Гевара по прозвищу Че - Пако Тайбо II

На следующее утро, 30 декабря, «Радио ребельде» опровергло телеграфное сообщение Международного агентства печати, в котором говорилось о гибели Че:

«Чтобы успокоить родственников в Южной Америке и жителей Кубы, мы желаем удостоверить вас в том, что Эрнесто Че Гевара жив и пребывает на передовой линии. Он захватил бронепоезд, о чем мы сообщали недавно, и скоро займет город Санта-Клара, который был атакован несколько дней тому назад».

Запасы вооружения, захваченные в бронепоезде, были использованы для мобилизации оставшихся людских резервов из лагерей Кабальете-де-Каса, Эль-Педреро, Гавильянос и Мана-кас, которым предстояло усилить отряды, участвовавшие в боях. Благодаря приливу свежих сил, преимуществу, достигнутому накануне, и всесторонней поддержке со стороны населения отряды повстанцев смогли записать на свой счет все новые и новые победы.

Авиация в тот день произвела тридцать налетов на город. Вскоре после бомбежки в руках повстанцев оказались казармы Лос-Кабальитос. Часть солдат отчаянно пыталась пробиться к штабу 31-го эскадрона, но оказалась под перекрестным огнем партизан и жандармов. Несколько человек было убито или ранено, а остальные сдались бойцам Директората.

Самая жестокая борьба в тот день шла за полицейское управление, которое защищали почти четыреста полицейских во главе с полковником Корнелио Рохасом, у которых на вооружении было несколько легких танков. У Рохаса были серьезные основания стремиться избежать плена: он был известен недавними пытками и убийствами мирных жителей. Команда Ковбоя Кида окружила здание, но партизанам было чрезвычайно трудно приблизиться к нему. Даже при поддержке пяти других подразделений и части взвода Че осаждавших насчитывалось не более семидесяти человек. В узких улочках, окружавших управление, они не могли свободно маневрировать, и несколько человек уже получили ранения. Хуже того, полицейское управление, располагавшееся перед парком Дель-Кармен, находилось на расстоянии всего-навсего пятисот ярдов от казарм Леонсио Видаль, и оттуда в любой момент могла последовать контратака. Эмеридо Мерино, отбивая дом за домом, убирая одного постового за другим, подтянул свое отделение поближе к зданию; его шляпа уже напоминала решето.

Ковбой Кид приказал применить новую тактику поиска наилучшего положения для начала атаки: продвигаться не вдоль домов, а сквозь них. Партизаны при помощи жителей принялись пробивать стены, приближаясь таким образом к церкви, расположенной напротив управления полиции. Район прорезали невидимые тропы.

Вторым путем подхода были крыши. Ковбой Кид, как обычно, не обращал внимания на опасность и слишком много рисковал. Товарищи упрекнули его за это и услышали обычный ответ: «Пулю, которая попадет в тебя, не услышишь». Он занял позицию на крыше дома на улице Гарофало, приблизительно в пятидесяти метрах от полицейского управления. Вместе с ним были Орландо Бельтран и Леонардо Тамайо, который успел к тому времени оправиться от ран в кабайгуанском госпитале. Орландо позднее докладывал: «Едва мы успели найти укрытие, как увидели группу из шести жандармов, бежавших через парк. Мы атаковали их, но два танка, находившиеся поблизости, начали стрелять в нас из своего оружия тридцатого калибра».

Об остальном рассказывал Тамайо:

«Я крикнул: «Кид, ложись, или тебя убьют!», но он не послушался. Тогда я крикнул снова: «Эй, что с тобой, почему ты не стреляешь?» Он не ответил. Я посмотрел и увидел, что он залит кровью. Мы сразу подняли его, понесли к врачу. Но рана оказалась смертельной: пулевое попадание из «М-1» в голову».

Че, пробираясь через дома к передовым позициям, с которых предстояло атаковать полицейское управление, увидел людей, несших тело Ковбоя Кида. Он был глубоко удручен гибелью самого боевого, пылкого и бесстрашного из своих капитанов. «Это все равно, как если бы они убили сотню моих людей».

324

вал и возможность поражения. Поэтому он предусмотрел образ действий, позволявший сохранить значительную часть своих сил и восстановить фронт в случае необходимости.

31 декабря молодой журналист встретился с майором Гева-рой в здании Департамента общественных работ, где размещался командный пункт Повстанческой армии. Авиация Батисты продолжала налеты на город, и взрывы бомб, сбрасываемых с «Б-26», были слышны издалека.

«Кто-то из стоявших рядом показал мне Че. Это действительно был он, тощий, со спутавшимися волосами, в изодранной форме и с рукой на перевязи. Его нельзя было бы отличить от самого обычного солдата, если бы не проницательные и необыкновенно яркие глаза на этом утомленном лице».

Че находился на грани изнеможения, но ему еще предстояло разделаться с полицейским участком, стоившим революционной армии одного из ее лучших капитанов, и с казармами Леонсио Видаль, в которых засела тысяча триста человек, по-прежнему имевших огневую мощь, превышавшую возможности всех революционных сил в городе. Он также должен был уничтожить снайперов, расположившихся в «Гранд-отеле» и здании суда, и захватить казармы жандармерии, продолжавшие приковывать к себе колонну Директората.

Че готовил решающий удар, исходя из точной оценки настроения, преобладавшего среди солдат Батисты: никто из них не стремился перейти в контрнаступление. Он брал на себя огромную ответственность, четвертый день подряд бросая в сражение бойцов, которым давно уже не удавалось хоть немного поспать, которые были предельно измотаны несколькими неделями непрерывных боев и потеряли многих из своих командиров... А ведь этим бойцам постоянно приходилось иметь дело с превосходящими силами врага, располагавшего поддержкой танков.

«Я помню эпизод, продемонстрировавший, насколько велика была сила духа наших войск в те последние дни. Я отругал солдата, который спал во время боя, а тот сказал мне, что у него отобрали оружие за то, что он плохо стрелял. Со своей обычной краткостью я ответил ему: «Иди без оружия на передовую и захвати себе другую винтовку... если сможешь». Позже, в Санта-Кларе, когда я навестил раненых в центре переливания крови, умирающий человек коснулся моей руки и сказал: «Помните, командир? Вы в Ремедиосе велели мне добыть себе винтовку... так вот, я добыл ее здесь». Это был тот самый боец, который плохо стрелял. Он умер спустя несколько минут и, казалось, был счастлив оттого, что успел доказать мне свою храбрость».

Погибшего подростка звали Мигель Аргин.

В то утро бои в Санта-Кларе шли повсеместно. «Команда самоубийц», стремившаяся отомстить за своего командира и получившая подкрепление, готовила решающую атаку на полицейский участок. А там, внутри, начался разлад. Полковник Рохас застрелил одного из своих офицеров, капитана Оливеру, за то, что тот хотел сдаться. В задней стене кармелитской церкви, из которой группа повстанцев накануне выбила солдат, проделали бойницу, сквозь которую вели беспокоящий огонь по штабу. Водитель танка, попытавшийся прорваться оттуда, был поражен пулей в голову, и его тело так и осталось на месте гибели. Потери начали серьезно сказываться на настроении оборонявшихся; кроме того, они не имели возможности оказать помощь раненым. Полицейские были голодны, деморализованы и находились под постоянным обстрелом. К четырем часам дня полковник Рохас попросил о перемирии, чтобы вынести раненых. Тамайо предоставил на это два часа и намекнул, что Рохас мог бы подумать и о капитуляции. Они вели переговоры посреди улицы, но так и не достигли соглашения. Когда стрельба уже должна была возобновиться, полковник еще раз обратился к Тамайо, после чего тот в сопровождении нескольких повстанцев отправился в осажденное здание; сопровождавшие остались снаружи. Оказавшись внутри, Тамайо обратился непосредственно к полицейским, объявив им, что если они не желают больше сражаться, то им нужно всего-навсего бросить оружие на пол и по одному выходить наружу. Полицейские сразу же начали покидать управление, словно получили приказ от самого полковника Рохаса. Их оказалось триста девяносто шесть человек против ста тридцати повстанцев. Рохас в панике скрылся. Горожане, вошедшие в освобожденное полицейское управление, обнаружили в подвале орудия для пыток.