Марсианские войны - Лоуренс Уотт-Эванс

— Твое слово приказ, — ответил юноша и убежал.

— Это я научил всех, как нужно отвечать, — с гордостью заметил Байяр.

— Я не вижу Герела. И Оджи, — отозвался Казар.

— Произнеси погромче их имена, и они прилетят сюда.

— Приведи их. Мне нужно поговорить с ними с глазу на глаз.

— Твое слово приказ для меня, — Байяр умчался.

— Конечно, — пробормотал Казархан, входя в юрту.

Утренняя Лань еще спала на нагретых кирпичах, под которыми раскладывался огонь. Согрев канг, дым уходил через отверстие вверху.

Женщина потянулась, перевернулась на другой бок. Ее черные волосы рассыпались. Протянув руку, Казар сбросил овчину, обнажая полные крепкие груди.

— Вставай, голая шлюха, — заревел он. — Твоему хану не нужны ленивые наложницы.

Утренняя Лань только промычала что-то спросонья.

Разозленный Казар сжал пальцами рубиновый сосок так, что женщина вскрикнула от боли. Сразу же открыв глаза, Утренняя Лань бросила на него гневный взгляд, а потом толкнула в грудь обеими ногами.

— Ты пришел повоевать? Показать, какой ты бравый мужчина? И это когда наступил рассвет?

— Вставай, шипящая кошка. При свете дня мне наплевать на твои прелести. У нас много дел. Принеси мне чай.

— Найди себе для этого жену.

— Тогда одевайся и собирайся. Сегодня ты пойдешь в бой.

Сердитое лицо Утренней Лани вытянулось от удивления.

— В бой?

— Ты же десятник. Сегодня мне понадобятся все монголы.

— Но я же в первую очередь наложница.

— Наложница ты ночью. Уже рассвет, так что теперь ты десятник. Готовься.

— Сначала мне надо поесть.

— Приготовь на двоих. Я скоро вернусь.

Казархан вышел, оставив недоумевающую Утреннюю Лань одну.

Снаружи уже ожидали Герел, Оджи и Ариунболд, раскрасневшиеся и запыхавшиеся.

— Твое слово — приказ! — прокричали они. За их спинами широко улыбался Байяр.

— Соберите своих людей, — коротко распорядился Казархан. — Я обращусь к ним, пока они будут есть, потому что ждать некогда, а лишить их завтрака в такой день нельзя.

— Твое слово приказ, — все трое разбежались.

— Тяжелое известие, — заметил Байяр.

— Ничего, выдержат, — ответил Казар, оглядывая шумящее море людей.

— Орда окрепла духом, — пробормотал Байяр.

— Без меня они всего лишь пастухи и пойдут туда, куда укажет моя сабля.

— А если будут недовольные?

— Тогда моя сабля опустится на их головы.

— Я принес клятву верности, — потрогав шею, поспешил сказать Байяр.

— Значит, твоя голова покоится на надежном пьедестале. Пусть все узнают об этом. А сейчас я должен поесть, иначе мой голос никто не услышит.

Байяр ушел, а Казар вернулся в юрту. Утренняя Лань, все еще не одетая, разливала чай.

— Готово, — сообщила она.

Казар присел на корточки.

— Запах хороший. Прикрой свой срам и собери десяток.

— Я еще не поела, — Утренняя Лань обиженно надула губы.

— Здесь хватит только одному.

— Я не могу идти в бой голодной.

— Тогда иди голой, или я отдам твой десяток другой наложнице.

— Но я же единственная женщина в орде.

— Сегодня. Завтра все может быть иначе.

— Возможно, завтра мы все будем гнить в степи.

Казар улыбнулся.

— Тем более не стоит спорить и портить последние минуты зря прожитой жизни.

— Плевать мне на твой чай, — сказала Утренняя Лань и плюнула в чашку.

Казархан невозмутимо размешал напиток пальцем и сказал:

— Раз уж нет сахара, придется довольствоваться твоим подарком.

Утренняя Лань выбралась из юрты, натягивая на ходу доспехи. Казархан довольно усмехнулся. Более сладкого чая ему пробовать еще не приходилось.

Спустя некоторое время монголы уже разбирали юрты, сворачивали войлок и загружали ивовые жерди в повозки.

Ариунболд со штандартом занял свое привычное место справа и чуть позади Казархана. Перед ними огромным полукругом расположилась Новая Золотая Орда. Передние опустились на корточки, как тысячеглазый Будда, средние ряды стали на колени, а задние остались стоять, чтобы не только слышать, но и видеть своего хана.

Сдержанный шепот воинов напоминал усиленное в тысячу раз дыхание ветра. Их запах нес в себе аромат пропитавшейся потом кожи и навоза. То и дело слышались выхлопы желудочных газов, добавлявших остроты этой пьянящей смеси.

Казар поднял руку и наступила тишина.

— Внимайте моим словам, — громко крикнул он и замолчал.

Передние слышали его хорошо, а негромкий гул голосов свидетельствовал о том, что средние ряды передают сказанное задним. Таким образом, речь хана Новой золотой Орды доходила до ушей самого далекого часового его кочевой империи.

Шум стих. Казар заговорил снова.

— Прошлой ночью я общался со святым духом Чингисхана, чьи доспехи я с гордостью ношу.

Слова его понеслись вдаль, оседая, как соль прибоя.

— Во-первых, он повелел мне передать вам вот этот совет: «При свете дня смотри с бдительностью матерого волка, ночью наблюдай глазами ворона, а в бою набрасывайся на врага, как сокол».

По орде прокатился одобрительный рокот.

— Хан Чингис попросил, чтобы я пощадил китайский город Шэньму. Он небогат и не добавит нам славы, — продолжал Казар, зная, что наступил решающий момент для сообщения нерадостного известия.

На этот раз орда угрюмо зароптала. Правда, резких жалоб Казар не услышал, но недовольство явно смешивалось с недоумением.

— На что я ответил: «Твое слово приказ — для меня».

Байяр просиял, став свидетелем того, как его собственные слова отозвались гулом тысяч воинов.

— Итак, мой гнев минует Шэньму, — прокричал Казар.