Бабье лето - Адальберт Штифтер

Пройдя через дверцу, оказавшуюся незапертой, я пошел по дороге, проходящей с этой стороны мимо замка и ведущей в поля. Она широка, засыпана мелким песком и потому, благодаря своей сухости, особенно хороша для утренних моционов. Проложена она прежним владельцем замка, и Матильда улучшила ее. От калитки она идет в обе стороны, на север и на юг, образуя таким образом касательную линию к замку. Роланд в шутку всегда и называл ее касательной. Фруктовые деревья, густо теперь окаймляющие ее, Матильда большей частью пересадила сюда уже взрослыми. Прежде вся эта дорога представляла собой аллею из тополей. Но поскольку шла она совершенно прямо и была обсажена совершенно прямыми деревьями, ее нашли очень некрасивой и неподходящей для приятных прогулок. Посоветовавшись со своими друзьями, Матильда постепенно убрала тополя, очень к тому же вредные для полей. Они были срублены, а корни их выкорчеваны. При замене их фруктовыми деревьями умышленно не сажали последних во всех тех местах, где стояли тополя, чтобы из тополиной аллеи не получилась опять аллея плодовых деревьев, что было бы, правда, не так некрасиво, как было раньше, но все-таки не очень красиво. Благодаря этим пробелам в посадке дорога, прямизну которой совсем устранить было бы трудно, да и менять без какого-то нового общего замысла не следовало — слишком она была своеобычна, — приобрела нужное разнообразие. На север от замка она идет через луга и поля мимо кустов, затем поднимается к лесу и в него проникает. На юг она идет через поля, там она окаймлена особенно красивыми яблонями и, плавно поднимаясь на горбик пашни, открывает оттуда прекрасный вид на горы.

Я пошел на юг, как то вообще люблю делать в начале прогулки, чтобы удобнее было глядеть вперед, где все освещено, и любоваться блеском и оттенками облаков. Небо, как и вчера, было совершенно ясно, солнце, светя с востока, слизывало капли, висевшие на травинках и на листьях деревьев. Утренняя свежесть еще не исчезла, хотя солнце делалось все ощутимее. Я смотрел на мир новыми глазами, казалось, все вокруг помолодело и нужно постепенно привыкнуть к новому виду вещей. Я поднялся на холмик и взглянул на длинную гряду гор. На меня взирали их синие острия и направляли свой тонкий блеск десятки снежных полей. Видел я и вершины гребня, где работал в последний раз. Мне казалось, что прошло много лет с тех пор, как я был в тех снежных котловинах и ледяных полях. Я стоял и отдавался ласковому воздуху, блеску солнца, сиянию мира. Обычно, отправляясь бродить по окрестностям, я совал в карман какую-нибудь книгу, а сегодня я этого не сделал. У меня не было теперь никакой охоты читать. Вскоре я снова зашагал мимо деревьев, на которых уже висели, на каждом своего сорта, яблоки, уже принимавшие свойственную им окраску. Я дошел по взгорью пашни до начала легкого спуска, после которого дорога кончается в долине на границе чужого поместья или, вернее, переходит в другую дорогу, обладающую свойствами всех бесчисленных пешеходных дорог нашей страны, благоустраивать, улучшать или украшать каковые никто не думает. Спускаться, однако, я не стал, потому что не хотел идти к долине, где обзор ограничен.

Я обернулся и увидел перед собой замок, который приобрел для меня теперь такое значение. Окна его блестели на солнце, южная его стена, очищенная от краски, мягко серела, темная крыша выделялась на синем небе севера, из нескольких ее труб поднимался дымок.

Я медленно пошел краем поля мимо фруктовых деревьев назад и дошел до места, где дорога плавно спускается к замку.

Здесь я увидел, что навстречу мне движется какая-то фигура, которую прежде, вероятно, закрывали от меня вершины деревьев. Это оказалась Наталия. Увидев друг друга, мы оба пошли быстрее, чтобы встретиться раньше. Когда мы сошлись, она приветливо взглянула на меня своими большими темными глазами и протянула мне руку. Я горячо пожал ее и приветствовал Наталию от всей души.

— Замечательно, — сказала она, — что мы одновременно идем дорогой, которой я сегодня один раз уже хотела пойти, а сейчас и в самом деле иду.

— Как вы провели ночь, Наталия? — спросил я.

— Я очень долго не засыпала, — отвечала она, — но потом все-таки сон пришел, очень легкий, мимолетный. Я вскоре проснулась и встала. Утром я хотела выйти на эту дорогу и пройти по ней через горку, но на мне было платье, которое не годилось для прогулок вне дома. Мне пришлось переодеваться, и теперь я вышла, чтобы насладиться утренним воздухом.

Я действительно заметил, что на ней было уже не светло-серое платье с тонкими темно-красными полосками, а более простое и более короткое тускло-коричневое. То платье, конечно, не годилось для утренней прогулки, потому что ниспадало пышными складками почти до земли. На голове у нее была теперь легкая соломенная шляпа, которую она всегда носила, бродя в полях. Я спросил, полагает ли она, что до завтрака у нее хватит времени пройти за горку и вернуться в замок.

— Времени наверное хватит, — отвечала она, — иначе бы я не пошла, потому что не хочу нарушать заведенный порядок.

— В таком случае позвольте мне проводить вас, — сказал я.

— Мне это будет очень приятно, — ответила она.

Я пошел рядом с ней, назад по дороге, по которой пришел. Мне очень хотелось предложить ей руку, но я не отваживался. Мы медленно пошли по песчаной дорожке, минуя, один за другим, стволы и тени, которые отбрасывали на дорогу деревья, и блики солнца, падавшие на нее между ними, оставались у нас за спиной. Сначала мы ничего не говорили, но затем Наталия спросила:

— А вы провели ночь спокойно, благополучно?

— Спал я очень мало, но мне это не было неприятно, — отвечал я. — Окна моего жилища, которое так любезно отвела мне ваша матушка, выходят на открытое место, большая часть звездного неба была мне видна. Я очень долго наблюдал звезды. Утром я рано встал и, полагая, что никому в доме не помешаю, вышел наружу, чтобы насладиться этим ласковым воздухом.

— Ни с чем не сравнимая услада — дышать чистым воздухом благодатного лета, — заметила она.

— Это самая возвышающая пища, какую даровало нам небо, — отвечал я. — Я ощущаю это, когда стою на какой-нибудь высокой горе, а кругом — воздушный простор, как необъятное море. Но сладостен не только воздух лета, сладостен и воздух зимы, сладостен всякий воздух, если он чист и в нем нет частиц, противных нашему естеству.

— В тихие зимние дни я часто хожу с матерью как раз по этой дороге, по которой мы сейчас идем. Она широка и хорошо раскатана, потому что жители Ольховой долины и окрестных домов зимой сворачивают со своего проходящего ниже тракта на поля и тогда раскатывают нашу прогулочную дорогу на всем ее протяжении. Тут бывает довольно красиво, когда на ветвях деревьев лежит снег или когда их стволы и ветки покрыты тонкой сеткой инея. Часто кажется даже, что воздух наполнен инеем. Тогда все окутано какой-то пленкой и ближайшие предметы видны как бы сквозь дымку. А другой раз небо так ясно, что все различаешь очень отчетливо. Оно синеет над равниной, которая сияет на солнце, а если подняться на самую высокую точку в полях, то видна вся гряда гор. Зимою здесь очень тихо, потому что люди стараются как можно больше сидеть дома, потому что певчие птицы улетели, потому что звери ушли в глубь лесов и потому что не слышно даже ни стука копыт, ни шума колес, и только однозвучный звон колокольчика, который здесь надевают на лошадей, говорит, что в этой зимней тишине кто-то куда-то едет. Мы идем по чистой дороге, мать направляет разговор на разные предметы, и цель нашего похода обычно — то место, где дорога начинает спускаться в долину. В городе у вас нет таких прекрасных зимних прогулок, какие нам дарует деревня.

— Да, Наталия, их у нас нет. От зимы как таковой нам достается только холод, ведь и снег из города убирают, — отвечал я, — и не только зимой, летом тоже у города нет ничего, что могло бы хоть отдаленно сравниться со свободою и простором открытой местности. В городе есть радение об искусстве и науке, бурная светская жизнь и управление человеческим родом, и этого-то в городе ищут. Но часть наук и искусств можно пестовать и в деревне, а можно ли передать деревне и большие, чем в настоящее время, области общего руководства людьми, я не знаю, поскольку слишком мало в этом осведомлен. Я давно уже ношусь с мыслью отправиться в горы как-нибудь зимой и провести там некоторое время, чтобы приобрести опыт. Очень любопытно и заманчиво то, что сообщают нам книги, написанные людьми, которые посещали зимой высокогорные области и даже взбирались на вершины крупнейших гор.

— Если это не опасно для здоровья и жизни, вам следует это сделать, — отвечала она. — Такова, видно, привилегия мужчин — отваживаться на большое и этого добиваться. Побывав зимой в больших городах и поглядев там на жизнь разных людей, мы возвращались в Штерненхоф с удовольствием. Мы здесь подолгу наслаждались всеми временами года и знаем все их перемены на вольном воздухе. Мы связаны с друзьями, чье общество нас облагораживает, возвышает, и мы совершаем небольшие поездки к ним. Мы взяли в свою уединенность некоторые плоды искусства, а в какой-то мере, насколько это подобает женщинам, и науки.