Хроника смертельного лета - Юлия Терехова

Сергей отправил ее к старому другу, Ивану Кривошееву, с которым служил в армии, а затем учился в мединституте. После окончания их дороги разошлись – Иван поступил в ординатуру Военно-медицинской академии в Питере, а потом оказался на одном из авианосцев Балтийского флота, и вместе с семьей, которой обзавелся еще в институте, уехал в Кронштадт. Его жена Ирина, озверевшая от гарнизонной жизни, а главным образом, от бесконечных гарнизонных сплетен, обрадовалась Катрин. Когда Сергей, потерявший от тревоги голову, позвонил ей, она согласилась приютить свалившуюся как снег на голову булгаковскую подружку на неопределенное время. Иван должен был скоро вернуться из плавания, что он и сделал спустя пару дней после приезда Катрин. Выдержанная от природы, закаленная боевая подруга морвоенврача, Ирина ошарашенно взирала на странную растрепанную женщину с набитым кое-как чемоданом и с размазанной по щекам тушью. В таком виде Катрин предстала перед ней и ее тремя детьми на Московском вокзале. Ирина посадила ее в видавший виды «мерс», прекрасно вмещавший ее многочисленное семейство, и увезла в Кронштадт. В просторной квартире гостье отвели отдельную комнату. Когда она робко попыталась предложить Ирине деньги за еду, та только расхохоталась.

– Не смеши меня, Катюша! При моей ораве один лишний рот абсолютно необременителен. И потом – Ванька зарабатывает вполне достаточно, чтобы мы могли позволить себе не брать деньги с друзей. Тебя прислал Булгаков – это все равно что он сам приехал. А ему мы всегда рады. Вы давно вместе?

Катрин поперхнулась чаем. Что ей ответить? Что она не имеет к Сергею никакого отношения? Откуда ей знать, что он сказал этой милой женщине? Она его жена? Она его любовница? Или он сказал правду – она любовница человека, которого подозревают в убийстве трех человек?

– Ира, – грустно сказала она, – наши с Сержем отношения не совсем таковы, какими бы он хотел их видеть… А вернее – совсем не таковы.

– А ты? – прямо спросила Ирина. – Какими бы ты хотела видеть ваши отношения?

– Теперь уже неважно, – Катрин отвела взгляд.

– Ну почему же? – Ирина оказалась настойчива, – очень важно, чего ты хочешь сама. Это самое важное.

Сдавленным голосом, теребя косу, Катрин начала рассказывать Ирине о том, что происходило с ней за последние несколько месяцев. Включая отвратительную сцену на кухне Антона и безобразный эпизод на Ленинградском вокзале, когда Сергей провожал ее. Ирина слушала внимательно, не перебивая. В ее теплых светло-карих глазах Катрин ловила понимание и симпатию.

– Сергей сообщил, что нужно спрятать женщину, которая ему дорога и не давать никому никакой информации о ней, – произнесла Ирина после того, как Катрин смолкла. – Он не сказал, что женился, и его жена убита.

Катрин набрала побольше воздуха и выдохнула: – Алена ждала ребенка.

– Потому он на ней женился? – прямо спросила Ирина.

Что могла Катрин ей ответить? Это был повод, а не причина. Основная причина этой женитьбы – ее слепая привязанность к Орлову и то небрежение, которое она выказывала по отношению к Булгакову. Но этого ей лучше не говорить.

– Теперь понятно, – добавила Ирина. – Когда мы с Ванькой спрашивали его о личной жизни, он обычно отшучивался, но глаза становились грустными, а иногда – просто больными. Н-да… Значит, это ты.

– Значит, это я, – грустно подтвердила Катрин. – Он печален и страдает, а я – причина всех бед. Из-за меня происходят все эти убийства. Из-за меня погибла Алена. Из-за меня страдает уйма людей. Даже этот маньяк – и тот страдает. Я приношу одни страдания. Лучше бы Серж полюбил кого-нибудь другого – и тогда он мог бы стать счастливым.

Ирина некоторое время молчала, перетирая полотенцем мокрую посуду. Наконец, поставив последнюю тарелку в шкаф, она заговорила.

– Любовь не может приносить одни страдания, – сказала она, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно мягче. – Жизнь – синоним любви, и как в жизни, в любви есть место и радостям, и печалям.

– Любовь приносит только беды и боль, – эхом откликнулась Катрин, – и неизменно кончается изменой и предательством. Любовь – это тюрьма и она несовместима со свободой. Хватит с меня любви… Сыта по горло.

– Ты не права, – Ирина погладила ее по плечу. – Уверена, ты все сама понимаешь, только тебя мучает вина. Сережа правильно сделал, что вырвал тебя из этого ада. Ты здесь успокоишься, приведешь в порядок мысли и чувства. И поймешь, что для тебя главное. Забудь, что ты в гостях. Отдыхай. Но на всякий случай, уходя, предупреждай, куда идешь и когда вернешься – чтобы я знала, когда начинать за тебя волноваться.

И Катрин отдыхала. Все в доме – и Ирина, и дети, и вернувшийся из плавания Иван – оберегали ее покой и развлекали, как могли. Часто, когда младшие дети ложились спать, они собирались в уютной гостиной, Иван доставал из бара бутылочку шартреза, и они засиживались за разговорами до поздней ночи. Около полуночи обиженного Димку тоже отправляли спать, а Иван забавлял жену и Катрин историями из флотской и медицинской жизни. Его рассказы больше походили на анекдоты, и вскоре изнемогающая от хохота Катрин уже не могла различить, где заканчивалась правда, и начинались профессиональные байки.

…И теперь она со жгучим трепетом вспоминала мгновение, когда руки Сергея коснулись ее, измученной и избитой, в тот злосчастный день. Никогда Орлов не касался ее с такой нежностью и так бережно. Никогда Катрин не ощущала себя надежно защищенной – Булгаков впервые дал ей почувствовать себя, словно за каменной стеной – тайная или явная мечта каждой женщины, даже самой независимой. А с Орловым она всегда была словно в утлой лодочке – потерпевшая кораблекрушение средь бурного моря – и никакой надежды достигнуть берега. Она начала скучать по Булгакову совершенно нежданно для себя… Он писал ей по электронке, она отвечала ему с Ирининого компьютера. В его письмах не было ни слова о любви, он просто спрашивал, как дела, чем она занимается, передавал привет от мамы… Но ей остро захотелось услышать его голос, хоть на минуту прильнуть к его плечу. Катрин надо было поговорить с кем-нибудь о своих переживаниях. Ирина ее опередила.

– Может, тебе позвонить ему?

– Он запретил, – грустно ответила Катрин. – Он сказал, Иван будет связываться с ним по каким-то особым каналам. Еще он сказал, что мобильник легко засечь и определить, где я нахожусь. Велел выключить и отобрал прямо на вокзале. Взамен велел купить здесь, с местной сим-картой. Я и купила – а толку? Все равно никому звонить не могу. Только тебе.

В тот же вечер Ирина насела на мужа. Тот досадливо отмахивался от нее, но когда в разгар спора на кухне появилась Катрин, бледная и нервно кусающая губы, он окончательно вышел из себя.

– Тебе что сказано?! Сиди и не рыпайся!

– Почему ты так раздражен? – подозрительно спросила его жена. – Ты связывался с ним? Там что-то случилось?

– Отстаньте от меня обе! – Иван схватил ключи и выскочил из квартиры. Именно в тот день он разговаривал с Булгаковым, и тот сообщил ему о несчастье с Анной, настрого наказав ничего не говорить Катрин. И сейчас Иван с досадой думал о том, что его семья оказалась втянутой в подозрительную историю, и чем эта история кончится, не может предсказать никто…

Зубов вышел от следователя взбешенный – тот если и не высмеял его логические выкладки, то отнесся к ним скептически. В принципе, его можно понять – ни одной улики, мало-мальски пригодной для суда, у них нет – только умозаключения, не подкрепленные свидетельскими показаниями. И теперь он ехал к Мигелю Кортесу – тот единственный мог подтвердить, что Анна Королева собиралась покинуть дом Ланского, и убийца знал, что у нее есть причины собирать вещи.

– Оставьте меня в покое! – заорал Мигель, едва увидев Зубова на пороге своей квартиры. – Я не скажу вам более ни слова.

– Посмотрим, – миролюбиво ответил майор. – Можно мне войти? Я хочу поговорить.

Мигель опомнился.

– Заходите, – буркнул он. Майор зашел в квартиру и окинул взглядом ее хозяина. Мигель похудел и осунулся, горе застыло в его темных глазах. Смуглое лицо заросло иссиня-черной щетиной.

– Я прошу вас, – тихо произнес Зубов, – скажите правду о ваших отношениях с Анной Королевой. Помогите нам. Есть и ваша вина в том, что с ней произошло… Но вы ее не убивали? Вы ее… любили? Это ведь правда?

Мигель смотрел на него пару секунд, а затем из его глаз полились слезы. Они текли по безучастному лицу испанца, и он не пытался их удержать…

– Она собиралась уйти от Ланского к вам? – спросил Зубов, но Мигель молчал.

– Как долго продолжались ваши отношения? – задал следующий вопрос Зубов, особо не надеясь получить ответ.

Но тут услышал глухой голос.

– Я долго пытался ее соблазнить – так как то, что я делал, это именно соблазнение. Иногда Анна мне напоминала мраморную статую – прекрасную и холодную. Мне было интересно, что она такое, если сорвать с нее эту маску. И я давно не верил, что она любит Антона. И Анна пришла ко мне. Сама. Это произошло у Ланского, в ту самую ночь… Если б я знал, чем все это кончится, я бы не стал играть с ней в такую опасную игру. Я сам не понимал, как она дорога мне. Только когда Анна стала моей, я осознал, что уже не смогу без нее… Я просил ее остаться, но она ушла… опять ушла к Антону… Остался только аромат меда и цветов. Я ворочался часа два, не мог уснуть – этот запах преследовал меня. Я представил, что будет, когда я утром встречусь с Антоном, и от меня будет пахнуть ею… Думаете, я просто так пошел принимать ванну в шесть утра? Но если б я мог избавиться от мыслей о ней так же легко, как я избавился от этого запаха меда! Она стала моей навязчивой идеей. Я звал ее, она не соглашалась… Я настаивал. И она согласилась, вернее, решилась… Но я не успел ее увезти из этого проклятого дома. Этот мерзавец опередил меня. Да, я любил Анну.