Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели - Дмитрий Панов

Во время одного из моих докладов Панюшкину, посол, держась рукой за болевший желудок, тихо говорил: «Передайте людям, пускай всякую дешевую сарпинку не покупают — платочки, полотенчики и всякую дешевую мелочь. Мы должны выступать солидными и богатыми людьми. Покупайте меньше да лучше: по этому судят, кто вы такие. Покупайте добротные костюмы из хороших материй, швейцарские часы хороших фирм, отрезы английской, французской, американской шерсти, японский шелк. Шерсть рекомендую английскую, а костюмы шить у Ивана Ивановича». Следуя наставлениям посла, я взялся за приобретение швейцарских часов и купил их несколько от известных фирм: «Омега», «Лонжин», «Сума», «Маликон», впрочем еще одни часы фирмы «Таго» мне вручили во время одного из приемов. На тыльной стороне часов были выгравированы китайские иероглифы: «Героическому русскому волонтеру от маршала Чан-Кай-Ши».

Словом, поскольку я не курил и не пил, мне удалось подкупить немало красивых и нужных для семьи вещей: костюмов, часов, шерсти, шелка, красивых картин, вышитых гладью по шелку, обуви, ковер. Конечно, почти все это пошло прахом в войну. Ну да и бог с ним, еще Библия предупреждает о неизбежности такого исхода — все прахом будет. Но тогда, в Китае, я испытывал не только чисто материалистическое удовольствие от приобретения всех этих предметов, но и удовлетворял любопытство, расширял свой кругозор, получал эстетическое наслаждение от прикосновения к этим великолепным вещам. Да и нужно же было куда-то расходовать получаемые доллары, не везти же их в Союз. Кроме того общение с китайскими торговцами было интересным и познавательным занятием. Повторю, все это изобилие существовало на фоне ужасающей бедноты китайского народа, да и нам было доступно в ограниченном объеме.

Для нашей нищей страны все это, конечно, было целым богатством. Впрочем, как потом выяснилось, держава, как обычно, была не в накладе. Ведь согласно существовавшей договоренности, мы должны были получать свою зарплату в американских, а не китайских долларах. Но по инициативе наших ненасытных чиновников эту сумму переполовинили и оставшуюся нам половину выдавали в «мексиканских» долларах — видимо кое-что выигрывая на этом обмене. Мы, отрезанные от мира и всякой информации о валютных делах, летчики и техники, вчерашние рабочие и крестьянские парни и это считали большим сокровищем.

Днем мы прибарахлялись и знакомились с окружающей обстановкой, а по ночам нередко просыпались от ударов грома, которые раскачивали стены фанзы. Огромные молнии, подобно вакуумной бомбе рассекали воздух и когда раздавался громогласный хлопок, большие воздушные массы ударяли о стены строения. Дом покачивался и скрипели бревна.

А война продолжалась, казалось, намереваясь длиться бесконечно. Лишь народ, одушевленный идеей свободы, способен на отчаянную борьбу, а китайцы сопротивлялись как будто бы для видимости, видимо особенно не различая неволю под пятой своих правителей или японских.

Здесь мне пришлось выступить под американским флагом. Вот так и случилось — красный комиссар, а я постепенно очень искренне уверовал в силу коммунистических идей, выступал под флагом государства, стоящего в авангарде всемирных империалистических акул. Произошло мое идеологическое грехопадение из-за трусости китайских пилотов-истребителей, смертельно боявшихся японцев и все настаивавших, чтобы на наших совершенно одинаковых, советского производства машинах, что в китайской, что в советских эскадрильях, на машинах наших летчиков были изображены отличительные знаки. Но поскольку официально нас в Китае не было — звезду не изобразишь. А на стороне Китая воевало несколько американских летчиков, в числе волонтеров из других стран. Поначалу мы наотрез отказались в качестве опознавательных знаков рисовать на хвостах самолетов цвета американского флага. Однако, одним прекрасным утром, выйдя на аэродром, мы обнаружили, что хвосты наших самолетов уже разрисованы глубоко чуждой нам американской символикой. Ориентируясь на нее, китайские пилоты гораздо веселее летели в бой.

Впрочем, эпицентр общественного внимания, в конце сентября 1939 года, снова сосредоточился на действиях бомбардировочной авиации. Нам стало известно, что на аэродроме в Чэнду создаются запасы бомб и горючего для очередного налета на тыловые японские аэродромы. Пилоты и штурманы колдовали над картами и проверяли готовность техники к длительному полету. А к ним уже пристраивались люди, которые надеялись участием в боевом вылете обеспечить дополнительное скольжение своей карьере, так называемая «партийная прослойка». Среди них были наш советник по авиации Петр Анисимов, штатный политработник Федоров, прикрепленный к группе Кулишенко, но никогда не летавший и не имевший летного образования, хитрая и изворотливая бестия, заработавшая к концу войны на «слушали» и «постановили» звание генерал-лейтенанта, его помощник по комсомолу. Из этой же компании был и Елисеев, помощник Петра Анисимова по политчасти, пьянчуга и несостоявшийся летчик-истребитель, каждый вылет которого проходил на грани катастрофы, к концу командировки, допившийся до белой горячки и гонявшийся с угрозами за китаянками и нашими летчиками. Его первое слово вместо «Здравствуйте» обычно было: «Есть выпить?». За спинами летчиков, артиллеристов, танкистов, пехотинцев, отважно сражавшихся и отдающих свои жизни, сразу складывалась теплая компания циничных пьянчужек и шаромыг, неуязвимых из-за связей, которые они заводили и поддерживали при помощи иностранного шмотья. «Партполитаппарат» за границей носил ярко выраженный паразитический характер. Хорошо уловил эту атмосферу Хемингуэй, общавшийся с нашими советниками в Испании и отразил это в своем романе «По ком звонит колокол». Кстати, к тому времени с Испанской Республикой было покончено и общественное внимание переключилось на Китай. Очевидно, именно поэтому вся эта партийная свора решила, что участие в боевом полете поднимет их престиж и завершится награждением орденами. Но самое паршивое было, что вся эта бригада вдохновителей полезла в дальние бомбардировщики не в качестве пассажиров, а на места стрелков-радистов, практически выведя из строя пулеметы бомбардировщиков, из которых сроду не стреляла.

Итак, в середине октября 1939 года, восемнадцать бомбардировщиков ДБ-ЗФ ушли на задание. Метеорологическая сводка была удовлетворительная, впрочем, указывающая и на «возможность ухудшения погоды». Взлетели ночью, расстояние до цели было 1200 километров, время полета около пяти часов. Самолеты провожали многочисленные китайские и советские командиры. Полет поначалу проходил на высоте три тысячи метров. Это была оптимальная высота, позволяющая сэкономить горючее — чем выше полет, тем больше нужно двигать вперед ручку высотного газа, уменьшая расход горючего в разряженном воздухе. Первая группа из девяти самолетов, под командованием Кулишенко должна была бомбить аэродром Юнчен. Вторая, — тоже из девяти самолетов, должна была бомбить аэродром Ханькоу. Придя в район цели, бомбардировщики обнаружили сплошную облачность от земли и до высоты в шесть тысяч метров.

Погода в Китае чрезвычайно переменчива. Примерно в течение часа группа, вышедшая на Ханькоу пыталась найти цель-все безуспешно. А группу, вышедшую на Юнчен вдобавок ко всему встретили еще и японские истребители. Конечно, имея на борту партийно-политических стрелков-радистов, отбиться от истребителей было трудно. Следовало бы идти сомкнутым строем, отбивая все атаки пулеметным огнем, но наши бомбардировщики предпочли спрятаться от атак в облаках, в которых потеряли друг друга. Группу, вышедшую на Ханькоу, вынудили разбрестись сильные грозовые разряды. Всякое управление было потеряно и при отсутствии радиосвязи началось блуждание в темных облаках. Не найдя цели и потеряв друг друга, бомбардировщики принялись бросать бомбы куда попало, чтобы разгрузить самолеты, и стали уходить в сторону аэродрома в Чэнду — с курсом на запад в двести семьдесят градусов. К этому времени и в Сичуанской провинции метеорологическая обстановка резко ухудшилась, начался мелкий моросящий дождь, небо затянулось сплошной облачностью и бомбардировщики, вынужденные подняться выше облаков на высоту 7000 метров, не могли найти свой аэродром. Горючее шло к концу, и командиры экипажей принимали решение самостоятельно. Самолеты садились, где попало. Первая группа ДБ-ЗФ из четырех машин ушла в сторону Монголии, но не дотянула до долины Гоби, где была местность подходящая для посадки и экипажи вынуждены были посадить машины в озера, образовавшиеся после разлива реки Хуанхэ, что в тех местах не редкость. Бомбардировщик, при посадке на воду, в течение пяти минут держится на поверхности-пока не наберет воду. К счастью, экипажи додумались выпустить шасси и не без удивления обнаружили, что достали до дна. Эти машины пострадали сравнительно мало. Еще несколько машин приземлилось с убранными шасси на рисовые поля, в районе Кантона, на юге Китая. Больше всего они пострадали от удара о земляные валы, разделяющие рисовые поля, которые раньше спасли нас с Костей Коккинаки от осколков при налете японцев на Бешеи. Однако, большинство этих самолетов подлежало ремонту.