Волшебный корабль - Робин Хобб

К тому же она еще и попала на простой деревянный корабль после живого. Да еще и своего собственного, семейного. Догадывалась ли она, что с безжизненными деревяшками управляться куда как тяжелей, чем тогда, когда они сами тебе рады помочь?… Брэшен ходил в море на «Проказнице» задолго до ее пробуждения. И все равно понимал с первого же прикосновения, что в глубине ее диводрева дремлет скрытая жизнь. В те времена «Проказница» еще не ходила по морю сама собой, но он не мог отделаться от впечатления, что на ней просто не было места тем глупейшим несчастьям, что постоянно подстерегали матросов на других кораблях.

К сожалению, на паршивом корыте под названием «Жнец» все обстояло иначе. Куда палец ни сунь — всюду дырку проткнешь. Начни менять рым[55], например… кажется, раз-два и готово, ан не тут-то было. Непременно выяснится, что проржавевший рым сидел еще и в гнилой деревяшке, к тому же криво приделанной. Полдня долой, покуда починишь. «И все здесь вот так», — вздохнул про себя Брэшен. Как бы отвечая его мыслям, раздался резкий стук в дверь. Плохо дело. Вахта была не его, а значит, что-то случилось!

— Иду! — немедля откликнулся Брэшен. Мигом скатился с койки и распахнул дверь. Он был почти уверен, что за ним явился старпом, которому в нынешнюю штормовую ночь потребовалась подмога. Но нет. Внутрь каюты нерешительно ступил Риллер. С его лица и волос каплями сбегала вода.

— Что случилось? — требовательно спросил Брэшен. Широкий лоб Риллера прорезала морщина. Он сказал:

— Да вот плечо чегой-то разнылось.

Одной из обязанностей Брэшена была врачебная помощь команде. Как ему рассказали, в начале плавания у них был на борту лекарь, но однажды ночью его смыло за борт. Когда же выяснилось, что Брэшен способен разбирать закорючки на этикетках баночек и бутылочек — его тут же приставили ведать остатками целительных снадобий. И кому какое дело, что очень многие притирки и бальзамы были, по его мнению, решительно бесполезны. Прочел наставление — применяй!

Вот и теперь он нагнулся над запертым коробом, занимавшим на тесном полу каюты едва не больше места, чем его собственный сундучок, и выудил ключ, висевший на веревочке под рубашкой. Отперев короб, он вытащил пузырек коричневого стекла с расписной зеленой наклейкой. Прищурился в неверном свете фонаря, рассматривая надпись…

— Похоже, прошлый раз я тебе эту же растирку давал, — сказал он. И протянул пузырек Риллеру.

Моряк таращился на него так долго, как будто от столь продолжительного рассматривания букв у него могло прибавиться грамотности. И наконец пожал плечами:

— Наверное. Тот раз нашлепка тоже зелененькая была.

Брэшен извлек из толстостенного горлышка широкую пробку и вытряс себе на ладонь с полдюжины зеленых пилюль. «Ну точь-в-точь оленьи говешки», — невольно усмехнулся он про себя. Он, пожалуй, нисколько не удивился бы, если бы они говешками и оказались. Три он спрятал обратно в склянку, а три отдал Риллеру.

— Глотай все сразу. И поди скажи коку, что я велел выдать тебе полмеры рома. Для заливания. И чтобы ты сидел на камбузе и грелся возле плиты, пока пилюли не подействуют.

Надо было видеть, как просиял старый моряк. Капитан Зихель не очень-то одобрял выпивку на борту, так что, вполне возможно, у Риллера с самого выхода из Удачного это была первая возможность промочить глотку. И не только рома хлебнуть, но еще и в теплом уголке посидеть… В общем, старый моряк преисполнился самой искренней благодарности. Брэшен, со своей стороны, понятия не имел, каким образом подействует снадобье. И подействует ли вообще. Но дешевый ром из запасов, предназначенных для команды, уж всяко поможет Риллеру крепко заснуть и не чувствовать боли.

Матрос уже собрался уходить, когда Брэшен заставил себя обратиться к нему.

— Тот мой троюродный племянник… ну, помнишь, я еще просил тебя за ним доглядывать? Как он тебе? Справляется?

Риллер пожал плечами. Покатал в ладони пилюли…

— Отлично справляется, господин мой. Просто отлично.

И в явном нетерпении взялся за ручку двери. Обещанный ром тянул его к себе, как магнитом.

— Угу, — сам того не желая, продолжал Брэшен. — Хочешь сказать, он знает дело и работает с толком?

— Так точно, господин мой, так точно. Славный парнишка. Уж я для тебя за ним присмотрю. Ниче с твоим Эттелем не случится.

— Ну и славненько. То-то мои родственники будут гордиться. — И Брэшен добавил: — Только чур, пацанчику чтобы ни полслова про наш уговор. Неча ему знать, что мы с тобой его опекать взялись!

— Так точно, господин мой. Ни полсловечка.

И Риллер вышел, старательно притворив за собой дверь.

Оставшись один, Брэшен прикрыл глаза и с чувством перевел дух. Вот и все, что он мог в действительности сделать для Альтии. Попросить доброго матроса вроде Риллера за ней присмотреть… Брэшен проверил засов на двери, потом запер короб с лекарскими припасами. Вновь забрался на койку… Вот и все, что он мог для Альтии сделать. Вот и все…

Потом он заснул.

Уинтроу терпеть не мог лазать по снастям. Он делал все, чтобы скрыть это от Торка, но тот обладал безошибочным чутьем истязателя. Десяток и более раз каждый день он под любым предлогом загонял Уинтроу на мачты. Когда же он понял, что с ростом практики у мальчика потихоньку притупляется боязнь, то принялся усложнять задания: например, поручал ему что-нибудь оттащить в «воронье гнездо». А как только Уинтроу спускался на палубу — приказывал нести это назад. В последнее же время он повадился не просто посылать Уинтроу наверх, но приказывал еще и выбираться на самый нок рея[56] и стоять там с сердцем, выскакивающим из груди, пока не воспоследует команды слезать. Торк его попросту изводил. Самым прямолинейным, лобовым, предсказуемым способом. Уинтроу от Торка примерно этого и ожидал. Что его действительно удивляло, так это реакция команды. Издевательства, которым подвергал его Торк, они воспринимали как самое обычное дело. Если кто-нибудь вообще обращал внимание на то, что выделывал над ним Торк, это лишь забавляло матросов. Ни один и в мыслях не держал вмешиваться.

«И тем не менее, — размышлял Уинтроу, цепляясь за рей и поглядывая на палубу далеко под ногами, — все это — во благо». Ветер мощно мчался мимо, наполняя упруго растянутое полотнище паруса, и снасти пели от напряжения. Корабль равномерно раскачивался на ходу, и высота мачты делала качку особенно ощутимой. Не то чтобы Уинтроу начинало нравиться наверху… но возбуждение и восторг (вполне возможно, что гибельный) имели место определенно. Ему бросили вызов — а он его принял и выстоял. Если бы его предоставили себе самому, он никогда не пошел бы на такие испытания. Так что Торка следовало даже поблагодарить. Уинтроу сощурил глаза: ветер свистел в ушах и выжимал слезы. На какой-то миг он даже допустил в сознание крамольную мысль: «А что если в самом деле здесь — мое место? Может ли быть, что под личиной жреца вправду скрывается мореплаватель?…»

Тут его слуха достиг негромкий и странный звук. Металлическое дребезжание. А вдруг это собирался отвалиться какой-нибудь крепеж?… Сердце Уинтроу сразу заколотилось, и он стал медленно переступать по пертам, пытаясь определить, откуда доносился не понравившийся ему звук. Ветер ни дать ни взять намеренно издевался над ним, не давая определить направление. Уинтроу понадобилось изрядное время, чтобы понять: звук менял высоту и к тому же нес в себе ритм, не имевший ничего общего с ровным дыханием ветра. Добравшись до «вороньего гнезда», Уинтроу схватился за край.

Внутри сидел Майлд. Сидел, упираясь в стенки ногами, и, полузакрыв глаза, играл на варгане[57]. Играл одной рукой, как принято у матросов, используя рот в качестве резонатора. Пальцы Майлда так и плясали по стальным язычкам. Он наслаждался собственной музыкой, не забывая в то же время внимательно оглядывать горизонт.

Уинтроу казалось, будто Майлд его не сразу заметил. Но вот молодой матрос бросил на него быстрый косой взгляд, и пальцы его остановились:

— Что? — спросил он, не отнимая, впрочем, инструмента то щеки.

— Ничего… Ты на вахте? Впередсмотрящим?

— Типа того. Хотя высматривать особо и нечего.

— А пираты?… — робко предположил Уинтроу.

Майлд презрительно хмыкнул.

— Делать им больше нечего, только за живыми кораблями гоняться. Ну, то есть слышал я кое-что… когда мы в Калсиде стояли… будто они за кем-то в самом деле недавно гонялись, но это, наверное, спьяну. Большей частью они нас не трогают. Обычно живой корабль от простого при тех же равных условиях уходит как от стоячего… Если, конечно, команда на нем уж не вовсе морозом побитая. Но на живых кораблях таких не бывает, и пиратам это известно. Они знают: даже если поймать, драться придется так, как они ни разу в жизни не дрались. Но если они и победят, толку-то? Заполучить корабль, который нипочем служить тебе не желает? Вот ты сам-то как думаешь: очень бы наша Проказница обрадовалась на своей палубе чужакам? Стала бы их слушаться? Вот уж не думаю!