Судьба - Николай Гаврилович Золотарёв-Якутский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не забудьте, братцы, в воскресенье к двенадцати часам прийти к главной конторе. Пусть в руках у каждого будет эта жалоба!.. Собственно, это не жалоба, а законнейшие требования, подлежащие немедленному исполнению. В конторе вас будет ждать товарищ иркутского прокурора господин Преображенский.
— А придут ли господа в воскресный день? — усомнился кто-то из рабочих.
Коршунов замахал руками, призывая к спокойствию:
— Братцы! Все, кому нужно, придут! Будет господин Преображенский, буду я с самого утра, придет господин Теппан! Пусть попробует не прийти. Придет, никуда он не денется, тем более что он решительно предупрежден и обещал быть в воскресенье на месте! Придет!..
В бараках были мобилизованы все грамотеи для переписи текста жалобы. Майя два дня не разгибала спины, исписала большую стопку бумаги, переписывая текст, который она заучила наизусть. От натуги у нее болели пальцы и спина. Никогда не думала, что от писанины можно так смертельно устать.
К вечеру Коршунов едва передвигал ноги: шутка ли обойти столько бараков, с такой массой народа переговорить, делать вид, что ты всей душой с ними, притворяться, лгать, изворачиваться Бррр!.. Когда все это кончится? Он вошел в кабинет Теппана, без приглашения сел в кресло и закурил. Константин Николаевич курил редко, в исключительных случаях, когда нужно было хоть намного успокоить нервы.
Теппан встретил горного инженера кривой улыбкой, которую так не любил Константин Николаевич. Но ведь не скажешь этому щеголю, ничтожеству: «Прекратите улыбаться!»
— Ну-с, что нового, любезный Константин Николаевич? — с убийственной любезностью спросил главный инженер. — Чем порадуете?
— Насчет якута Федора Владимирова распорядились, Александр Гаврилович? — в свою очередь спросил Коршунов.
— Простите, Константин Николаевич, запамятовал. Завтра с утра непременно распоряжусь.
— Не нужно, — сказал Коршунов.
— Передумали? Ну что ж, так, стало быть, надо. Я, конечно, не спрашиваю, чем продиктовано…
— Благодарю, — перебил Теппана Коршунов. — Надо бы запретить проживание на приисках его жене Марии Владимировой.
— Марии?
— Эта женщина ведет среди рабочих непозволительные разговоры и весьма дурно влияет на чернь. Я имел случай лично в этом убедиться.
— Вы начинаете воевать с женщинами, инженер. Но ведь это ваша бывшая горничная, если не ошибаюсь?
— И любовница, — вызывающе сказал Коршунов. — Теперь ваше любопытство удовлетворено?
— За связи я вас не порицаю, Константин Николаевич. — Теппан похлопал Коршунова. — В одеждах Адама и Евы все равны. Но нельзя же быть таким жестоким. Или чем-то не угодила?
— Она революционерка.
— Тем более. В этом особая прелесть! Спите с ней, и пусть живет на здоровье. Рожает вам детей. — Теппан явно издевался.
— Перестаньте.
— Уж не отвергла ли она вас?
Это было слишком. Коршунова даже передернуло всего. Он встал, собираясь уйти.
— Успокойтесь, Константин Николаевич, все будет по-вашему. Мстительное чувство я уважаю, даже если речь идет о женщине. Мы выселим вашу любовницу, коль вам так угодно.
Коршунов вышел из кабинета, оставив дверь открытой. Он не решился хлопнуть дверью.
VI
Вчера Майя весь день писала на прииске жалобы, устала с непривычки и потому утром не спешила вставать. К утру в землянке стало холодно. Майе не хотелось вылезать из-под одеяла, она лежала, стараясь еще уснуть.
Во двора у землянки послышался топот и треск льда на замерзших лужах. Кто-то остановился у двери.
«Наверно, опять пришли звать меня переписывать жалобы», — подумала Майя и, быстро встав, начала одеваться.
Дверь снаружи дернули, потом сильно постучали. Так иногда стучал Федор, возвращаясь поздно домой. Сердце Майи гулко забилось, дыхание перехватило. «Федор», — чуть не крикнула она и, подбежав к двери, побелевшими губами спросила:
— Кто там?
Незнакомый мужской голос громко спросил по-русски:
— Мария Владимирова здесь проживает?
«Не с Федором ли что-нибудь случилось?» — подумала Майя и почувствовала, что у нее холодеют ноги. Она открыла дверь.
У порога стоял урядник. Не ожидая приглашения, он вошел в землянку и зычным голосом спросил:
— Это вы. Мария Владимирова?
— Да, я… — совсем не слышно ответила Майя.
Урядник открыл палку, которую до этого держал под мышкой и, послюнявив палец, стал перелистывать какие-то бумажки. Наконец, он разыскал нужную бумажку, откашлялся в кулак и прочитал: «Основываясь на указаньи, данном корпорацией „Лена Голдфилдс“, мировой судья предписал воспретить жительство на приисках Владимировой Марии за противоправительственную агитацию среди рабочих…»
— Что-что?.. — не поняла Майя.
— «Во исполнение постановленья господина мирового судьи оную Владимирову Марию в трехдневный срок выселить за пределы приисков, принадлежащих корпорации».
Майя наконец поняла, чего от нее хотят, и спросила:
— А куда мне деваться?
Урядник развел руками:
— Куда хотите. Вам дается три дня. Извольте расписаться. Вот тут… Тэ-э-кс. Благодарю-с. Итак, три дня. Сегодня у нас пятница, суббота, воскресенье — долой. Во вторник приду проверю. В случае чего — выселим по этапу. Предупреждаю.
— Куда же я пойду?
— Ну, хотя бы в Бодайбо. Власть корпорации на Бодайбо не распространяется. Если переедешь туда, — перешел урядник на «ты», — там тебя никто не тронет… Тэ-экс, поняла?
Когда урядник ушел, Майя долго стояла, не двигаясь, словно ее оглушили ударом. «За антиправительственную агитацию среди рабочих». Она плохо понимала смысл этих слов, но каким-то седьмым чувством поняла, откуда пришла напасть — от Коршунова. Это он вчера и позавчера видел ее в бараках и, наверно, заявил в полицию. О, будь ты проклят, изверг, предатель! Как же она могла так опростоволоситься? Жить у него в доме и даже не предполагать, что это — Коршунов, о котором ей Федор говорил на свидании. Ох, если бы она знала!..
Майя опустилась на орон и навзрыд заплакала. Семенчик проснулся и спросил:
— Ты чего, мама, плачешь?
Майя подошла к сыну, прижала его к груди и еще громче разрыдалась.
VII
Воскресный день четвертого апреля выдался теплым, солнечным. У всех было праздничное, радостное настроение. Через неделю — пасха. Сегодня тоже вроде праздника — все собрались идти в главную контору. По этому случаю мужчины побрились, приоделись получше, женщины тоже принарядились. Прошение на имя господина Преображенского каждый спрятал поближе, чтобы потом не искать, когда подойдут к главной конторе.
День только начинался, до условленного времени еще далеко, поэтому не торопились. К Андреевскому прииску скоро должны были подойти рабочие Константиновского и Александровского приисков. Парни, забравшись на крыши бараков, наблюдали за дорогой. Среди них был и сын Завалина — Пашка. Пошел уже третий год, как он работает на шахте с отцом. У него тоже
