Затея - Александр Зиновьев

Когда мы пришли утром на работу, квартира была открыта. Но никого в ней не было. Мы на всякий случай позвонили Чину. Тот примчался немедленно. Мы все вместе вошли и увидели удручающее зрелище. Замки взломаны. Все тряпки со стен в спальне содраны. Украдено огромное зеркало с двери в ванной, остатки кафеля и многое другое. В том числе — куртка Кандидата. Надо в Уголовный Розыск сообщать, сказал Физик. Воры явно дилетанты. Наверняка местные жители или молодые ребята. Найдут в два счета. Ни в коем случае, сказал Чин. Начнут копать, что к чему. Нервотрепка. Дороже обойдется. Надо врезать новые замки. И один из вас будет здесь ночевать, пока не кончите. На том и порешили.

Что за жизнь говорю я, когда Чин уехал. Здесь все как-то страдают. Даже у Чина нет безоблачной жизни. Дом делали халтурщики — страдает. Надо нанимать левака — страдает. Тараканы — страдает. Жулики — страдает. А бедная Чинша! Она из-за этих тряпок до конца жизни мучиться будет. Это разве страдания, говорит Физик. Это — бытовые мелочи. Ты взгляни лучше на нашу жизнь. И Физик в общих чертах обрисовал то, что нам всем известно из собственного опыта. Кандидат, которому так и не удалось сорвать с Чина компенсацию за куртку, сказал, что мы нытики, и красиво выругался. Я попросил его повторить: мне это может пригодиться в моей конторе.

Во-первых, сказал Кандидат, страдания относительны. Во-вторых, страдания, о которых мы болтаем, свойственны лишь незначительной части ибанского общества. И в-третьих, основа этих страданий заключена не в ибанском образе жизни. А в чем же? — спросил Физик. В наших исторически преходящих претензиях, сказал Кандидат. Дело в том, что мы претендуем на роль наследников и продолжателей всего лучшего, что было создано в западноевропейской истории, и претендуем превзойти Запад именно в этом. Так что мы так или иначе знакомимся с лучшими явлениями западной цивилизации, живя по канонам ибанского образа жизни. Отсюда и идет все. Чтобы устранить наши эти специфически ибанские страдания, надо уничтожить источник беспокойных идей и базу для сравнения. Перестать говорить об английской и французской революциях, о восстании американских колоний. Запретить чтение Шекспира, Бальзака, Данте, Достоевского, Гете, Шиллера, Свифта и прочих великих писателей прошлого.

Запрятать полотна великих художников. Прекратить всякое общение с Западом. Это у нас и стремятся делать по мере сил, сказал я. Я считаю, сказал Кандидат, что в основе нашей экспансии вовне лежит именно это стремление уничтожить базу для сравнения. Не экономические и военные соображения, а именно это, то есть социальный инстинкт привилегированных слоев нашего общества увековечить свое господство. Если исчезнут экономические и военные соображения, наша экспансия усилится. Мы будем стремиться навязать всем свой ибанский образ жизни.

Потом наша беседа незаметно перескакивает на оценку общей ситуации в мире. Я с любопытством слушаю точку зрения Кандидата, хотя согласиться с ней не могу. Но у меня нет и аргументов против. Физик пытался что-то возразить, но махнул рукой. Сейчас в мире, говорит Кандидат, есть три силы: мы, Китай и США. Они непримиримы. Причем в основе вражды лежат глубочайшие расовые причины, а не вражда двух систем, не экономика и т. д. Расовые причины лишь преломляются через экономику, идеологию и т. д. Это в высшей степени важно понять. Это мы уже слышали, говорит Физик, от Адольфа Гитлера. Чушь, говорит Кандидат. Это похоже, но Это совсем не то. Сравните христианство и мусульманство. Похожи. Но не одно и то же. Ищите различия, а не сходство. Надо различать два понятия расы: биологическое и социальное. Раса в социальном смысле есть обширное человеческое объединение, ядро которого образует группа лиц с определенными биологическими расовыми признаками. Прочие лица испытывают на себе их влияние до такой степени, что начинают себя вести так, как будто бы они и сами суть представители этой группы. Они испытывают влияние, но не от них исходит инициатива. Не в них источник их бытия как данной специфической общности. Бывают периоды в истории, когда именно некоторые расовые признаки, преломляясь через историческую судьбу объединения, оказываются решающими. Это бывает редко. Но бывает. Сейчас такой случай. Причем нет высших или низших рас. Есть разные расы. Сейчас — три основные. И каждая из них, учитывая опыт истории, способна привести человечество к одному и тому же результату. Разница в деталях. Но — при условии уничтожения или подчинения двух других. Примирение невозможно именно по расовым причинам. У Двурушника в книге все это разобрано досконально. Я не читал книги Двурушника, говорю я, так что разъясни подробнее. Но Кандидат махнул рукой. Все это похоже на правду, сказал он. Но мне это не кажется убедительным. Вернее, я бы не хотел, чтобы это было так. Я за то, чтобы все жили, и жили по-своему. Я тоже, говорю я. Но я все же хочу этот вопрос изучить: я должен знать, как на самом деле. Зачем это тебе? — спрашивает Физик. Я старомоден, говорю я. Я чувствую себя неполноценным без связи с прошлым и без понимания возможного будущего.

Чин забыл оставить нам деньги на новые замки и не договорился с нами об оплате этой работы. За врезание замков дерут ой-ой какие денежки, сказал Физик. Пусть Чин выяснит сам сколько. Пусть сам купит замки. И денежки за это пусть платит тут же. Иначе делать не будем. Так и решили. Позвонили Чину. Чинша, напуганная кражей, согласилась на все паши условия. Только попросила, чтобы замки купили мы сами. Она оплатит все. С женщинами все-таки лучше иметь дело, сказал Кандидат. Смотря с какими, сказал Физик. Как идут дела у твоей соседки-стервы? Отлично, сказал Кандидат. Она стала совсем другим человеком. Страдания облагораживают. Безусловно, сказал Физик. Переломай ей другую ногу и женись. Лучше бабы не сыщешь во всем Ибанске.

Эстет в течение многих лет был самым порядочным человеком в ИОАНе. Можно сказать, что его основная профессия состояла в том, чтобы быть таковым. Будучи однажды вытолкнут на эту роль, он затем ровным счетом ничего не делал: все делали за него другие, все делалось само собой. О нем заботились обстоятельства. Например, если возникала потребность разгромить хорошую статью, то заранее намечали на роль погромщика определенных лиц, исполнявших в ИОАНе функции прохвостов, — столь же обычные и нормальные, как и функции порядочного человека. Но ни в коем случае не Эстета. Считалось само собой разумеющимся, что он не будет это делать. Не будет не по каким-то глубоко личностным качествам, а по положению, по его роли в ИОАНе. Если бы на него нажали, он сделал бы все, что угодно. Но на него не нажимали. Ему предназначалось нечто иное. Но он сам воспринимал это как проявление своей доброй воли, своей замечательной порядочности. И другие так воспринимали: ведь человек мог бы, да не захотел, потому как порядочный. Бывают-таки порядочные люди. Если же нужно разгромить плохую работу и начальство решается пойти на это, то функцию погрома возлагают на Эстета. Прохвосты не лезут — это не их работа. Тем более громимый — из их компании. Да они и не умеют делать такое дело. Их приучали к другому. Эстет смело громит халтуру и мракобесие в лице предназначенной для этого жертвы. Смотрите, как он смело Их лупит, умиляются сотрудники. И сам Эстет упивается своей ролью. И начальство хвалит: смелый, принципиальный, знающий человек. И так из года в год черные дела делают прохвосты, белые дела делают порядочные люди. И те и другие дела дозволены свыше. И все вместе делают одно и то же черно-белое, то есть удручающе серое дело. Но в этой серости есть оттенки.

Бывают в жизни любого учреждения Ибанска такие щекотливые моменты, когда дело нужно сделать крайне черное, но чтобы при этом оно не выглядело таковым; в таких случаях порядочный человек незаменим. У нас Эстет был в этом смысле фигурой выдающейся. Затевалось, например, дело против молодых ребят, которые что-то осмелились (по глупости, конечно) сказать по поводу последних событий в… когда мы ввели… и… Короче говоря, грязное дело. И надо этих ребят уничтожить, но так, чтобы это выглядело как благодеяние. И поручается это дело Эстету. Обычно и поручать не надо, ибо в такие трудные моменты он, как порядочный человек, единогласно избирался во всякие организации и становился обычно Секретарем Бюро. Народ ходил довольный. Хорошо, что Эстета назначили. Этот в обиду не даст! Эстет организует и с блеском проводит уничтожающий погром, все довольны: если бы не он, было бы хуже. И в самом деле, уже одно намерение придать погрому вид гуманной воспитательной акции делает его итоги более мягкими, чем в недавние прошлые времена. Заслуга приписывается Эстету, хотя он назначен на такой исход дела заранее.

Из года в год Эстет с блеском играл свою роль, придавая гнусностям более благообразный вид и облагораживая своей порядочностью намерения вышестоящих властей всякого сорта и ранга. Иногда, правда, происходили события, в которых, по слухам, Эстет играл весьма неблаговидную роль. Но это — лишь слухи. И к тому же так редко, что в общем море добра, содеянного им, эта капля подлости осталась незаметной. И престиж его не могли поколебать никакие происки завистников.