Профессия: ведьма - Ольга Громыко

– Нравится мне это село, – заявил тролль. – Ей-ей, осяду в нем, когда по трактам шляться надоест. Поднакоплю деньжат, отгрохаю дом, жену заведу, детишек… Цыпа, ты че, закрой рот, шучу я…

– Да что в нем хорошего? Даже корчмы нет, а отовсюду гонят.

– Гонят – это покудова похмелье не пройдет. Вот увидишь, какие они ввечеру добрые да ласковые станут. Опытная баба знает, когда к мужику подкатываться. Это сейчас ты для них пигалица вертлявая, а в темноте да под медовуху за милую душу за бабу сойдешь.

– Иди ты… Сам подкатывайся. В темноте да под медовуху и не такое сойдет.

Я растянулась на соломе рядом с Лёном и собиралась вздремнуть часок-другой, но тут явился якобы изгнанный бес и потребовал половину гонорара. Прежде чем я успела запустить руку в карман, Вал показал бесу кулак, нечисть судорожно сглотнула и сгинула.

Исчезновение беса послужило добрым знаком. Почти сразу же к нам подбежал чумазый мальчишка в отцовской рубахе до пят с подвернутыми рукавами, сообщивший о местонахождении старосты. Мало того – староста приглашал нас к себе на обед.

Проснулся Лён. Зевнув и потянувшись, он спросил, что нужно старосте. Мальчишка этого не знал, но робко добавил, что у старосты «шибко трещит голова», отчего тот «дюже злой и серчает за что ни попадя».

– Тем более надо пойти, – сказал Вал. – А не то пропустим момент, когда староста начнет унимать треск прямо из горла.

Я пожала плечами.

– Пошли, конечно. Надо расспросить его о валдаках – не произошло ли в их стане чего необычного за последние пару месяцев?

– Да он-то откуда знает?

– Ну, соседи все-таки.

Лён спрыгнул с телеги, легко перемахнув через ее обрешетку. К нему, похоже, вернулись прежние сила и ловкость, но противоестественная бледность лица так и не сменилась здоровым румянцем. Он был похож на вампира как никогда.

– Идемте, на месте разберемся, что и у кого спрашивать.

На крыльце указанной нам избы дремали, трогательно обнявшись, две черно-белые кошки. Увидев, как мы поднимаемся по ступенькам, кошки засуетились, хрипло замурлыкали и, проскользнув между нашими ногами, первыми шмыгнули в дом.

Пройдя сквозь холодные сени, заставленные кринками и увешанные распяленными кроличьими шкурками, я открыла вторую дверь. За ней оказалась кухня, одну половину которой занимала огромная кирпичная печь, а вторую – не менее внушительный стол.

В кухне никого не было. Одна, а затем и вторая кошка вскочили на стол и начали обнюхивать пустую посуду. Я на мгновение задержалась в дверях, и Лён попытался войти, оттеснив меня в сторону, но я перегородила вход согнутой в колене ногой.

– К твоему сведению, – нравоучительно сказала я, не убирая ноги, – раньше мужчины пропускали женщин вперед, а еще лучше – вносили в дом на руках. И уж точно не пихались.

– Я учту, – пообещал Лён, подхватывая меня на руки.

– Эй, пусти, я пошутила!

Но Лён еще не закончил. Не обращая внимания на яростное сопротивление, он вскинул меня на плечо, животом вниз.

– А еще раньше, – невозмутимо продолжал он, одной рукой придерживая мои брыкающиеся ноги, – женщин вносили в пещеру именно так. Предварительно оглушив дубиной по голове. Вот откуда пошла эта традиция.

– Ну хватит, отпусти, я сдаюсь!

На шум из-за цветастой занавески, прикрывавшей, видимо, дверь в комнату, выглянула бабка. Стрельнув глазами, она расплылась в морщинистой улыбке.

– Молодожены, – констатировала она, опираясь на клюку. – Эх, мне бы ваши годы…

– Ну что, доигрался? Окрутили? – спросила я, смирившись и повиснув вниз головой.

Лён, вздрогнув, разжал руки и недоверчиво уставился на бабку, а я мешком свалилась на пол.

– Ну, нахал! – выдохнула я. – Хоть бы предупредил, что бросаешь!

Бабка, охая и придерживая рукой перевязанную серой шалью поясницу, подошла к печи и… исчезла. Растворилась, как соль в воде.

– Ребята, – отстраненно произнес Лён, – посмотрите – не торчит ли у меня из головы третья стрела?

– Странная бабка.

– Или печка, – предположил Вал, хлопая рукой по кирпичной кладке. – Нет, печка вроде нормальная.

– А я уж подумал – со мной что-то не в порядке, – с нервным смешком признался Лён. – Смотрю на нее – и ничего не чувствую. Словно разучился читать мысли…

– А призраки и есть мысли. Кто-то о них думает, вот они и являются. Увидишь еще раз эту старушку – перекрестись и прочти молитву.

Вампир только вздохнул.

Сделав шаг вперед, Вал рывком отдернул занавеси. Никакой двери за ними не было, а стояли ступа, кочерга, метла и два ухвата.

– Ни гхыра себе домишко, средь бела дня призраки шастают. Что ж тут ночью творится?

– Теперь мы знаем, зачем понадобились старосте, – развел руками Лён.

– А он существует?

Староста существовал. Как раз в этот момент он возник на пороге двери в комнату, кряжистый, одутловатый, заспанный, в отвислых штанах и длинной исподней рубахе.

– Ну здрасьте, гости дорогие, – зевнул он, протирая глаза. У старосты были длинные висячие усы, придававшие ему унылый вид, и удивительно живописная лысина, блестевшая, как спелое яблоко. Мы, надо признаться, уставились на него, как бараны на новые ворота. Вал, самый подозрительный и нахальный, протянул руку и пощупал подол старостиной рубахи.

– Не, это не бабка, – разочарованно засопел он.

– Какая бабка? – не понял староста. – Ах, бабка… Бабка еще в позатом году долго жить приказала. Знатная была сваха, почитай, все село переженила. Девки в канун Бабожника к ней гадать бегали – на волосах, блинах, гребнях, помете мышином, тараканах давленых и прочей мерзопакости. Истинно глаголют – дура баба, только она в давленом таракане черты суженого-ряженого углядеть может. А ежели таракан при этом еще ногами-усами шевелит – того лучше, значит, вот-вот сваты ко двору завернут. Моя сестра эдаким макаром всех тараканов в доме извела. Хлопнет лаптем – и всматривается, черты знакомые ищет, а потом, за завтраком, на тряпице показывает, какой знатный жених ей явился. Пакость, одним словом, а не гаданье. Так до сих пор в девках и ходит – кому она такая дура нужна.

– А мы видели вашу бабку. Вон там, в печке, – сдуру брякнул тролль.

Староста только плечами пожал:

– Да знаю, знаю. Она завсегда гостям является, привечает. А вы не обращайте внимания, пущай себе просачивается куда ей надобно. Так-то она ничего сделать не может, стращает только, ежели с непривычки.

– А вы привыкли? – спросила я.

Староста неопределенно махнул рукой и сменил тему.

– Да вы присаживайтесь, побалакаем. Давно к нам путники не забредали, не от кого узнать, что на белом свете деется. Скоро совсем одичаем. К другим хоть свояки на праздники приезжают, а у меня всей родни – сестрица Мажка да дочка Браська, единственное дитя от жены покойной. Куда это она запропастилась? К колодцу на минуточку выбежала – и на тебе, сгинула девка!