Судьба - Николай Гаврилович Золотарёв-Якутский

— Пригласите ко мне господина Трещенкова.

Ротмистр Трещенков не заставил себя долго ждать. Он вошел в кабинет неслышными шагами, — Теппан приучил всех по коврам ходить тихо, — чисто выбритый, надушенный. Медные пуговицы сверкали, как золотые.

Теппан небрежным жестом пригласил его сесть. Трещенков с независимым видом сел, закинул ногу за ногу.

— Не знаю, то, что я вам сейчас сообщу, будет для вас новостью или вы уже тоже знаете?

— Что именно? — спросил ротмистр.

— В это воскресенье забастовщики намерены осадить главную контору, разрушить здание и расправиться с чиновниками корпорации. Вам об этом известно?

Ротмистр отрицательно покачал головой.

— Так вы ничего не знаете? — удивился Теппан. — Ну, знаете… Вы же в полном неведении. В воскресенье тысяч пять забастовщиков двинутся к Надеждинскому прииску, прямо к главной конторе.

— Вы не сказали о главном, Александр Гаврилович, — подлил масла в огонь Коршунов. — Забастовщики намерены напасть на воинскую команду и обезоружить ее.

Трещенков вскочил, звеня шпорами, потом опять сел:

— Из каких источников вам стало сие известно?

— Из самых верных, господин ротмистр, — ответил Теппан, — так что прошу быть начеку. Думаю, вам не надо подсказывать, что делать?

— Вы мне предоставляете свободу действий? — спросил Трещенков.

— Разумеется. Как только увидите, что толпы движутся к зданию главной конторы, вы вольны будете поступить, как найдете нужным.

— Они не пройдут, — тоном клятвы сказал ротмистр. — Патронов у нас достаточно.

— Я одобряю вашу решительность, господин ротмистр. Но пока сохраняйте все, что вы тут услышали, в полнейшей тайне.

Коршунов одобрительно закивал головой.

— Они не должны знать, что нам известны их гнусные намерения, — продолжал Теппан. — Пусть свершится то, чего не миновать. Господь бог простит нас, а государь не взыщет. На вас вся надежда, господин ротмистр.

— Слушаюсь, — вскочив, сказал Трещенков. — Я исполню свой долг до конца. Можете на меня положиться.

— Полностью полагаюсь. Вы свободны, господин Трещенков.

Когда ротмистр ушел, Теппан пристально посмотрел на щеку Коршунова.

— Кто это вас разукрасил, господин Коршунов?

Коршунов смутился.

— Что, заметно?

— Если приглядишься.

— Пустяки, господин Теппан. Пройдет раньше, чем кончится эта проклятая забастовка.

— Я бы хотел наоборот, — пряча улыбку, сказал Теппан.

Коршунов заглянул в глаза Теппану и просительным тоном сказал:

— Я слишком часто надоедаю вам, Александр Гаврилович, своими просьбами.

— Какая у вас просьба, Константин Николаевич? — с готовностью спросил Теппан.

— Распорядитесь выпустить в воскресенье якута, арестованного в числе четверых членов стачкома. Фамилия его Владимиров.

Теппан удивился:

— Вы меня озадачиваете, Константин Николаевич. Может, вы объясните, чем продиктована столь странная просьба?

— С удовольствием. Я хочу сделать этого якута нашим человеком, а для этого нужно, чтобы он был на свободе.

— А почему именно в воскресенье, а, скажем, не в субботу или в понедельник? Вы меня все больше и больше удивляете.

— Непременно в воскресенье, — упрямо сказал Коршунов.

— Хм… А что скажет иркутское жандармское управление?

— А это вы предоставьте мне. Я сам с ними объяснюсь.

— Господин Курдюков может меня ослушаться.

— Он не посмеет. Вы здесь верховный правитель.

— Ладно, распоряжусь, — сдался Теппан. — Значит, в воскресенье. — Делая у себя на календаре пометку, главный инженер вдруг спросил: — Нынче ночью вы были с женщиной?

Вопрос был задан так неожиданно, что Коршунов опешил.

— Да…

— С кем же?

— С Марией, — поспешно ответил Коршунов.

Теппан пристально посмотрел на горного инженера.

— Мария была со мной, — невозмутимо сказал он.

— Вот как, — оживился Коршунов, — значит, полная преемственность. Ваш предшественник передал вам не только дела, но и любовницу. А что же она говорит о ваших мужских качествах?

— Поразительная женщина, — начал восхищаться Теппан. — Делает из человека лимон.

— Да-да, я от многих это слышал. Очень рад за вас.

Чтобы не остаться в долгу. Теппан прямолинейно спросил:

— Ну, так кто же вам дал оплеуху?

Коршунов, помолчав, ответил:

— Моя горничная.

— О-о! — Теппан пристально посмотрел на Коршунова. — А вы шутник, Константин Николаевич.

Придя на обед, Коршунов не застал Майю. В квартире было не убрано, холодно. В кабинете, на кресле, лежала одежда, которую Коршунов справил для Майи. На столе лежало сорок рублей — это Майя оставила свой заработок, выданный ей наперед, и десять рублей, которые она не успела отработать.

Коршунов пересчитал деньги, бросил их на стол, прошел в спальню. Там все было так, как он оставил утром: постель измята, одеяло валялось на полу. Инженер поднял одеяло, бросил его на кровать.

Через час в квартире Коршунова хозяйничала Стеша. В кабинет она вошла без стука, бросила на хозяина беглый взгляд — так смотрят на предмет, который надо бы передвинуть, — и, нагнувшись, стала скатывать ковер. На Стеше был совершенно новый ситцевый халат, явно коротковат на нее, плотно облегающий полнеющую, но еще стройную фигуру. Коршунов не отводил взгляда, когда Стеша, поворачиваясь к инженеру спиной, низко наклонялась…

Евстигней в таких случаях по-собачьи взвизгивал и говорил: «Стеша, закройся, сука, или я тебя тут же накрою прямо…» — «Напужал, — смеялась Стеша. — Попробуй подойди. Ка-ак двину!»

Но угроз она своих не осуществляла. Когда Евстигней, теряя над собой власть, подходил, Стеша, похохатывая, задом прижимала его к стене.

«Ой, Евстигнеюшка, Евстигнеюшка… — словно на кипяток дула она… Потом распрямлялась, широко открытым ртом ловила воздух. — Сладко, — тоном непорочного дитяти говорила Стеша, закатывая глаза. — Тепло пошло, пошло…» — Она гладила себя по животу.

Все время, пока Стеша подметала пол, расстилала выбитый ковер. Коршунов, не меняя положения, смотрел на нее. Стешу это начинало злить. А когда Стеша злилась, она делалась отчаянной и находчивой.

— Душно, — сказала она, расстегивая на халате пуговицы. — Константин Николаевич, можно, я сниму халат?

Не дождавшись ответа, Стеша подошла к окну, решительным движением опустила гардину с тяжелой бахромой. Кабинет наполнился полумраком. Стеша сняла с себя халат и села Коршунову на колени.

— Пошла вон, — невозмутимым голосом сказал Коршунов.

— Ой, Константин Николаевич, какой вы строгий… Ой, какой строгий… — ерзая, приговаривала она.

Коршунов столкнул ее, встал, поднял гардину и снова сел в кресло.

— Разденься, — сказал он. — Хочу посмотреть, как ты сложена.

На щеках Стеши вспыхнул густой румянец.

— Хитрый… — нараспев сказала она, не спуская с Коршунова удивленных глаз.

— Раздевайся, дура! — прикрикнул он. В глазах у него стоял хищный блеск.

Стеша послушно сняла с себя все, до последней нитки, повертелась и, приплясывая, стала приближаться к Коршунову.

К себе он ее не подпустил.

— Пардон, мадам, — сказал Коршунов с издевкой в голосе. — Вы не в моем вкусе.

Стеша постояла перед ним, подбоченившись, и ядовито ответила:

— Был бы ты мужик, как все, думаешь, я бы оголилась у тебя на глазах? Да ни в жизнь! — И, не обращая на Коршунова ни малейшего