Дом с золотыми ставнями - Корреа Эстрада

Факундо дали новое имя. Его окрестили Шанго. Бог-кузнец, хозяин грома и молнии, легендарный предок. Он отзывался на это имя, но оно ему не нравилось.

А Филомено отказался менять имя.

– Я назван в честь великого воина земли за морем, – объяснял он, освоившись с образной речью родни. Он был прав, и желание его уважили.

Нас поженили, когда прошло десять дней от нашего приезда. Стоял как раз сухой сезон – праздное время, время свадеб, танцев, гремящих по вечерам барабанов.

Барабаны рокотали, выговаривая слова, и толпа танцоров на вытоптанной площадке их подхватывала, и десятки босых пяток топали в мелкую пыль. Трудно было устоять против бешеного ритма, и даже Гром, никогда не откликавшийся на голоса бонго Ма Обдулии, выходил в общий круг, возвышаясь над ним ровно на голову… Били барабаны, пищали флейты, мальчики гроздями висели на ветвях дерева огбу, порою сваливаясь на головы танцоров. Я вспомнила детство – я тоже залезла на дерево полюбоваться на праздничную кутерьму. Но только сквозь рокот, выговаривавший отчетливо свежую сплетню: "Куда уходит по вечерам вдовушка Экеама?" мне звучало отчетливо:

Bayla, bayla, negra…

Глава тринадцатая

Мы устраивались поудобнее на облюбованной ступеньке лестницы – не слишком высоко и не слишком низко. Праздность хороша для отдыха, но она угнетает, если не от чего отдыхать. Нашей семье, как всем в роду, полагался земельный надел, и со дня на день брат обещал отвести нам участок.

Я вспоминала полузабытые лица и порядки, а Гром знакомился со всем заново.

Он был поражен, когда узнал, что едва ли не четверть населения агболе составляли рабы. Это пришлось ему объяснять, что эру-идиле – домашние рабы – совсем не то, что раб на плантации. Их никогда не продают, их дети считаются свободными, их внуки родятся на правах хозяев дома. Иное дело – арота, рабы-пленники, подлежащие продаже, или эру-керу, обрабатывающие поля, или ивофа – кабальные, продающие себя сами на какой-то срок, пока не отработают долг. Порядки относительно рабов в царстве Ойо не были так просты. В те годы, например, в Ибадане правил боле из числа рабов алафина, присланный сменить предыдущего, попавшего за что-то в немилость. Рабы занимали чиновничьи должности – собирали, например, подать за вход при городских воротах, рабы следили за порядком на базаре, рабы служили в городском войске; рабы могли быть судьями или тем, что у белых называлось "чиновник для особых поручений". Рабы могли жениться на свободных женщинах – на такие браки поглядывали косо, но они не запрещались.

Бывали среди рабов богачи, которые могли бы выкупиться на свободу, но считали это дело несущественным.

Да, порядки были не так просты. Вскоре кое-какие из них Грому пришлось усвоить на деле.

Как-то утром на нашей галерее раздался стук и звонкие голоса. Там стояли две девчонки – вряд ли им вдвоем было больше лет, чем мне одной. Они переминались, позвякивая медными браслетами.

– Нас прислал Аганве, – начала одна.

– Тебе и твоему мужу, – подхватила другая. – Аганве сказал, что если Шанго хочет быть настоящим хозяином дома, он должен иметь большую семью.

Что делать! Африка вступала в свои права. Если мой муж хотел быть влиятельным человеком, в числе прочих атрибутов достоинства он обязан был иметь гарем. А мой брат заботился о престиже ближайшей родни, поскольку его это тоже близко касалось. Вот он от щедрот своих прислал этих двух – для начала. Славные такие, слегка перепуганные мордашки. Одна постарше и покрепче, по имени Мбе, вторая – Нноли – совсем девочка. Ну что ж, обычай был законом в этой земле.

Факундо появился со двора, где возился с лошадьми.

– Что за красотки? – спросил он.

– Мой брат сказал, что одной жены тебе мало, и прислал еще двух.

Сама я в это время сдергивала с девчонок саронг и снимала браслеты и бусы. Гром покосился блудливым взглядом:

– Мне что, прямо сейчас за них приниматься?

Я была склонна скорей рассмеяться, чем рассердиться. Посмеиваясь, я и объяснила, что таков обычай. Купленного или подаренного раба новый хозяин должен переодеть в свою одежду, а старую отослать прежнему, не позднее чем на другой день.

– Иначе раб не становится твоим и прежний хозяин вправе забрать его назад, даже если за него уплачено. А этих девчонок тебе подарили, и если их не переодеть, Аганве подумает, что они тебе не понравились. Зачем лишние недоразумения? Уж лучше уважить родню и нарядить получше. Тащи-ка сюда вон тот мешок…

И пока он выуживал на ощупь два отреза плотного китайского шелка – наверняка такого не имела даже первая жена боле – шепнула ему на ухо:

– Может быть, от какой-то их них и будет сын, обещанный Ма Обдулией?

Но случилось по-другому: вскоре выяснилось, что я сама беременна…

Мы в это время жили не в городе, а в своем они. Что такое они? Можно сказать, что деревня, и в то же время не совсем деревня.

Все в городе имели свои земельные наделы. У кого-то они располагались прямо за городскими стенами, и их хозяева, проснувшись в агболе, выходили в поле с мотыгами. Те, у кого участки были далеко, строили хижины рядом с ними, и эти хижины образовывали целые селения, обитаемые обычно только во время дождей, когда на полях больше всего работы. Такие селения называются они. Кое-кто жил в они круглый год, но большинство их в сухой сезон пустовало.

Мы приехали месяца за три до начала дождей, чтобы обустроиться основательно.

В это же они одновременно с нами отправился и Идах с семьей. Ему дали новый участок взамен старого, которым пользовались в его отсутствие жены и который совсем истощился за пять лет. Расчистка кустарника под посадку ямса – тяжелое мужское дело, и хотя у Идаха было четверо сыновей, ставших совсем взрослыми к моменту возвращения отца, никто не подумал попросить у рода новое поле. Земли в избытке было у города, лежащего на границе между кустарниковой саванной и вековым влажным лесом, не хватало рабочих рук. Потому и Факундо дали изрядный кусок земли с обширным пастбищем.

Факундо тоже был глава большой семьи. В они с нами приехали не только две девчонки, но и еще несколько эру, тоже подаренных братом. Аганве, конечно, рассчитывал на ответную щедрость, и мы ее проявляли. Но, конечно, сами мы не много наработали бы, потому что я не помнила, как возделывать ямс, а Гром вовсе этого не знал. Он собирался развести со временем большой табун и для этого вез через океан полтора десятка лошадей; и расцветал от удовольствия, следя, как привольно носятся кони по траве.

Дел было – непочатый край. Строить новый дом вместо прежней хижины. Ставить конюшни и собирать все обзаведение, которое полагалось в настоящем доме. И, конечно, расчищать поле, потому что в Ибадане ни один уважающий себя человек не жил без своего поля и урожая, даже если был способен содержать семью ремеслом или торговлей. Богатство по старинке мерилось количеством припасов в амбарах, а все прочие атрибуты достоинства были приложением к этому главнейшему.

Скоро уже на нашем участке стоял дом, обнесенный изгородью, внутри изгороди, разделенной на мужскую и женскую половины, стояли хижины. Дом был без окон, со стенами, не доходящими до крыши, просторный дом из дерева и глины. За порогом начиналась своя земля, на ней стоял свой дом, а в доме я была хозяйкой, а мой муж – хозяином. Серый по вечерам ложился у моих ног, когда текла неспешная беседа; сын с луком и стрелами целые дни пропадал, приходя обвешанный связками дичи. За стеной под навесом топали лошади, загоняемые на ночь. А в чреве толкалось дитя, которое должно было родиться свободным на свободной земле. Чего еще надо для счастья? Окон с жалюзи? Глупости!

А все же словно чего-то не хватало… Но потом родилась дочь, толстая, губастая, с родимым пятном на бедре и черная-пречерная, как отец и брат. Факундо не знал, кто его отец, но очень может быть, что он был лукуми только по матери. В нашем народе не встречаются такие темнокожие, как он.

Я хотела назвать дочку Тинубу – как мою мать.

– Хорошо, – сказал Факундо. – Только пусть у нее будет второе имя – Мари-Лус.

Меня это удивило.

– А разве она не йоруба?

– А разве ты уверена, что мы сами – йоруба? – неожиданно резко отозвался муж.

– Ты всегда замечала все лучше меня, – погляди-ка хорошенько вокруг: разве мы такие же йоруба, как все остальные? Ведь я креол; да и ты, если на то пошло, больше креолка, чем африканка, хоть и родилась здесь. Заметь себе: пусть мы одеваемся, как они, живем, как они, говорим, как они – думаем-то мы по-другому!

Даже Идах – босаль, но он пообтерся в наших краях, и погляди, как он временами на все посматривает. Заметь это, душа моя!

Он был прав, Шанго, мой Гром. Я действительно на многое не обратила внимания, потому как раз, что дышала тем же воздухом, что и в детстве. Меня не раздражали многие запреты и ограничения, приводившие Факундо в бешенство.