Набат - Александр Гера
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Едва он исчез, Михаил спросил строго:
— Что тебе надо от Всевышнего?
— Решать пора, вернуться или остаться.
— Так решил, в какую сторону?
Судских видел по лицу архангела, что ему явно некогда, а его ответ не готов.
— Я, кажется, чего-то еще не знаю, — ответил он честно.
— Не кажется. Это так. Пойдем. Времени в обрез. Пока Симон и Гавриил готовят ангелов к походу, я уступлю тебе. Пошли.
— Куда? — естественно, спросил Судских.
— Сам должен увидеть, во что Всевышний оценил раздвоение души. Тогда и делай вывод. А на будущее скажу, если без меня возвращаться будешь: ты можешь перенести свою встречу с Господом на следующий раз.
— Я не хочу на следующий раз.
— Помолчи. Не твоего ума дело. Тогда с тобой в этот раз не случится смерти. Что бы ни случилось.
Он говорил на ходу, и Судских вслед за ним спускался ниже и ниже по темнеющим с каждым шагом ярусам.
— Смотри, запоминай и ничего не спрашивай. Только со мной ты можешь пройти все ярусы и не подвергнуться притяжению нечистой силы. Тишка слаб, а ты подавно…
Судских припомнил слова Тишки: «Даже со мной нельзя туда попасть. Зело гадкие места».
Они прошли через галерею, где бывали с Тишкой. На миг он увидел лицо с затаенной усмешечкой и догадался: молчаливый маршал влачит свою судьбу дальше, и не освободиться ему от тяжкого груза. Много знал он, за многое ответчик… В галерее было темновато, лишь багровые блики вырывали из темени отдельные тени. На миг он увидел знакомый лысоватый череп, склоненный над огоньком.
— Владимир Ильич? — невольно воскликнул Судских.
— Я, батенька, — грустно ответил унылый человек в мешковатом костюме. — Сморчки вот подвариваю, лечусь…
Судских разглядел спиртовый примусок и кастрюльку-ма-нерку.
— У меня очень болит голова, а сделать хотелось бы еще много.
— А где ваши экстраврачи?
— Врачи? Меня еще в Швейцарии напичкали гадкими снадобьями, превратили в наркомана, я боялся говорить о главной, надеялся успеть и обмануть время.
— Сифилис?
— Кто придумал эту глупость? — возмутился он. — Я с пятнадцати лет импотент, последствие вульгарного онанизма, это не важно, а страдал я от наследственной нейроцирку-ляторной дистонии, и все об этом знали. Но я был одержим идеей, и всем это нравилось. Я сгорел от чрезмерного труда выглядеть сильным и здоровым. Голова болела всегда и теперь болит.
— А за Россию она у вас болит?
— При чем тут Россия? Я мыслил глобальными масштабами. Россия — испытательный полигон, вожди ей теперь не нужны. Один покой…
— Не задерживайся! — грубо поторопил архангел Михаил. — Этот плут даже здесь придуривается, врет, боится попасть ярусом ниже, а объясняет свое плутовство на обычный манер: хотелось, как лучше, извините, не получилось. Всевышний распорядился держать всех плутов вместе. Нет от них проку ни там, ни здесь…
Пока он говорил, увлекая Судских по наклонной галерее, промелькнули в каморках, словно в купе ночного экспресса, Бухарин, Троцкий, Менжинский, Свердлов, еще кто-то с намасленными плешами и столь же масляными улыбками учтивости. Здесь они улыбались, там обрекали на смерть и голод людей. Каждый что-то варил на примуске или спиртовке, помешивал что-то в кастрюльке или мензурке. И что-то пога-ненькое было во всем этом действе. Бывшие вожди прихватили с собой заботу о чреве, никак не речи и манифесты, их естество осталось земным — пожрать. Ради жратвы они готовы были маскироваться под кого угодно и даже под порядочных людей.
«Здесь только наши?» — подумал Судских, и архангел Михаил ответил, будто читал его мысли:
— Здесь те, кого ты хотел увидеть, кому не доверяешь.
Ярусом ниже багровые блики исчезли, гниловато-зеленое свечение заменяло свет. Тени здесь не передвигались, а текли медленно из стороны в сторону.
— Боже! — приглушенно воскликнул Судских, и архангел Михаил оборвал его резко:
— Молчи! Молчи и наблюдай.
Мимо проплыла тень, размазанная в плоскости. На следующей Судских сосредоточил внимание, отчего тень подобралась, поджалась, стала узнаваемой, как и его деяния познались после его смерти.
«Никита! — догадался Судских. — Вечный Иуда, недоучка, дилетант, возомнивший себя пупком земли. Так тебе и надо!» — не стеснялся Судских.
Размазанной медузой проплыл Борька-алкаш, к нему в ноги пристроилась некая рыжая личность, за ними скользил ужом Мишка Меченый. Они даже не скомпоновались при звуке твердых шагов архангела Михаила. Слабые там, здесь им вовсе не хватало усилий.
— Последний нижний ярус, — напомнил архангел.
Они двигались в кромешной темноте. Судских ощущал, что сверху каплет, снизу подсасывает и мерзкое зловоние превращает низ и верх в единую неживую субстанцию. Он не различал лиц, хотя тени роились вокруг плотно, буквально наталкивались на них в торопливой поспешности высказать немую просьбу или пожаловаться на кого-то.
«В самом нижнем ярусе те, кто способствовал подлым», — вспомнил Судских Тишку-ангела. Он не различал их, не знал прежде, может, некоторых. В жизни они промелькнули и забылись живущими, хотя от них во многом зависела жизнь людская. Они обвешивали мыслящих, подкручивая весы Фемиды, сладко ели и пили, переводя добро в дерьмо, не заботясь о наследии, плодя себе подобных, кичливых от наличия для них созданного болотца. Они были ничем и всем одновременно, скрепленные диффузийными связями, мешая сильным выбираться наверх. Они застолбили себе места на престижных кладбищах, и все равно их не хотели знать живущие.
«Что же такое жизнь? — отвлекал себя от гнетущих картин яруса Судских. — Ради чего она дается, и нужно ли свершать, осиливать бытие, поднимаясь над себе подобными?»
— Таков закон вечности, — услышал он голос, не принадлежащий архангелу Михаилу.
«А если я не хочу жить в болотце, значит, я другое существо из другой среды, где чище и просторней?»
— Вот-вот, — прозвучал тот же голос с усмешкой в лад мыслям.
«Выходит, Всевышний создает нас в болоте и хочет, чтобы мы самостоятельно выбирались из него?»
— Эволюция мироздания, — подытожил прежний голос. — Выживают сильнейшие, осваивая новую среду.
«Выходит, Адам…» — блеснула догадка в голове Судских. Кстати, стало светлеть впереди: архангел Михаил вел его наверх.
— Про Адама не надо, — остановил его тот же голос, но Судских не внял предостережениям, вспомнился старый спор с Гришей Лаптевым по поводу библейского происхождения человека: «Не так все было, читайте Библию внимательней! Сначала Бог создал людей в последний день своего бдения, сказал им: плодитесь и размножайтесь. Потом он лег отдыхать и, выспавшись, взялся творить Адама, а позже Еву. Была попытка создать пару чистых и… не получилось».
— Не твое дело, — пророкотал прежний голос. — Посмотрю, как ты справишься со своим. Считай, доверяю тебе создать чистых.
Усмешка при этих словах была ощутимой и язвительной.
— Пошли отсюда, — буркнул архангел Михаил. — Покажу тебе сильных.
В новом ярусе, наполненном голубоватым свечением, фигуры двигались неторопливо, естественно или сидели в степенных позах, занятые самими собой. Никто ничего не готовил на примусках и спиртовках. Судских уже обратил внимание, что в каждом ярусе фигуры и тени живут отдельными жизнями, даже сталкиваясь или сплетаясь, они двигались куда-то без цели, не замечали преград, в голубоватом ярусе перемещения были наполнены степенством, заранее предупреждались столкновения.
Никого из увиденных Судских не признал. Какой-то плечистый мужик в крестьянской поддеве показался знакомым, но смутно.
— Ты спрашивай, здесь можно, — подбодрил архангел.
— Кто эти люди? — тотчас слетело с языка Судских.
— Видишь как? — без веселости улыбнулся Михаил. — Слона и не приметил… Я специально привел тебя сюда, чтобы вспомнил ты, кому обязан родом. Тот простоватый в поддеве — Минин.
— А Пожарский? — спросил Судских, привыкший сочетать эту пару в целое.
— Здесь чистые души, соль земли. Пожарский — князь, он в другом ярусе, он венчал дело. Это разные вещи. Всевышний распорядился дать ему другую жизнь. Если сможет, очистится.
— А это кто с бородищей?
— По сану борода, — подчеркнул архангел. — Ослябя. Вопреки обету взял меч на Куликовском поле, не убоялся гнева Всевышнего ради Отечества. Всевышний отпустил ему грех.
— Здесь, однако, воители собраны?
— Догадливый, — похвалил архангел. — Только не совсем. Здесь ратиане, кто в неровный час ремесло на меч меняет. А Пифагора здесь нет потому, что он не защитил своего ремесла, хотя Всевышний даровал ему ярус просветленных. Нет и братьев Ползуновых потому, что задумку с паровой машиной воплотили, а грамоте учиться не захотели, уповали на одну милость Всевышнего. Вот российский паровоз позже других и прибыл.
