Мутная вода (СИ) - Крапивенцева Екатерина

— Ладно, — встрепенулся Полковник, стряхивая с себя остатки задумчивости. — Пора двигаться дальше. Лично я давно отметил для себя одну маленькую деталь — Доктор, как и Калаш, никогда не открывает соратникам всех карт, хоть его и невозможно упрекнуть в бесчестии, в отличие от Калашникова. Но эта странная привычка не договаривать портит всё светлое впечатление о нашем дражайшем Докторе.

— Честно говоря, не удивлюсь, если по его приказу Калаша убрали Филонова. — Нахмурился Финик, вставая с пола. — Дружба — дружбой, а финансовые интересы превыше высоких материй.

Пуля протянул мне «Зеркало», и я с содроганием сжал ледяную рукоять. Настолько крепко, чтобы случайно не выронить его от волнения. Мигом заиндевевшие пальцы отказывались меня слушаться. Артефакт оказался необычайно тяжёлым, будто цельнолитым. Холод тут же сковал мне пальцы, пробираясь глубоко под рукав комбеза.

Заметив моё замешательство, Пуля ободряюще улыбнулся:

— Необычные ощущения, правда? Ничего не бойся. Мне кажется, что таким образом мыслесфера Зоны «подключается» к человеку, обнаружив нового «пользователя». Дальше все будет иначе.

Когда холодные пальцы Зоны перестали шарить по моей руке, я решился, наконец, заглянуть в «Зеркало». Последнее, что помню, это взволнованный взгляд полковника, обращённый ко мне из чернильного небытия.

И вот я уже стою на высокой трибуне стадиона. По выцветшему полю, заросшему молодыми деревцами, носится одинокая псевдоплоть. Похрюкивая, она лепечет, как седой старец, имитируя звуки человеческой речи. Но я не могу разобрать ни слова. Ветер, задувающий мне под куртку, воет в ушах, вызывает приступы нестерпимой дрожи. Я присаживаюсь на ступени трибуны, укутываясь в невесть откуда взявшееся потрёпанное ватное одеяло, перевожу взор на поле… и вижу там Димку. Откинув с лица темный капюшон, он смотрит на меня пронзительно-серыми глазами…

«Стоп-стоп-стоп. У него же ореховая радужка», — сознание услужливо подкидывает мне воспоминание. Вот я впервые заглядываю в глаза другу, словно в прошлой жизни, и удивляюсь необычно светлому оттенку его глаз.

Озноб проходит по телу. Словно электрошок, резкий и ободряющий, потому что я понимаю, что это не друг детства, а Зона, смотрит на меня со стадиона.

Чувствуя опасность, я скидываю одеяло и стремительно несусь вверх по трибунам, но спотыкаюсь, соскальзываю и, больно ударяясь о ступени лечу вниз, на поле, попутно царапаясь о молодую осинку, проросшую сквозь трухлявую доску…

«Ты же скучал по мне?» — Невысказанный вслух вопрос застревает в моей голове нестерпимой болью. Димка приближается и одним мощным рывком поднимает меня на ноги.

«Мы по тебе скучали», — от звона в ушах я сжимаюсь, буквально повисая на его руках.

«Док сам нас отпустил. Благодари Дока», — я закатываю глаза от боли и почти теряя сознание, оказываюсь на раскисшей почве стадиона.

— Ты их убил? — Вспоминаю я разгромленный пост «Свободы» с пропавшими "фримэнами".

— Смерть — это самое малое, что они заслужили. — Отвечает мне друг своим простым, человеческим голосом, и боль отступает. — Те нелюди стали насильниками и убийцами, придя в Зону. Их суть проявилась. — Ухмыльнулся он. — Они живы. Пока не искупят свои грехи. А потом мы решим, что с ними делать, — в голосе его снова звучит металл, тембр становится чужим и грудным, необычайно глубоким, словно искажённым каким-то прибором… и я понимаю, что Зона снова говорит со мной через Димку.

«Присматривай за своими друзьями», — Димка пристально смотрит мне в глаза, и голову просто разрывает от жгучей боли — как будто раскалённый штырь ввинчивается в мозг. Я теряю сознание и просыпаюсь на кафельном полу в окружении группы.

Мут хлопает меня по щекам, не жалея живота своего, отчего ухо горит огнём, возвращая меня в реальность.

Отстранив руку напарника, я ощутил затхлый запах подземелья с нотками нашатыря.

— Очнулся, голубчик. — Крякнул Петренко, убирая пропитанную лекарством ватку.

— Что ты ему подсунул?! — Возмутился Домра, глядя на Пулю. — Спрячь и больше никому не показывай.

— Чуть не сдох, — улыбнулся я сквозь тошноту. Боль постепенно отступала. Но голова до сих пор шла кругом.

Пересказав группе детали видения, я отхлебнул спасительного в таких ситуациях энергетика и вопросительно покосился на Мута:

— Твоя очередь заглянуть за грань.

— Нет уж, увольте, — неожиданно уперся Мут. — К чему мне шишка на затылке?.. У нас уже есть тут несколько болезных.

— А мне кажется, это важно, — доверительно прошептал Домра, во все глаза глядя на Пулю. — Раз уж мы оказались здесь все вместе, так давайте доверять друг другу и Доку.

— Аминь, — Закатил глаза Пуля. — Дошло наконец.

***

— Не хочу вас разочаровывать, друзья сталкеры, — выпятил Мут нижнюю губу, выражая всем видом сомнение, — но есть дела поважнее пустых галлюцинаций… Если Зона захочет со мной пообщаться, Она и сама подаст знак. Пускать её в голову я не намерен. Да и Грач выглядит так себе, почти как зомбак, прости Господи. Мне моя драгоценная тушка нужна живой и здоровой, в полном сознании. А вы делайте, что хотите.

Пуля досадливо притопнул, совершенно выходя из себя:

— Ну, как есть, баран упёртый.

— И весит так же, что примечательно, — Бесо окинул взглядом компактную, долговязую фигуру Мута. — Шестьдесят «кэгэ». Причем, тридцать из них — «кэ», а всё остальное — «гэ», — неприкрыто заржал "долговец" и закашлялся. — Не трать время на уговоры, Пуля. О его упрямстве легенды по Зоне ходят. Если что вобьёт себе в башку, кувалдой не вышибешь.

Мут потупил взор и спокойно, нараспев ответил взбешённому Пуле:

— Какой неписанный закон — самый главный для сталкера, как считаешь?

— Ну, не знаю. — Задумался торговец. — Опирайся на органы чувств, используй их по максимуму. Наблюдай, слушай, но последнее слово всегда за твоим чутьём. Как я это себе представляю. Помню, тот же Лунь подолгу зависал, не решаясь двигаться дальше. Словно медитировал. Те, кто ржал над ним, все гробанулись. А он до сих пор живее всех живых. — Улыбнулся Пуля своим мыслям. — И девчонка его… Уникум, странное создание. Да что там говорить!.. В то время такой подход был в новинку. Мало люди знали о природе Зоны. Пытались подбить её под свою логику. А она здесь совсем не важна! В первую очередь ты задаёшь вопрос своему подсознанию, которое уже считало все знаки: «Что будет, если я сейчас сверну туда?» И слушаешь, чем откликается в теле ещё не сделанный шаг. Вот, справа скрипит покосившаяся лачуга, вызывая странный холодок между лопаток. Туда не пойдём. А вон то раскисшее, покрытое глубокими бороздами поле, почерневшее от кислотных дождей вызывает в груди едва различимое тепло. «Там опасности нет», — говорит сталкеру его чуйка.

— Так чем история с «Зеркалом» отличается от всего прочего? — Ухмыльнулся Мут. — Тем, что мы по умолчанию, должны принимать на веру любые утверждения Дока?

— По мне, так он ни разу не ошибался… — Пожал плечами Пуля.

— Ну и что дальше? — В голосе Мута читался вызов. Ситуация явно начала его напрягать. — Мне интуиция не то что подсказывает — орёт в ухо, чтобы я держался от арта как можно дальше. А тело откликается покалыванием, стоит лишь задуматься о «Зеркале». Весьма болезненным, скажу я Вам. Вот закрываю глаза, а перед глазами стоит одна и та же картинка, будто слайд, каждый раз… И от неё у меня мурашки размером с булыжник! Что бы Док не увидел в «Зеркале», я не дам «сознанию» Зоны слиться с моим. Пусть Болотник хоть трижды прав. Пока не поговорю с ним лично, и пальцем к этой штуке не притронусь. Уж прости, Пуля. Я солидарен с Фанатом целиком и полностью. В «Зеркале» нет ничего, кроме лжи.

Повернув голову на бок, подобно воробью, Пуля с интересом рассматривал Мута, не нарушая молчания. Группа замерла. Никто не влезал в спор. Даже словоохотливый Бесо, казалось, немного задумался.

— Так что за картинка? — Нарушил, наконец, молчание я.

— Тьма, поглотившая всё вокруг. Полное небытие, без звуков и запахов. Каждую ночь, когда мне НЕ снятся кошмары про смерть Серого, я вижу «это». А точнее «ничто». Несколько часов к ряду, осознавая каждую секунду пребывания во сне. Лежу в полной темноте и тишине. Будто бы вне тела. А очнуться не могу. В эти моменты мне кажется, что Зона сковала меня и держит, питаясь всем тем хорошим, что во мне есть. Прикасаясь к самой моей душе ледяными пальцами. И если я загляну в «Зеркало», то позволю ей достать себя наяву… и больше никогда не избавлюсь от этого гнетущего ощущения беспомощности перед тьмой и Зоной… — Запнулся Мут. В нём не осталось ни следа бравурного веселья, ни агрессии, ни желания всё на свете подвергнуть сомнению. Я прочёл в его глазах лишь ужас, неподдельный, жгучий. И снова провалился в детство — в ту самую безысходность, с которой сталкивался каждую ночь.