Проклятая игра - Клайв Баркер

Его лицо скривилось, он вздохнул и пошел к своему пиджаку, который был там, куда он его бросил, — на полу. Поискал в карманах и нашел героин. Это был жалкий маленький пакетик, и насколько он знал Флинна, стоил меньше ста фунтов. Но это ее дело, а не его. Она уставилась, замерев, на пакет.

— Это все твое, — сказал он и бросил его ей. Пакет приземлился на кровать рядом. — На здоровье.

Она все еще смотрела, теперь на его пустую руку. Он помешал ей, подняв свою грязную рубашку и отбросив ее снова.

— Что это с тобой?

— Я видела тебя в разгар всего этого бреда. Я слышала, как ты его произносил. И я не хочу запомнить тебя таким.

— Это было необходимо.

Она ненавидела его, глядела на него, стоящего в лучах позднего солнца с голым брюхом и голой грудью, и ненавидела каждую его клетку. Черная весть, которую она поняла. Это было жестоко, но действенно. Это дезертирство было худшим, что случалось между ними.

— Даже если я решу сделать так, как ты говоришь… — начала она; мысль, казалось, избегала ее, — я ничего не выясню.

Он пожал плечами.

— Слушай, порошок твой, — сказал он. — Ты получила, что хотела.

— А как насчет тебя? Что ты хочешь?

— Я хочу жить. И думаю, что это наш единственный шанс.

Даже тогда это был хрупкий шанс, тончайшая трещинка в стене, через которую они могли, если удача им улыбнется, проскользнуть.

Она взвесила все, не зная, почему она даже рассматривает эту идею. В какой-нибудь другой день она могла бы сказать: «Ради нашей любви». Наконец, она произнесла:

— Ты победил.

Он сидел и смотрел, как она готовится к предстоящему путешествию. Сначала она вымылась. Не только лицо, но и все тело, стоя на расстеленном полотенце у маленькой раковины в углу комнаты, а газовая колонка рычала, пока нагретая вода выплевывалась в кувшин. Глядя на нее, он ощутил эрекцию и устыдился того, что может думать о сексе, когда столь многое было поставлено на карту. Но это все глупое пуританство; он должен чувствовать все, что чувствует. Так она его научила.

Закончив, она снова надела нижнее белье и футболку. Все то же самое, что было на ней ко времени его прибытия в дом на Калибан, заметил он: простая, просторная одежда. Затем она села на стул. Кожа покрылась пупырышками. Он хотел быть прощенным, хотел, чтобы ему сказали, что все его ухищрения оправданны и, что бы ни случилось теперь что она понимает: он поступал хорошо, насколько было возможно. Но она не произнесла ни слова. Только сказала:

— Кажется, я готова.

— Что я могу сделать?

— Очень мало, — ответила она. — Но будь здесь, Марти.

— А если… ты понимаешь… если покажется, что что-то идет плохо? Смогу я тебе помочь?

— Нет, — ответила она.

— Когда я узнаю, что ты там? — спросил он.

Она поглядела на него, как будто вопрос был идиотским, и сказала:

— Ты поймешь.

62

Европейца было несложно найти; ее мозг направился к нему с почти огорчившей ее готовностью, как будто в руки давно потерянного соотечественника. Она могла ясно ощущать его напор, хотя нет, подумала она, его сознательный магнетизм. Когда ее мысли достигли Калибан-стрит и вошли в комнату наверху, ее подозрения о его пассивности подтвердились. Он лежал на голых досках комнаты в позе крайней усталости. «Вероятно, — подумала она, — я могу это сделать». Как дама-соблазнительница, она подползла к нему ближе и скользнула внутрь.

Она забормотала.

Марти вздрогнул. Возникло какое-то движение в ее горле, таком тонком, что ему показалось, будто он почти может видеть, как в нем образуются слова. «Говори со мной, — мысленно взмолился он. — Скажи, что все в порядке». Ее тело задеревенело. Он коснулся ее. Мышцы были каменными, хотя она испускала взгляды василиска.

— Кэрис.

Она снова что-то пробормотала, горло ее затрепетало, но слов не раздалось — это было одно дыхание.

— Ты меня слышишь?

Если и слышала, то никак этого не показала. Секунды складывались в минуты, а она все еще была стеной, его вопросы натыкались на нее и падали в молчание.

А затем она произнесла:

— Я здесь.

Ее голос был какой-то нереальный, как у пойманной на приемнике иностранной станции: слова исходили из неопределимого места.

— С ним? — спросил он.

— Да.

Теперь на попятный идти нельзя, сказал он сам себе. Она прошла в Европейца, как он и просил. Теперь он должен использовать ее мужество по возможности наиболее эффективно и вытянуть ее обратно, прежде чем начнется что-нибудь скверное. Сначала он задал самые трудные вопросы, и тот самый, в ответе на который так нуждался.

— Что он такое, Кэрис?

— Я не знаю, — сказала она.

Кончик ее языка задрожал, выпустив ленту слюны через губы.

— Так темно, — пробормотала она.

В нем все было темно: такой же осязаемый мрак, как и в комнате на Калибан-стрит. Но, по крайней мере на секунду, тени были пассивны. Европеец не ожидал вторжения. Он не поставил стражей ужаса на воротах своего мозга. Она шагнула глубже в его голову. Вспышки света вспыхивали на углах ее мысленной картинки, как цветовые пятна, которые возникают, если потереть глаза, только ярче и стремительней. Они приходили и уходили так быстро, что она не была уверена, видит ли она что-нибудь в них или освещенное ими, но по мере продвижения вспышки случались все чаще — она начала различать какие-то образы: точки, решетки, штрихи, спирали.

Голос Марти прервал эти грезы несколькими глупыми вопросами, которых она не могла вытерпеть. Она их игнорировала. Пусть подождет. Огни становились все более замысловатыми, их образы перекрещивались, приобретали глубину и вес. Теперь ей казалось, что она видит туннель и кувыркающиеся кубики, моря накатывающего света, открывающиеся и зарастающие трещины, дожди белого шума. Она глядела, восхищенная тем, как они растут и множатся, мир его мыслей появился в мерцании небес над нею, падал на нее ливнями. Огромные блоки делящихся на части геометрических фигур обрушивались, парили в нескольких дюймах от ее головы, весом с маленькую луну.

И вдруг ушли. Все. Снова темнота, неумолимая, как и прежде, сдавила ее со всех сторон. На мгновение ей показалось, что наступило удушье, от страха перехватило дыхание.

— Кэрис?

— Я в порядке, — прошептала она далекому вопросителю. Он был другой мир, но он заботился о ней, или она смутно помнила, что это так.

— Где ты? — хотел он знать.

Она не имела ни малейшего понятия и поэтому покачала головой. Куда ей теперь направиться, собственно говоря? Она подождала в темноте, готовя себя ко всему, что может случиться в следующую секунду.