Лёха - Николай Берг

Мы к летчику. А он вылез из-под крыла, отряхнулся… ну как мог, конечно: перепачкался-то он знатно, потому еще, что мокрый был от пота, словно окоп в полный профиль выкопал, – и на спине мокрое пятно, и под мышками так же, ну видно, что солоно ему пришлось. Вот и налипло на него, по мокрому-то. И улыбается, говорит: «Спасибо, пешкодралы, спасли!» Ротный подоспел, представились. Летчик – капитан Воробьев, штурмовик. Диву даться – весь самолет в дырах. Как сыр голландский! А летел! И летчик – целехонький. Потом, правда, смотрели – там вся кабина броней защищена, танк такой почти, только летает. Ротный сразу вестового послал в штаб батальона, а Воробьева этого пригласил чаю попить и закусить, значит. И нас, взводных, позвал. И политруков. Для срабатывания родов войск, как сказал. К самолету я часового поставил, сержанта Юрина, чтоб мало ли что, – и тоже туда. Воробьев этот и рассказал, что как раз делали из немецкой колонны на переправе кишмиш…

Менеджер Леха

– …кишмиш – это виноград такой без косточек, – неожиданно брякнул потомок.

– В смысле?.. – удивился остановленный «на взлете» рассказчик.

– Лучше сказать – фарш. Это больше подходит под результат действия штурмовой авиации, – ответил Леха, уже, в общем, жалея, что влез в разговор. Весь его опыт общения с упомянутым видом авиации был достаточно убог – поиграл немного в леталку-стрелялку «Штурмовик Ил-2», но без джойстика там делать было нечего, и, угробив при взлете (или сразу после взлета) пару десятков своих виртуальных самолетов, от игры отказался: приобретать джойстик и всякие там педали было запарно, да и жаба душила. Впрочем, от игры осталось впечатление, что Ил-2 – лютая и необузданная машина.

– Пожалуй, поправка уместна, – подумав, согласился лейтенант и пояснил слушателям: – Там перед нами немцы плацдарм захватили и успели переправу навести. Ее штурмовики повредили и потом летали, долбили тех, кто из-за нарушенной переправы скопился на том берегу, и не давали понтоны заменить. То, что творилось там, действительно лучше назвать «фарш». Воробьев сказал, что они долбили туда этими, как их… АЖ – ампулами жидкостными! Доводилось видеть? – повернулся он к Лехе.

Менеджер отрицательно помотал головой. Все-таки зря он влез с виноградом этим дурацким, будет теперь этот субчик его дергать…

– Как Воробьев объяснил – это такие жестяные или стеклянные шары на литр-два зажигательной смеси. Сама загорается, как шар об землю разбивается, потом не потушить никак, самовозгорающаяся, представляете? Высыпают такие в гущу, потом все полыхает!

Никто на этот раз не стал влезать с умными замечаниями, портящими рассказ, и лейтенант продолжил почти без запинки:

– Летчик сказал, что в этот раз отбомбились особенно удачно – и над целью никого не подбили, и внизу все горело, даже зенитки привяли и не было такого буйства, как в прошлый вылет, но ему самому досталось изрядно. Он взялся зенитки давить в самом начале, так что понавтыкали ему с земли от души – и разными калибрами, и во все места. Мотор не тянет, крылья не держат, еле-еле ползком по воздуху назад потянул. А немецкие истребители – они в драку не лезут. Пока наши из наземников вражьих кашу варят – их рядом нет. Но когда наши обратно идут – тут же появляются и подранков добивают.

– Трусливые суки! – не удержался снова Леха.

На этот раз Березкин даже как-то обрадовался этому замечанию и важно, уверенно возразил:

– Вот мы тоже вроде того сказали. А он нам в ответ, что нет, они не трусы. Тут другое. Они как торгаши в лавке, расчетливые. Им до своих наземников дела нет никакого, им важно счет себе набить. Сбил пятерых – считаешься асом. А это и почетно, и деньги платят, и ордена всякие. А если своих на земле спас – ничего не дадут, только под зенитки свои же еще и влезешь. Вот они и не лезут, а подранка добить проще, причем на счет это никак не влияет: не важно, кого и как сбил. Они и вертятся поодаль, легких побед ищут.

Леха ничего не сказал, но только потому, что вспомнил, как бесился, играя в «WoT». Сколько раз было, что победа накрывалась медным тазом из-за одного-двух дебилов-фрагодрочеров в команде, которые ради того, чтобы подстрелить еще одного врага и повысить свой личный счет, сливали победу всей команды, сбивая захват вражеской базы или подставляя и даже расстреливая своих же, которые казались им конкурентами. То, что немецкие асы так же фрагодрочат – его никак не удивило. Очень знакомое дело, можно сказать – привычное.

– И к Воробьеву пара таких прицепилась, – продолжил лейтенант свою политико-массовую работу среди личного состава.

Вроде получалось неплохо, хотя сам летчик, рассказывая о своих злоключениях, делал это как-то живее и интереснее. Не, ну ясно, что показ руками перипетий боя помогал изрядно, но не только. Березкин чувствовал, что получается у него сухо, по-газетному, а надо бы не так, по-человечески бы… Так, чтобы сидевшие перед ним измотанные люди прониклись тем, что не одни они корячатся, что не только им трудно, а тяжелый воз войны тянут и другие – и не сказать, кому при этом тяжелее. Но вот как передать ощущения человека, только что вывалившегося из боя на искалеченной полуживой машине, уже навоевавшегося в этом бою вдосыт и видящего, что двое свежих, бодрых, не поцарапанных даже врагов идут деловито его убивать. Даже не убивать – добивать. Неторопливо, уверенно, умело, заходя от солнца, с набранной для этого скоростью, имея полный боекомплект, ничем не рискуя. И потом они вернутся на аэродром – пообедать и дать техникам время поставить на металле истребителя новый значок сбитого самолета.

Лейтенант вздохнул, понимая, что не получится у него так это выразить, как нужно бы, и продолжил, вспоминая, как это рассказывал штурмовик, оживленно показывавший руками действия самолетов – своего и чужих.

– Воробьев как увидел, что два «мессершмитта» – это так немецкие истребители называются – сзади появились, так и понял, что все, конец. Высота смешная, внизу немцы и сзади двое. Скорость у них выше, маневренность выше, вооружение приличное – и пушечное тоже, в общем – разметелят в один заход. А у него вместо крыльев – вологодское кружево: дыра на дыре и дыра между ними; мотор тянет вполсилы, а больше не дашь – масло тут же закипает, тут просто долететь-то – проблема, а уж бой принимать – никак. Да и нечем особо, на зенитки много боезапаса потратил, не рассчитал. И не прыгнешь – высоты нет для того, чтоб парашют раскрылся. Конец хоть так, хоть эдак. До фронта рукой подать, да не дотянуть. А немцы что-то мудрят, вместо того чтоб тут же в хвост выйти и срубить – вокруг облетают. Потом ведущий наверху остался, кругаля писать, вроде как в амфитеатре сидит, наблюдает-любуется, а ведомый пошел в хвост «Илу» вставать. Воробьев сообразил – старший младшему легкую добычу уступил, натаскивает, видите ли, как мама – дочку. И сейчас эта «дочка» будет из Воробьева жаркое готовить, как он недавно сам зенитчиков внизу поджаривал. И такая злость одолела, что фрицы тут па-де-катры вытанцовывают, а его уже и за человека не держат, что в голове просветлело. «Мессершмитт» сзади пристроился, не спеша прицелился, а Воробев свой раскуроченный самолет в последний момент вбок свалил, он это называл «скольжением ушел», термин такой. Немец стрельбу начал, а толку мало, только по крылу немного зацепил, да и то все больше в дырки улетело. И на скорости мимо проскочил – это Воробьев на своем утиле по небу, как самолет братьев Райт ползет, а «мессершмитт» не битый, да и вообще у него скорость повыше. «Дочка», видно, от «мамаши» по радио втык получил, на второй заход попер со всей дури. Разозлился, надо думать, от неудачи, стал спешить – линия фронта уже рядом. Догнал, пристроился, прицелился, а Воробьев в этот момент вообще скорость сбросил, секунду ждал, что от этого штурмовик утюгом в землю брякнет (земля-то рядом!), сердце захватило даже, как завис почти, но удержался как-то, вопреки законам физики, а «мессершмитт» по инерции, толком не выстрелив, мимо уфитилил. Проскочил! Тут уже Воробьев выжал из умирающего мотора все, что тот дать мог, рыло самолету своему задрал, «мессершмитт» сам в прицел влез. И получил из всех стволов – а их у «Ила» четыре – прямо в самый какашник! Разваливаться начал под первыми же снарядами. Задымил, завинтился и прямо по курсу в землю воткнулся со всей скорости; раз – и все! Воробьев даже успел порадоваться, пока ведущий «мессершмитт» из своей зрительской ложи в позицию для атаки спешно выбирался. Потом радоваться было некогда – аккурат наши позиции пошли, да и фриц начал «Ил» прямо в воздухе потрошить, тот чудом сумел на брюхо шлепнуться. Опять же с нами повезло – немца отогнали. Это ротный сообразил. Так-то, конечно, с пистолета он ничего бы «мессершмитту» не сделал, но мы зато сразу поняли, что делать, а там и секунды важны были. В общем, попили чаю, мне ротный велел дать капитану этому сопровождающего бойца и доставить в штаб полка, батальонный распорядился. Мы к разбитому «Илу» вернулись, капитан оттуда парашют свой достал, с приборной доски что-то свинтил… И тут нас удивил – достает балалайку из кабины. Мы оторопели, а он подмигивает и говорит на полном серьезе, что когда обратно летит – то на балалайке играет!