нас нужно убить. Палец его истерично забарабанил по курку, но без толку – пистолет больше не стрелял. Матей подошел к нему вплотную. Лукас затрясся, захрипел, судорожно хватая ртом воздух, будто вот-вот задохнется. Брат осторожно взялся за пистолет, потянул на себя. К удивлению, Лукас разжал пальцы и отпустил оружие. Матей покрутил пистолет в руках, будто какую-то диковинку. Интерес на лице постепенно сменился брезгливым выражением, и он отбросил пистолет в лужу.
Лукас опустился на колени, уткнулся лицом в плитку. Спина его стала крупно вздрагивать. Мы с Димой подошли к нему вплотную, и я вполне отчетливо заслышал громкие всхлипывания. Дима почесал макушку.
– Что-то мне и бить его расхотелось, – произнес он. – Жалко человека.
– Да что его бить, – сказал я, разводя руками, – Думаю, никакая боль не сравнится с тем, что у него там внутри творится.
Лукас уперся слабеющими руками в плитку, поднял голову, спросил, не глядя нам в глаза:
– Вы не собираетесь… мстить?
Голос его был рваный и какой-то сломанный, будто мы разговаривали с нищим на улице.
– А зачем? – пожал плечами Дима, – Мы же не такие, как ты.
– Я чудовище, я монстр! – взревел вдруг он, подрывая к нам свои глаза, красные от слез, – И вы оставите меня в живых?
«Боже, как он жалок. Это не монстр, это собака побитая. Оставь его, Андрей»
Даже Мило не хотел трогать Лукаса. Он имел теперь вовсе жалкий и беззащитный вид. Его поражение было полным и сокрушительным. Он лишился соратников и целой армии. Он так и не осуществил своей мести. Он отвратил от себя все население Нагоры. У этого человека не было больше ничего. Этого человека больше и не было.
Я оглянулся на братьев:
– Свяжем его? Кто знает, что у него там в карманах.
– А чем вязать его? – спросил Дима, – Не думаю, что от него опасность какая-то будет. Пусть Борис решает, что с ним делать.
– И то верно, – сказал я и вздохнул, – Ладно, «хозяин Нагоры», вставай давай.
Он поднялся, держа руки у груди и все время их потирая.
– Сам пойдешь? – спросил я, – Посадим тебя кое-куда, чтоб
