Солдат трех армий - Бруно Винцер

Хоть у меня тогда еще не было ясного представления об истинных причинах тех злоупотреблений, которые вызывали очень много жалоб — если только солдаты осмеливались жаловаться, их заявления передавались выше, – я был все-таки и тогда убежден, что причина зла коренится глубже, чем полагал офицер-инструктор.

Но по сути дела, его последние аргументы были совершенно обоснованны, и я отнесся к ним с полным одобрением.

Из Бонна к нам шел поток всяческой «писанины». Не успевала выйти какая-нибудь инструкция, как за нею немедленно следовали дополнения и поправки. По поводу каждого пустяка приходилось писать рапорт, да еще в трех-четырех экземплярах. Ротами командовал Бонн; никто не осмеливался взять на себя ответственность за что бы то ни было, каждый ждал, пока решение придет сверху. Канцелярщина сковывала, порождала чувство неуверенности внизу, тогда как если бы на людей возлагалась хоть доля ответственности, они были бы больше уверены в себе.

А тут еще бесконечные переводы с места на место и на всевозможные курсы. Причем происходила такая непостижимая вещь: на важнейшие курсы часто посылали офицеров, без которых можно было обойтись. Что касается переводов, то я знал семейных офицеров, которые за три года трижды меняли гарнизон. Переезд оплачивало государство, так что это было их наименьшей заботой. Но в каждой земле ФРГ разная система школьного обучения. Если отцу нелегко приходится в новом подразделении, куда он переведен, еще труднее было детям перейти из класса в класс в новой школе. По этому поводу у пас острили: «Отцов переводят, детей оставляют на второй год».

В этом отношении мне больше повезло. Никто не посягал на штатную должность офицера по связи с прессой, «не подпиливал ножку моего стула», по нашему выражению, то есть не пытался с помощью интриг захватить доходное место. Итак, я оставался в Карлсруэ, имея еще и то преимущество перед другими офицерами, что во время командировок в подразделения, на совещания в Бонн или поездок с агитационной целью я имел возможность встречаться с коллегами, оставаясь при штабе военно-воздушных сил.

Единичное явление?

В свое время перед нашим вступлением во Францию штаб 12-й пехотной дивизии находился в Зигбурге, близ Бонна… Дивизия была тогда приписана к гарнизону в Шверине. А так как Шверин расположен в «Восточной зоне» не могло быть и речи о том, чтобы устраивать там ежегодные встречи «землячеств», вошедшие в обычай в Федеративной республике, поэтому Зигбург стал местом сборищ бывших военнослужащих нашего соединения. Первоначально мало кто посещал такие собрания, да и то главным образом чтобы повидаться с сослуживцами. Но когда на основании статьи 131 были установлены правила материального обеспечения бывших кадров военных и при подаче ходатайства надо было представить различные документы, в том числе письменное подтверждение срока службы, многим понадобилось восстановить прежние связи, потому и возрос интерес к собраниям «землячеств». Руководство бундесвера одобряло участие военнослужащих в подобных встречах. Поэтому я в военной форме поехал в Зигбург.

Когда я вошел в помещение, где собрались старые солдаты противотанковых частей, то чуть ли не со всех сторон раздались возгласы:

— Старина, неужели тебе это не надоело?

Здесь почти все относились к бундесверу отрицательно, но свою «организацию» не позволяли критиковать. Настроение было бы испорчено, если бы мы стали обсуждать причины, побудившие меня снова стать солдатом. Я от этого уклонился, и вечер прошел очень весело.

На следующий день состоялась встреча бывших командиров; они занимали совершенно иную позицию по отношению к бундесверу. Почти все высказывались за ремилитаризацию.

Однако возникли серьезные разногласия относительно того, следует ли принять в «землячество» бывшего командира дивизии генерала фон Зейдлица и бывшего командира 89-го пехотного полка барона фон Лютцова, которые к тому времени вернулись из плена в Советском Союзе. Зейдлиц был очень популярен в дивизии, а Лютцова ребята из 89-го просто обожали. Но большинство офицеров требовало, чтобы им обоим был «дан отвод» — из-за того, что они сотрудничали с коммунистами в Национальном комитете «Свободная Германия» и в Союзе немецких офицеров. В связи с этим упоминали Вильгельма Пика, Вальтера Ульбрихта, Эриха Вайнерта и Вилли Бределя. Зейдлицу главным образом ставили в вину то, что своими призывами он побудил многих солдат сдаться в плен Советской Армии и поддержать лозунги Национального комитета «Свободная Германия».

Майор, инвалид войны, – к сожалению, я забыл его фамилию — пытался взять под защиту фон Зейдлица:

— Мы не должны упускать из виду, какое положение тогда сложилось. Все мы в большей или меньшей мере относились со справедливым возмущением к нашему пресловутому верховному главнокомандующему Адольфу Гитлеру. А что, собственно, сделал Зейдлиц? Он выступил против Гитлера, ничего больше.

Возражения с разных сторон:

— Зейдлиц и Лютцов нарушили данную ими присягу и сговорились с коммунистами.

— Но, господа, это же совершенная нелепость! Гитлер гораздо раньше нарушил свою присягу. Он и генерал-фельдмаршал фон Манштейн в первую очередь несут ответственность за то, что 6-я армия была бессмысленно принесена в жертву, за то, что генералу Паулюсу была обещана помощь, хотя никто не в состоянии был действительно оказать эту помощь. Я голосую за то, чтобы принять в землячество Зейдлица и Лютцова.

Предложение майора не было принято.

Я допил свое пиво и вернулся в тот зал, где собрались мои сослуживцы по противотанковым частям.

Впоследствии многие военнослужащие 12-й дивизии не посещали эти собрания, потому что им был не по душе этот конфликт между офицерами. Для них Зейдлиц остался популярным генералом, а Лютцов для большинства солдат 89-го полка — обожаемым командиром.

Из Зигбурга я поехал в Кобленц, где мне предстояло в школе по «идеологической работе» слушать лекции о методах воздействия на общественное мнение. Школа находилась над городом, среди холмов, на лесистом склоне, в идиллической местности. По внешнему виду нельзя было определить, что это здание предназначено для нужд армии. Наоборот, все было выдержано в подчеркнуто гражданском стиле; такими были отведенные нам комфортабельные, как в первоклассном отеле комнаты, клуб, обставленный удобными креслами, библиотека, салон телевидения и небольшой бар. Я понял, в чем дело, когда узнал, что здесь предполагалось устраивать встречи с журналистами и профсоюзными деятелями. Приятная атмосфера, очевидно, должна была вызвать «доверие» к «новому стилю» бундесвера.