Том 2. Бэббит. Человек, который знал Кулиджа - Синклер Льюис

Пускай метет, пусть воет вьюга,

Мы с тобой не забудем друг друга.

Зимой любовь не остынет в мире.

Напротив: сердца раскрываются шире.

Давно прошли наши школьные годы,

Уроки, забавы, труды и походы,

Уж мы не виделись много лет,

Но старой дружбы не стерся след.

Послушай, ты себе не можешь представить, сколько таких открыток покупают прожженные бизнесмены и посылают своим однокашникам, с которыми давно не виделись. Я скажу тебе про этого Мэнни Пилштейна: вот гений. Конечно, и раньше были поздравительные открытки, но он организовал их производство на научной основе, с рекламой в национальном масштабе; он первый стандартизировал и пустил на конвейер все эти Рождественские Пожелания. Говорят, оборот увеличился на 10 тысяч процентов — теперь дело поставлено так же солидно, как сеть фирменных бакалейных магазинов или даже День Матери.

У Мэнни я и встретил Эрику; я тогда был в Нью-Йорке один, и пригласил ее в ресторан, и угостил отличным обедом с бутылкой настоящего домашнего кьянти. Мы поговорили с ней по душам, и оказалось, что она, бедняжка, почти так же одинока в Нью-Йорке, как и я.

И каждый раз, когда я появляюсь в Большом Городе один, я встречаюсь с ней -

Послушай, наши отношения так же чисты, как первый снег. Может, я другой раз и поцелую ее в такси и, правду оказать, не знаю, как далеко бы я зашел, отправься мы с ней в Атлантик-сити или еще куда. Но бог мой, я занимаю такое положение и несу такую ответственность, и финансовую и общественную, что я не хочу никаких осложнений. Правду сказать (тебе только одному и скажу), как-то вечером я поехал к ней на квартиру — всего один только раз! И до того перепугался, что потом мы виделись только в ресторанах.

Но как бы там ни было, отношения наши были чисто дружескими и интеллектуальными, и знаешь, что она мне сказала?

Услышав мое мнение о своей работе — а для меня нет в Америке художницы, рисующей лучше поздравительные открытки, — она ответила, что моя похвала будет для нее громадной поддержкой и самым большим стимулом совершенствоваться в искусстве! И сказать по правде, ничто меня, в свою очередь, так не обрадовало, как этот ее ответ на мою похвалу. Ведь дома — Стоит мне только сказать Мэми, что она удачно сыграла в бридж, или что ее новое платье элегантно, или что она очень мило пела на церковном празднике, словом, что-нибудь такое, как она поджимает губы, словно говорит: «И откуда ты взял, черт возьми, что ты в этом смыслишь?»

Господи, наверно, так и будем тянуть волынку, но будь я помоложе -

Эх, да что уж теперь!

Ну, Уолт, пора уж нам на боковую, поздно — тебе надо завтра в контору, а мне на вокзал, поспеть на 12.18, если только достану место в пульмане.

Очень тебе благодарен за откровенный разговор. Конечно, я воспользуюсь твоим советом. Не буду столько разглагольствовать и молоть языком — вот ведь сегодня, ты заметил, за ужином я почти рта не раскрывал, все слушал твою милую жену. Ей-богу. Я извлек урок. Сосредоточусь теперь на продаже товаров и оставлю эту болтовню.

Надеюсь, ты вплотную займешься моим проектом и дашь мне взаймы.

Ты ведь помнишь: я всегда тянулся к тебе. Помнишь тот месяц, что мы провели на ферме у твоего деда, когда нам было лет по двенадцать.

Вот было времечко! Просто идиллия, можно сказать, такого уже не вернуть в наши годы, когда одолевают заботы и уж не до поэзии. Помнишь, как мы украли у старика фермера дыни, а когда он стал горячиться, пришли еще раз и разбили все остальные? А помнишь, как мы спрятали в церкви будильник и он зазвонил во время проповеди? А как мы смазали жиром трамплин у реки и тот ирландец поскользнулся — малый чуть спину себе не сломал. Вот было смеху!

О, это были славные деньки, Уолт, и мы с тобой всегда понимали друг друга, и не забывай: наша фирма дает такие гарантии, каких ты нигде не получишь.

Часть четвертая

Что за люди эти родственники

Ей-богу, не зря говорят: в гостях хорошо, а дома лучше. Как дела? Послушай, Мэми, у твоей машины тормоз в порядке? Ну и отлично.

Что? Да, конечно, Уолт наверняка одолжит мне денег. Но ведь знаешь, что за люди эти родственники. По глазам было видно: они в восторге от моих условий — я ведь даю солидные гарантии, — но надо ж ему было поломаться, и мне пришлось весь вечер слушать, как они препираются с женой.

Бог мой, до чего ж болтлива эта женщина, да и Уолт не лучше! Ему надо было рассказать мне, со всеми подробностями, как он ездил на рыбалку, — мне-то было совсем не интересно -

И до чего ж любопытен — меня еще никто так назойливо не расспрашивал, но ты ведь знаешь, что за люди эти родственники. Боже, какие он задавал вопросы, какие делал намеки! Ему хотелось знать, цапаемся мы с тобой когда-иибудь или нет -

Ну вот, к примеру. Я упомянул как-то Джеки, а он и спрашивает: «А что, Мэми позволяет тебе держать его в доме?»

Ну, я только посмотрел на него и сказал довольно холодно: «Мы с Мэми оба считаем, что дом не место для собаки и ей же самой куда лучше в конуре у гаража».

А то еще — это просто чуть не вывело меня из себя, — он говорит: «Послушай-ка, за время твоих поездок в Нью-Йорк уж не завел ли ты себе там какую крошку?»

Ну, я только посмотрел на него спокойно и говорю: «Уолт, — говорю, — я никогда не думал, что человеку, женатому на милейшем из божьих созданий, стоит даже глядеть на других женщин. Такой человек, естественно, хочет сохранить все лучшее, что у него есть, для той единственной, которая согласилась разделить его судьбу и дать ему счастье».

И тебе тоже стоит запомнить, что я ответил Уолту, — ведь и ты иногда словно выведываешь, не приглашаю ли я в Нью-Йорке девушек обедать.

И тоже заметь, что я сказал Уолту насчет Джеки. Черт меня побери, если я могу понять, почему хотя бы изредка нельзя запирать эту кошку в кухне и пускать Джеки в дом. Но самое главное: хотел бы я, чтоб ты слышала, в каком тоне я говорил с Уолтом о тебе. И знала б ты, как некоторые болтают о своих женах.

Ну, хватит об этом. Лучше рассказать в двух словах о самой поездке.

На поезд я поспел, еще три минуты оставалось, и пообедал в вагоне-ресторане, совсем, кстати, неплохо — помню, ел я овощной суп, и жареного цыпленка с картошкой и кукурузой, и яблочный пирог со сбитым кремом, — эх, если бы ты расшевелила эту литовку, чтоб она взбивала нам крем хоть изредка, — бог мой, и чего эта девчонка думает, за что мы платим ей в месяц добрых шестьдесят пять долларов! — а потом я зашел в салон-вагон выкурить сигару и разговорился с одним джентльменом, он как раз прочитал книгу «Охотники за микробами» и мог рассказать много интересного насчет бактерий и бацилл. Знаешь, одна бактерия порождает в час, кажется, десять тысяч, нет, миллион новых, если я правильно запомнил; во всяком случае, скорость просто поразительная, и этим, понимаешь, объясняются многие болезни.

Разговорился я с этим джентльменом — он, кажется, адвокат, — и он упомянул, что сам родом из Брейнерда в штате Миннесота, и я спросил, не знает ли он случайно Алека Даплекса из Сент-Клауда, тоже в Миннесоте, — помнишь, мы с ним познакомились в Калифорнии, — и что же оказывается: этот джентльмен — троюродный брат Алека! Подумать только!

«Да, сэр, — говорю я ему, — в конце концов мир действительно тесен!»

Ну, часов эдак в девять я решил, что пора лечь и попытаться уснуть; хотя странная вещь — я уж тебе, кажется, говорил — первую ночь в пульмане мне почти никогда не спится; но я решил: возьму и попробую, — проводник как раз расстелил мне постель, и я разделся, завел часы и забрался под одеяло -

Но нечего так уж расписывать эту поездку — никаких особо интересных происшествий, кроме этой замечательной встречи с джентльменом, его зовут м-р Маклоу, который оказался братом Алека Даплекса, но вот, впрочем, что еще…

На завтрак я думал заказать гречишных лепешек и говорю официанту: «Я возьму гречишных лепешек. И сиропа».

«Извините, — говорит, — сэр, но у нас сегодня нет гречишных лепешек».

«У вас нет гречишных лепешек?» — спрашиваю.

«Нет, — говорит, — сэр, гречишные лепешки не указаны в меню завтрака. Но у нас есть маисовые лепешки».

«Ну, — говорю, — если уж у вас нет гречишных лепешек —»

Часть пятая

Путешествие так расширяет кругозор

Хочу сказать вам, миссис Бэббит, и знаю, миссис Шмальц всей душой согласится со мной, никогда еще обед не доставлял нам большего удовольствия, таких нежных жареных цыплят я редко едал. И, конечно, это истинное наслаждение — провести тихий вечерок с вами и с Джорджем. Лично я даже рад, что пастор и его жена не смогли прийти. Я не меньше других восхищаюсь преподобным Хикенлупером — как вы сказали, он пользуется самым большим влиянием среди христиан Зенита, — но просто чудесно запросто, по-домашнему потолковать с вами и Джорджем.