Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели - Дмитрий Панов

Следующая встреча с китайским застольем произошла седьмого ноября 1939 года. Как я надеюсь, вы уже поняли, да и знаете без меня — китайцы — народ тонкий. Им хотелось сделать нам приятное, и вместе с тем не отмечать коммунистический праздник — годовщину Октябрьской Революции. Из этого положения они выходили таким образом: совмещали наши большие государственные праздники со своими, местными, национальными, которых у них было множество. Например, наш день Красной Армии — 23 февраля, легко сочетался с китайским Праздником Цветов.

На седьмое ноября банкет, организованный в свежепостроенном, еще пахнущем известью доме для приемов китайского правительства, был устроен совсем по-другому. В огромном зале параллельно стояло три длиннющих стола, накрытых роскошными скатертями и уставленных дорогими сервизами, которые замыкал перпендикулярный стол, как стол президиума, где сидели наиболее почетные гости и Чан-Кай-Ши с женой. Был президент Китая, пожилой человек с длинной и жидкой бородкой в шикарном, расшитом драконами шелковом халате, по-моему игравший лишь символическую роль при Чан-Кай-Ши, наш посол Панюшкин, сидевший слева от руководителя Гоминдана, что, конечно, было большой честью и признанием роли Советского Союза, несколько видных китайских генералов, адмирал-европеец, одетый в морскую форму, который вел себя очень свободно и раскованно, китайские генералы помельче, рядовые дипломаты из других посольств. На краю громоздилась медведеобразная фигура Павла Федоровича Батицкого.

За стульями президиума стояла стайка порученцев, которыми сам Чан-Кай-Ши или его жена — красивая, игривая на вид китаянка 34 лет отроду, четвертая супруга 58-летнего главнокомандующего, одетая во французское платье, увенчанная шарфом и сверкающая бриллиантовыми серьгами и перстнями, а также большим бриллиантовым кулоном на груди, обладательница достаточно скромной прически и слегка прирумяненных щек, дирижировали движениями пальцев. На этот прием я отобрал восемь человек: Гриша Воробьев, Яша Мороз, Саша Михайлов, Саша Кондратюк, Василий Ремнев, который выполнял при мне на земле роль суфлера-осведомителя все про всех знавшего и всюду проникающего, что получалось у него на земле гораздо лучше, чем роль ведомого в воздухе. После войны он таки нашел свое призвание — стал начальником оперативной службы осведомления и контроля за заключенными огромного лагеря в Сибири. Был еще инженер эскадрильи Иван Иванович Слободянюк, «двадцать две тысячи» по-китайски значили его имя и отчество, я сам и, к сожалению, Ванька Корниенко, ставший примерно таким же моим «проколом», как и поведение Петра Анисимова во время злосчастного вылета бомбардировщиков.

А ведь инструктировал меня Панюшкин перед банкетом: «Вам придется побывать на двух банкетах. Представьте положение, пригласили на китайский, а в посольстве наш банкет. Скажите людям, чтобы не напивались, и не наедались на китайском. У нас в посольстве накрыт хороший стол: водка, икра, балык, хорошие ветчины и московские колбасы — жаль мне их есть нельзя. Людей подберите надежных и хорошо их проинструктируйте». Я решил так: до 11.30 вечера побудем на китайском банкете, а потом потихоньку садимся в «Плимут» и «Форды», которые будут стоять у выхода. Предварительно я побеседовал с каждым летчиком, идущим на банкет. Долго думал: брать ли Корниенко? Потом решил взять парня, очень скучавшего и жаждущего развлечений, предварительно потребовав от него дать клятву — вести себя прилично. Корниенко поклялся не пить и не есть, если это потребуется. На счет есть, я не возражал, а вот что касается пить, признаться были сомнения. Так оно и вышло.

Перед отъездом на банкет, благо денек был пасмурный, даже дождливый и японцев ожидать не приходилось, мы постриглись, вымылись, побрились, китайцы отлично отгладили нам черные выходные костюмы, которыми все уже успели обзавестись у Ивана Ивановича. На руках у всех блестели швейцарские часы, шляпы американского производства лихо заломлены, согласно подробным инструкциям Степана Супруна, учившего, что нужно сначала слегка загнуть вниз переднее поле шляпы, а потом сдвинуть ее к правому уху — элегантность решали миллиметры. Мы не пожалели французского мужского одеколона. Белые рубашки выглядывали из рукавов костюмов точно на положенных два сантиметра, манжеты отягощали запонки. Думаю, что никогда больше в жизни мне и моим ребятам не пришлось так нарядно выглядеть. Почти у всех поскрипывали лакированные туфли, хоть мафию в Чикаго организовывать нас посылай. Кроме того, Степан Супрун раздал всем по пачке жевательной резинки, чтобы, не дай Бог, не дыхнули на кого-нибудь неприятным запахом изо рта, что могло закончиться трагически для какого-нибудь хилого и чувствительного китайца. Степа проинструктировал: «Резинку не вздумайте глотать, а то задница слипнется».

И вот, подготовившиеся и вдохновенные, таким образом, мы вошли в зал для приемов к шести часом вечера. Да, чуть не забыл, конечно же, был и наш секретарь партийного бюро Иван Карпович Розинка и, как два блудливых кота, к компании примыкали два наших штатных руководящих героя — Степа Супрун и его верный адъютант Костя Коккинаки. К нашему приходу большинство столов были уже заняты генералами, правительственными чиновниками. Женщин было мало. Обращение с женщиной в Китае восточное. Помню, как с диким гневом накинулся наш начальник клуба на свою жену, кокетливую китаянку, которая пыталась помочь мне завязать галстук. Он отшвырнул женщину и свирепо пояснил: «Я азиат». Наша группа направилась к левому столу, где организаторы банкета установили таблички с фамилиями приглашенных, предварительно взяв у нас их список. Я долго искал свою фамилию, но безуспешно. Выяснилось, что буква «П» у китайцев вообще не принята и моя фамилия звучит как «Бенов». Под этой фамилией я и уселся среди наших ребят. Правда, здесь впервые появился мой постоянный спутник, своеобразная банкетная рыба-прилипала, молодой китайский генерал, хорошо говоривший по-русски, выпускник советской академии, перебежавший в армию Чан-Кай-Ши из Красной Армии Джуде. Китайцы вообще нам не очень доверяли. Например все присматривались к одному из наших техников по вооружению, монголоидное лицо которого делало его очень похожим на китайца. Так вот, этот генерал на всех банкетах оказывался рядом со мной для присмотра, многое мне переводил и рассказывал о присутствующих людях и обстоятельствах их появления на банкете, даже критиковал некоторых и в конце концов мы почти подружились. Батицкий рекомендовал мне этого генерала как «не опасного», но советовал быть осторожным.

Банкет открыл президент Китая, что-то проквакавший тихим и слабым голосом, сорвав жидкие аплодисменты. Выступивший за ним Чан-Кай-Ши — среднего роста, лысый китаец, обыкновенной наружности, обладатель идеально ровных вставных зубов, проквакал свою речь гораздо бодрее и напористее, да и хлопали ему погуще. Только вот конфуз: лысую голову Чан-Кай-Ши, от которого я сидел в метрах шести, облюбовала большая зеленая муха, все норовившая совершить посадку на лысину главнокомандующего китайской армии, примерно с той же степенью упорства, с которой мы сажали свои «Чижики» на разбомбленные японцами аэродромы. Муха прицепилась к Чан-Кай-Ши, как японцы к Китаю — норовила еще и полазить по бильярдному шару головы и китайский диктатор постоянно от нее возмущенно отмахивался.

Вообще мухи в Китае целая проблема — их масса: больших и маленьких. В первый день после нашего прилета в Бешеи к каждому из наших летчиков даже приставили специального слугу — боя, который отгонял от него мух, особенно опасаясь заразных и поддавал вспотевшему волонтеру веером прохладный ветерок. Было неплохо, но скоро надоедает, когда за тобой без конца бродит китаец с веером, да и не к лицу это советскому человеку.

Банкет продолжался. Какой-то пространный приказ зачитал китайский генерал, очень медленно, поводя глазами по свитку, исписанному иероглифами с правой стороны по вертикали. Чан-Кай-Ши поднял хрустальную рюмку на длинной ножке и произнес тост. Наши рюмки были уже налиты коньяком, и мы дружно выпили по маленькой. За спиной каждого из нас стоял официант, который сразу же наполнял рюмку из бутылок, стоявших на столике за его спиной. Начали подавать холодные закуски. Очень трудно было выполнять наставления Панюшкина, который наказывал лизнуть, куснуть и в сторону, чтобы оставить место в желудке для банкета в посольстве. Как было удержаться от такого изобилия, когда еще совсем недавно, на курсах командиров звеньев в Каче в 1934 году, во время голода я три раза в день «молотил» авиационную перловую — АП-3, да еще в таких количествах, что в нашей стенгазете изобразили слушателя, рассматривающего зерна перловки в своей тарелке через микроскоп. А китайцы подавали разные сорта и виды рыбы: соленую, консервированную, жареную. Эта напасть растянулась на десяток названий. Ели по европейскому обычаю с вилкой и ножом. После рыбы пошли разные сорта птицы: курица, фазан, гусь, утка, по разному приготовленные.