Освободители - Роберт Харви

На решение Сан-Мартина остаться в Сантьяго могли повлиять и проблемы со здоровьем, и его зависимость от опиума. Томас Гидо, верный слуга Сан-Мартина, отмечал, что «это лекарство, по мнению самого больного, было ему жизненно необходимо. Он не хотел слушать своих друзей, которые пытались заставить его отказаться от наркотика. Много раз я сам выбрасывал эти маленькие пузыречки. Но он не обращал внимания на разрушительное действие этих снадобий, а они медленно, но верно подтачивали его организм и угрожали психическому здоровью». Сын Пуэйрредона Мануэль, живший с Сан-Мартином некоторое время, будил его каждое утро. «Как только меня назначили будить его по утрам, — писал Мануэль, — он дал мне ключ от сундука, находившегося в его комнате, и попросил меня приносить ему маленький пузырек с густым зеленоватым лекарством, которое он выпивал одним залпом». Сам Пуэйрредон тоже пытался повлиять на Сан-Мартина, уговаривал не принимать опиум, но тщетно. Его враги рассказывали, что он еще и алкоголик, но эти слухи ничем не подтверждаются. Надежные источники свидетельствуют, что Сан-Мартин обычно выпивал не больше четырех стаканов вина в день. Впрочем, иногда в компании он мог выпить и больше. И тем не менее он был подвержен приступам депрессии, что, по-видимому, было следствием его привычки к опиуму. «Я вынужден оставаться в этой стране, — писал Сан-Мартин, — хотя ее красота вызывает у меня отвращение, но более всего — люди. Их природа несовместима с моими принципами. Здесь я постоянно нахожусь в плохом настроении, и это отравляет мне жизнь».

Как бы то ни было, но человек, которого воспринимали как лидера испано-американских патриотов, не смог предугадать, что произойдет в ближайшем будущем. В январе 1818 года пять тысяч хорошо вооруженных испанских солдат прибыли в Талькауано. Их прислал наместник Перу дон Хоакин де Ла Песуэла. Испанской армией командовал Мануэль Осорио. Казалось, что прежняя история, произошедшая с независимой Чили и закончившаяся поражением О’Хиггинса, вот-вот повторится из-за небрежности и самодовольства Сан-Мартина.

Однако способность собраться в трудный момент была отличительной чертой Сан-Мартина. Его реакция на высадку испанских войск была быстрой и впечатляющей. Чтобы объединить страну, он официально объявил Чили независимой от Испании. 12 февраля, в годовщину битвы при Чакабуко, О’Хиггинс сделал то же самое на юге. Сан-Мартин приказал О’Хиггинсу забыть о свойственной ему импульсивности и отступить за реку Мауле — в направлении Тальки. Туда будет подтянуто подкрепление, чтобы устроить испанцам ловушку. «Мы не собираемся уступать ни лье своей земли, и пока мы уверены, что вскоре сможем вернуть ее. Нам нужно сконцентрировать силы. Тогда мы будем непобедимы».

Сам Сан-Мартин тем временем занимался организацией резервной армии. В арсенал Сантьяго было доставлено четырнадцать тысяч копий — для раздачи гражданским лицам. После этого Сан-Мартин во главе своей армии отправился на юг. К середине марта армия Сан-Мартина объединилась с армией О’Хиггинса. В результате было образовано шеститысячное войско, состоявшее из трех корпусов. Оно численно превосходило испанцев, но уступало им в вооружении.

Сан-Мартин послал передовой отряд своей армии, состоявший из тысячи семисот кавалеристов, в атаку на испанцев. Вскоре кавалеристы столкнулись с серьезной преградой — огромной паутиной естественных рвов в районе Канча-Райада (нерукотворные «изборожденные поля»). Армия патриотов вынуждена была остановиться и разбить лагерь. Ночью 19 марта три роялистских генерала — Осорио, Ордоньес и Примо де Ривера — предприняли неожиданную атаку на армию патриотов. Огромная орда навьюченных мулов армии Сан-Мартина сдвинулась с места. Топот копыт посеял панику в лагере патриотов. О’Хиггинс, потерявший ориентацию в темноте, был тяжело ранен из мушкета. В смятении патриоты отступили. Логично было предположить, что роялисты предпримут марш на Сантьяго и нанесут сокрушительный удар Второй Чилийской республике.

Известие о поражении патриотов породило страх среди жителей столицы, они покинули свои дома и магазины, оставив их на разграбление. Для противодействия анархии большая английская коммуна в Сантьяго организовала группу, которую они назвали «Гусарами смерти». Чилийское правительство закрыло перевалы через Анды, чтобы остановить бегство людей из города. Через пять дней после поражения О’Хиггинс прибыл в Сантьяго. Его рука была забинтована. Он объявил о создании комитета общественного спасения, который займется восстановлением порядка. О’Хиггинс и Сан-Мартин пытались перегруппировать остатки своей разбитой армии у Сан-Фернандо. Там находился объединенный и не пострадавший правый фланг армии патриотов под командованием Лас-Эраса. В нем насчитывалось около трех с половиной тысяч человек. Сан-Мартин прибыл в Сантьяго через день после О’Хиггинса. Он появился на балконе дворца, а затем спустился вниз — к собравшимся там людям. Он обратился к народу:

«Чилийцы! Одно из тех обстоятельств, которые порой ток трудно избежать, заставляет нашу армию терпеть поражения. Понятно, что этот неожиданный удар и последующая неопределенность вызвали у вас колебания. Но сейчас настало время взглянуть на себя критически и осознать, что наша армия готовит отпор врагу, что ваши товарищи по оружию быстро объединяются, а наш патриотизм неистребим. Тираны ни шагу не сделали из своих укреплений. Я привел в действие армию, состоящую из четырех тысяч человек, не считая народного ополчения. Наше отечество живо, и оно победит. Клянусь! Слова Южной Америки не за горами!»

Впоследствии выяснилось, что поражение патриотов вовсе не такое масштабное, как сообщалось в первых докладах:

«120 убитых и примерно столько же раненых и взятых в плен. К тому же солдаты роялистов, не разобравшись в темноте, напали друг на друга. Вместо того чтобы преследовать патриотов, роялисты бросились на разграбление Тальки, позволив армии Лас-Эраса уйти».

Но положение все еще оставалось критическим. Сан-Мартин настаивал на использовании всех возможных ресурсов: «Мы предпочтем есть костяными ложками и носить грубые сандалии, но не позволим врагу вздернуть нас на виселице». И все же в приказах Сан-Мартина ощущалась обреченность.

«У каждого солдата, участвующего в этом бою, будет сто патронов и десять камней. Половину из них он возьмет с собой, другая половина будет храниться в его воинском подразделении. Перед началом битвы солдату дадут порцию вина или водки. Первое — предпочтительнее. Перед началом битвы командирам надлежит обратиться к своим солдатам с речью, дабы поднять их боевой дух. Любой, кто покинет свою позицию, должен быть приговорен к смерти, куда бы он ни пошел — вперед или назад. Если подразделение пехоты или кавалерии увидит, что на него идут в штыковую атаку, оно не должно ждать приближения противника, а наоборот — выдвинуться на пятьдесят шагов навстречу атакующим со штыками и мечами в руках. Раненые, которые не смогут идти без помощи, останутся на поле боя до окончания битвы. Чтобы вынести одного раненого, необходимо четыре человека. Это ослабит нас. В том месте, где находится главнокомандующий, должен развеваться трехцветный флаг. Красный флаг будет обозначать расположение запасов амуниции.

Когда в том месте, где находится главнокомандующий, поднимут сразу три флага — чилийский триколор, биколор Буэнос-Айреса и красный флаг, — все солдаты должны кричать: „Да здравствует родина!“ — и идти в штыковую атаку на врага. Когда сопротивление противника будет сломлено, его следует упорно преследовать. Когда прозвучит сигнал сбора, все должны немедленно собраться и построиться. Офицеры штаба должны осознавать, что каждая битва решает судьбу всей Америки, что лучше с честью умереть на поле боя, чем попасть в руки палачей.

Я уверен в нашей победе. Командующие армиями помогут мне. Им следует всегда помнить о моих указаниях. Командиры кавалерийских эскадронов из двадцати пяти — тридцати человек должны находиться в тылу, чтобы лично карать мечом солдат, пустившихся в бегство. Так как наши солдаты больше приспособлены к наступлению, чем к обороне, советую командирам в случае непредвиденной ситуации выбирать наступление».

За неделю он собрал четыре тысячи человек, хотя они были плохо вооружены и недостаточно подготовлены к боевым действиям. 3 апреля Сан-Мартин покинул Сантьяго, чтобы идти в бой вместе со своей армией. Однако до этого было еще далеко. Уверовав, что патриоты разбиты, роялисты быстро двигались на север. Когда Осорио понял, что остатки патриотической армии преграждают ему путь, он повернул к побережью, чтобы прикрыть свой тыл, и подошел к реке Майпу, которая находилась всего в двух милях от Сантьяго.

ГЛАВА 31 МАЙПУ

За рекой лежала равнина Майпу. На востоке от нее протекала еще одна река — Мапочо. Она была естественной границей Сантьяго. На севере возвышалась гряда небольших гор. Как большое футбольное поле, эта равнина имела свои «ворота». На севере это была небольшая заснеженная возвышенность Лома-Бланка, возле которой собиралась армия патриотов. На юге — Эспехо (зеркало), еще одна возвышенность. Рядом с ней находилось ранчо, которое стало командным пунктом роялистов.