Пленник волчьей стаи - Юрий Пшонкин

Все провожали Атувье.

—       Удачной тебе дороги,— сказал Тайнав.

—       Хорошего приплода твоим важенкам,— пожелал Чайвына.

—        Пусть в твои капканы добрые духи гонят много зверя, — сказал Вувун. Он был один доволен уходом бога­тыря...

Атувье только улыбался. Ему хотелось сказать в ответ этим людям много хороших слов, пожелать им много доб­ра, но в горле стоял противный комок и мешал говорить. Он только и смог им сказать:

—        Я всегда буду помнить вас. Я ухожу, но сердце мое будет жить и здесь.

Еще долго люди стойбища видели шагавшего на лап­ках Атувье и его волка. Они шли рядом, человек и волк. Впереди них брели олени. Иногда волк вырывался впе­ред, чтобы вернуть к косяку ушедшего в сторону оленя. Люди стойбища Килькута знали историю волка. Знали, что вырос он в яранге Атувье, но как-то весной его сманила за собой волчица, и Черная спина не вернулся.

Потом они встретились, и волк спас бывшего хозяина от клыков собратьев — дрался за него. После того боя Чер­ная спина снова стал жить с людьми, но недолго: другая волчица сманила, и он сбежал от хозяина во второй раз. И вот здесь они опять встретились.

Так рассказал Атувье. Ему поверили: у многих собак в жилах течет волчья кровь. Ведь волки и собаки — одного племени, все равно что поднебесные олени и олени домашние... Только старый Килькут догадывался 1 что Атувье не все рассказал... Но Килькут уже пас оленей в «верхнем мире» и никогда не расскажет, что знал.

Рядом с ним тоже шел волк, но Атувье и не вспомнил, что Черная спина из той стаи...

Шел по увалу оленный человек Атувье, погоняя кри­ками свое маленькое стадо. Шел и не ведал сын Ивигина, что пройдет не так уж и много лет, и он встретится с другой стаей, двуногой серой стаей, которая, круша огнем и свинцом людей и их жилища, ворвется на рассвете в страну мильгитан и их братьев, в его страну. Стая совершит свой кровавый набег с той стороны, где заходит солнце. И он, оленный человек Атувье, увидит, как дву­ногая коричневая стая под знаком паука будет убивать воинов, беззащитных женщин, детей, стариков. Он увидит столько человеческой крови, столько слез, что сердце его будет разрываться на части от горя и гнева. И он, до того не обидевший даже плохим словом ни одного чело­века, станет безжалостно убивать тех бешеных двуногих волков. И во вражьей стае он встретит чаучу. Но чаучу Вувувье не будет пленником той стаи. Он будет ее «гла­зами», ибо он сам, по своей воле сбросит оленью кухлянку и переоденется в серую шкуру врага. Они встретятся в стране ненцев и саами, в стране таких же оленных людей, как и чаучу. Встретятся, и между ними произойдет бой...

Но это будет спустя годы. А пока шел по увалу олен­ный человек Атувье, погоняя свое маленькое стадо. Он торопился в яяну, в дом родной, к жене Тынаку и сыну Тавтыку. Живы ли они? И чем дальше уходил он отстойбища, тем тревожнее становилось у него на душе.

Через семь солнц Атувье повезло — он встретил оди­нокую ярангу, в которой жил малооленный человек Кукка с женой, тремя детьми и стариком отцом. Кукка, узнав, куда идет большой Атувье, указал ему короткий путь через сопки к Апуке. Еще через пять солнц Атувье перегнал через Апуку оленей и на исходе светлой лун­ной ночи подошел к своей яранге.

Тынаку еще издалека услышала шаги. С тех пор как ушел Атувье, она всегда чутко спала, боясь, что к яранге подойдет медведь-шатун или нагрянет волчья стая. Быст­ро раздув угли очага, перепуганная женщина бросила на малиновые угольки пучок сухой травы и с ужасом уста­вилась на полог. Вспыхнувшая трава осветила ярангу. Полог заколыхался, и в чоттагин просунулся человек!

—       Мэй! — сказал Атувье. — Я пришел.

—      Ты долго ходил, — прошептала Тынаку и провали­лась в темноту...

Утром к яранге подкралась копэй. Ее манил запах мяса. Затаившись в кустах, она увидела возле логова че­ловеков большой огонь. Он лизал черный котел, из кото­рого пахло оленьим мясом. Так вкусно пахло, что у бед­няги копэй пасть наполнилась слюной...

ЭПИЛОГ

Так закончил свой рассказ старый чукча Авье. Над рекой занялась утренняя заря, встретившись с зарей вечерней. Лес сразу ожил: затрепетали на легком ветру листья, загомонили птицы.

Ожила и река — заиграла рыба, с отмелей стали срываться дремавшие чайки, резкими криками будившие тишину.

— Да, — только и сказал Виктор.

— Дедушка, откуда вам так хорошо все известно про жизнь Атувье в волчьей стае? — спросил я.

— Я устал, мильгитанин, — почти шепотом ответил старик.

— А как дальше-то было? — не утерпел Виктор.

Авье чуть приоткрыл набрякшие веки, и в щелочках его глаз промелькнуло что-то вроде интереса.

— Это уже другой рассказ, Я устал. — Старик снова смежил веки.

Мы долго сидели молча. И все-таки я не выдержал и снова спросил у старика, явно утомившегося после такого длинного рассказа:

— Простите, дедушка, но очень хотелось бы узнать — откуда вы так подробно знаете о жизни Атувье в стае? Уж больно на легенду похож ваш рассказ.

Старик снова приоткрыл набрякшие веки, долгим-долгим взглядом посмотрел на меня и ничего не ответил. Затем, с трудом привстав, все так же сильно согнувшись, он медленно побрел в дом, чуть ли не касаясь тяжелыми длинными руками земли.

Я посмотрел на его босые ноги, и меня вдруг осенило: этот старик принял другое имя!

— Атувье! Дедушка Атувье, постойте!

Старик словно споткнулся, замер и медленно, совсем как смертельно раненный медведь, развернулся к нам.

— Как звали вашу первую жену? Тынаку? — быстро спросил я, не давая ему опомниться.

— Тынаку, — машинально ответил старик и осекся.

Виктор хлопнул себя по коленям.

— Дед, так ты вовсе никакой не Авье!

— Да, я — Атувье! Это я был пленником волчьей стаи, — ответил старик. — Это я убил ее вожака. Теперь, при новой жизни, мне уже никого не надо обманывать.

…Осенью, когда с тополей падали в Вывенку последние желтые листья, Атувье ушел к «верхним людям».

Примечания

1

Чукотско-корякское приветствие, дословно — друг.

2

Сапоги из камуса — шкуры, снятой с ног оленя.