Освободители - Роберт Харви

Разумеется, из Буэнос-Айреса на него обрушился поток обвинений. Во второй раз — впервые это произошло, когда он дезертировал из Испании, — он был объявлен бунтовщиком и предателем. Его обвиняли в том, что он украл аргентинскую армию и пренебрег проблемами своей страны. Его обвинили также в стремлении захватить единоличную власть в Лиме. Говорили, что он украл пятьсот тысяч песо из аргентинской казны. На самом деле он получил не больше двухсот тысяч, причем под утвержденный проект. В глубине души Сан-Мартин понимал, что уничтожение власти Испании в ее главной цитадели значительно важнее, чем внутренние распри Аргентины. Теперь настал черед чилийцев помочь Сан-Мартину.

Обычно сдержанный, Сан-Мартин в июле 1820 года публикует обращение к народу бывшего вице-королевства Ла-Плата. В нем он объясняет людям причины своей отставки и пророчески предупреждает их об опасности:

«Если, подчиняясь привычке десятилетней вражды, вы не станете более благоразумными, боюсь, что, устав от анархии, вы будете молить о возвращении ига и будете рады надеть ярмо, предложенное первым встречным авантюристом, которому вы будете безразличны и который лишь продлит ваше рабство.

Дорогие сограждане! Я покидаю вас с чувством глубокого сожаления в преддверии несчастий, которые ожидают вас. Вы обвинили меня в том, что я не делаю ничего для того, чтобы уменьшить их. Но было бы хуже, если бы я принял участие в (гражданских войнах). Моя армия — единственная, в которой сохранился моральный дух. Я подверг бы ее опасности, если бы позволил вовлечь себя в кампанию, во время которой распутство поразило бы мои войска. В таком случае пришлось бы отказаться от освобождения Перу. Предполагая, какая судьба ждет мое войско во время гражданской войны, я бы оплакивал победу вместе с проигравшими. Нет, генерал Сан-Мартин никогда не прольет ни капли крови своих соотечественников. Он обнажает свой меч только против врагов независимости Южной Америки».

С половиной своего двухтысячного войска Сан-Мартин отправился в Мендосу, которая опять поддерживала его. В его распоряжении было около четырех тысяч семисот солдат, готовых для вторжения в Лиму, хотя он полагал, что необходимо не меньше шести тысяч. Экспедиция началась в августе 1820 года из залива Вальпараисо. У Сан-Мартина было 25 пушек, 15 тысяч мушкетов, 2 тысячи мечей, запасы пищи для 5 тысяч человек (сухари, мука, вяленая говядина), амуниция и седла, 800 лошадей и печатный станок.

ГЛАВА 32 ВЕРХОВНЫЙ ПРАВИТЕЛЬ

В Андской армии, созданной в январе 1817 года, были такие выдающиеся люди, как Бернардо О’Хиггинс, молодой капитан Рамон Фрейре и секретарь Сан-Мартина Хосе Игнасио Сентеньо, педантичный, суровый человек с хорошими организаторскими способностями. Экспедиция началась 12 января. А уже 2 февраля О’Хиггинс увидел Чили — страну, которую очень любил. Его героическое, хотя и неоднозначное поведение во время битвы при Чакабуко описано в 29-й главе. После этой битвы последовало его назначение Верховным правителем Чили.

Это был знаменательный момент, но у нового лидера не было времени почивать на лаврах. Остатки роялистской армии перегруппировывались под Талькауано, и, как мы уже знаем, Сан-Мартин решил пока не трогать их. Сильное аргентинское присутствие в Чили вскоре стало непопулярным. На ложу «Лаутаро» смотрели как на силу, способную исподволь влиять на политику в стране. Разумеется, О’Хиггинс, будучи членом этой ложи, был обязан докладывать обо всех назначениях и делах государства. Более того, цели ложи были панамериканскими. Ее постулаты таковы: «Это общество основано с целью объединения тех представителей американской знати, которые отличаются либеральными взглядами и патриотическими устремлениями, для того чтобы они вместе систематически и методично работали на благо независимой и процветающей Америки, отдавая все свои силы и таланты этой самой благородной цели, преданно поддерживая друг друга, честно трудясь и восстанавливая справедливость…»

На деле это означало, что у Сан-Мартина имелись действенные механизмы контроля над чилийским правительством. Говорили, что, освободившись от гнета Испании, Чили стала теперь аргентинской колонией. Когда стало известно, что испанцы готовят новую экспедицию в Чили, чтобы вернуть себе эту страну, О’Хиггинс передал свои политические полномочия аргентинскому полковнику Кинтане, личности вовсе не популярной в Сантьяго. Сам Сан-Мартин поспешил на юг, чтобы возглавить чилийскую армию.

Тем временем Хосе Мигель Каррера прибыл в Буэнос-Айрес на борту «Графтона», четырехсоттонного корвета, который он приобрел в Соединенных Штатах. Вместе с ним было двадцать добровольцев. Североамериканская поездка ему не вполне удалась — его другу Пойнсетту не хватило связей, чтобы обеспечить планам братьев Каррера поддержку влиятельных людей. Пойнсетту не нравился О’Хиггинс — он считал его слишком пробритански настроенным, но зато симпатизировал Каррере как представителю интересов Соединенных Штатов в Чили.

И все же были люди, на которых О’Хиггинс произвел хорошее впечатление — привлекательный, хотя и склонный к самодовольству бывший диктатор. Его сумасшедшие планы высадки на чилийском побережье тоже произвели впечатление. Сойдя с корабля в Буэнос-Айресе, Каррера узнал об освобождении Чили. Он написал О’Хиггинсу верноподданническое письмо с просьбой вернуться.

Аргентинский лидер Пуэйрредон, помня об аристократическом происхождении семьи Каррера, рекомендовал обращаться с братьями уважительно. Однако О’Хиггинс был сильно рассержен на них из-за причастности к смерти его наставника Маккенны. Он был тверд в решении не пускать их в Чили. Его неприязненное отношение объяснялось еще и тем, что Пуэйрредон узнал о планах Хосе Мигеля высадиться на побережье Чили. Пуэйрредон арестовал его, чтобы депортировать в Соединенные Штаты, но Каррере удалось бежать и переправиться через залив Ла-Плата в Монтевидео.

Еще один влиятельный член этой семьи, донья Хавьера, жившая в своем доме в Буэнос-Айресе, не осталась в стороне от событий. Ее план был таков: Хуан Хосе и Луис тайно возвращаются в страну и при поддержке военных арестовывают Сан-Мартина и О’Хиггинса или принуждают их уйти в отставку. Если это не удастся, они спровоцируют гражданскую войну. Непопулярная аргентинская армия отправится восвояси, а Перу будет завоевано десятью тысячами чилийцев. Хосе Мигель, находившийся в Уругвае, частично отклонил этот безумный проект. Он считал, что такие действия могут «погубить его братьев». Когда стало известно, что двое людей, изменивших внешность, направляются в Чили, их арестовали и заключили в тюрьму в Мендосе. О’Хиггинс написал Сан-Мартину, демонстрируя непримиримость к противникам:

«Все, что ты рассказал мне о братьях Каррера, нисколько не удивляет меня. Вряд ли что-то, кроме смерти, может их изменить. Поэтому, пока они живы, страну будут раздирать постоянные распри.

…Удача не изменила нам. Мы узнали об их грязных планах и схватили их. Но в следующий раз судьба может быть не столь благосклонна к нам. Единственным средством избавиться от этого зла будет скорая и показательная казнь. Пусть эти ужасные Каррера оставят нас навсегда. Пусть их судят и казнят строже, чем самых заклятых врагов Америки. Пусть их сторонники оставят нашу страну и уедут в другие страны, менее достойные быть свободными».

Но все же О’Хиггинс смягчился. Оба брата Каррера остались в Мендосе, где Луис замышлял покушение на нового губернатора и захват Чили с востока, со стороны Анд.

Однако и этот заговор братьев Каррера был раскрыт — как раз тогда, когда пришли тревожные вести о поражении под Канча-Райада и возникла угроза, что власть в стране вновь перейдет к роялистам. Потоки беженцев устремились по андским перевалам. В числе первых бежал главный советник Сан-Мартина Бернардо Монтеагуадо, порочный, беспринципный и жестокий аргентинский мулат. Он думал, что все потеряно, и спасал свою шкуру. Он объявил властям Мендосы, что в этот критический для чилийского государства момент Сан-Мартин и О’Хиггинс хотят, чтобы братья Каррера были казнены. На самом деле они удовлетворили прошение жены Хуана Хосе об освобождении братьев и уже послали распоряжение губернатору Мендосы.

Но было слишком поздно. Сначала Луис, разгневанный известием о предстоящей казни, неиствовал, но потом взял себя в руки и раскаялся в содеянном. Он уговаривал брата прекратить истерику и спокойно встретить смерть. Сразу же после казни пришло известие о победе чилийцев под Майпу, а вместе с ним и указание О’Хиггинса об отмене казни братьев Каррера.

В Сантьяго очень бурно отреагировали на казнь братьев Каррера — представителей одной из самых знатных семей страны. Ответственность за расправу возложили на аргентинца Сан-Мартина, ирландского плебея О’Хиггинса и их ложу «Лаутаро». Толпа ворвалась во внутренний двор правительственного дворца. Лидеров бунтовщиков привели к О’Хиггинсу, который лежал в постели, потому что рана, полученная им под Канча-Райада, еще не зажила. Выслушав их, он надменно объявил, что не имеет более желания оставаться на посту Верховного правителя страны.