На сопках маньчжурии - Павел Далецкий

Неимоверно толстая Занадворова кормила у колодца индюков. Она была в капоте и сказала Попову басом:

— Ты уж не смотри на меня, батюшка!

Алексей Иванович прошел в кабинет. Занадворов у окна прочищал мундштук трубки.

— Ну-с, — начал он.

Алексей Иванович наотмашь ударил его по лицу:

— Дворянин! Мерзавец!

Занадворов припал на кресло.

В следующую минуту он метнулся за шашкой — но оскорбителя уже не было в комнате, — потом к зеркалу — багровая вздувшаяся полоса пересекла щеку… Хотел кликнуть стражников, арестовать Попова.

Но тот за воротами уже сел в долгушу, загремели колеса…

Алексей Иванович представлял себе происшедшее так: Занадворов с несколькими приспешниками высадился около Монгугайской бухты. Они схватили Марфу, когда та была на огороде, купалась или шла к корейцам-арендаторам.

Все в Марфиной комнате говорило о внезапном исчезновении хозяйки: вещи были на месте, неоконченный штопаньем чулок лежал на подоконнике, ключ торчал в замке шкафа.

В городе Марфы не было, в Никольском тоже. Наконец Алексей Иванович узнал, что Занадворов прячет ее на заимке.

Алексей Иванович думал, что заимка охраняется, что начальник округа ждет его набега. Осторожно ехал он в сопровождении Леонтия и Хлебникова, вооруженных винтовками.

У ручья, на берегу которого расположилась усадьба, Попов спешился. Тропинка привела его к забору, а оттуда к дому.

Никого не было на тропинке, никого не было во дворе. Корейцы в белых халатах вышли из фанзушки и направились в сарай, не обратив никакого внимания на Алексея Ивановича.

«Да полно, здесь ли она, верно ли мне донесли?» — усомнился Алексей Иванович и в ту же минуту увидел Марфу. Она сидела на скамейке под огромным орехом. На ней не было веревок, ее никто не стерег, она сидела совершенно свободно, в спокойной позе.

Алексеи Иванович перепрыгнул через бревно, ветка хрустнула, Марфа оглянулась — и точно приросла спиной к дереву: она не встала, не протянула к нему рук. Смотрела на него темными глазами и не улыбалась.

— Ты что, Марфа? — спросил Алексей Иванович. — Марфа! — повторил он, садясь с ней рядом.

— А напрасно ты, Алексей Иванович… — сказала Марфа.

— Что с тобой? — дрогнувшим голосом спросил Алексей Иванович. — Что напрасно?

— Напрасно… я ведь сама от вас ушла.

Кровь ударила в голову Алексею Ивановичу. Не понимая, не веря, испытывая какую-то невыразимую пустоту в груди, он спросил:

— Чему же я обязан? Мерзок, что ли?

— Жениться вы на мне хотели, Алексей Иванович, — сказала Марфа тихим голосом, Она посмотрела на свои руки, лежавшие неподвижно на коленях, на босые ноги, выглядывавшие из-под юбки. — Уважаю я вас очень, Алексей Иванович, — оттого. И очень благодарна.

— Не знаю, либо я сошел с ума, либо ты, — дрожащим голосом проговорил Алексей Иванович.

— Нет, почему же… Ум здесь ни при чем… а я решила так; вы очень ко мне в последнее время были заботливы… Сначала не так. Сначала: пришла к вам женщина в дом — естеству мужскому легче, ну и хорошо. А потом я увидела, что стала вам дороже. Полюбили вы меня, Алексей Иванович, — вот что я поняла. А как поняла, порешила уйти от вас: зачем обижать хорошего человека? Какая я жена вам?

— Значит, все из-за того, что я захотел на тебе жениться, — сказал он с горечью, — оттого, что хотел, чтобы ты стала матерью детей моих? Я с ума схожу, Марфа!

Марфа молчала. Ее плотно сжатые губы вздрагивали. Алексей Иванович заметил, что она похудела и худоба положила на ее лицо отпечаток еще большей суровости.

— Ну, а если бы я сказал тебе: возвращайся — и будем жить, как жили?

Марфа чуть заметно повела плечами:

— Вы не согласитесь, Алексей Иванович… я ведь уже…

Она не досказала. Алексей Иванович минуту молчал, потом поднялся и сказал глухо:

— Ну, будь по-твоему. Спасибо за службу…

— И вам за ваше добро спасибо.

Алексей Иванович побежал со двора.

Пятая глава

1

После окончания военного училища Проминский прослужил в полку несколько лет. Военная служба показалась ему скучнейшей, он вышел в запас и поступил в университет. Но университета не кончил.

В сущности, что ему мог дать университет? Диплом и право преподавать в гимназии! Нет уж, спасибо, — педагог! Учитель гимназии! И вообще служба! Нужны деньги… Путешествовать хорошо… Вот англичане, молодцы, путешествуют и завоевывают! А русский увалень сидит на своих гречневых да овсяных полях… Деньги есть у дяди, да дядя скуп, на путешествия не дает.

Бросив университет, Проминский принялся читать современные романы, увлекаясь Киплингом и Джеком Лондоном.

Дядя Проминского Аркадий Николаевич Ваулин, акционер и директор-распорядитель большого завода, хотел бы видеть племянника деловым человеком. К чему эти беспредметные порывы в неопределенную даль? Моря, путешествия, какая-то Африка или Малайский архипелаг? Ах, на Таити увлекательно! Голые таитянки! Друг мой, сейчас нужна энергия, но энергия производительная.

— Дядя, кто к чему способен. Из бесцельных блужданий бродяг умные люди тоже извлекают выгоды.

— Все хорошо в меру, Александр!

Ваулин был невысок, широкоплеч, с квадратным лицом.

На квадратном лице, которое карикатурист изобразил бы в виде бульдожьей морды, даже поверхностный физиономист читал решительность и твердость. Галстуки Ваулин носил черные, бабочкой. Костюмы тоже черные.

В иную минуту, по строгости лица и костюма, он мог сойти за баптистского проповедника.

Однако бодрое состояние Ваулина омрачалось неприятными для него событиями в стране и брожением среди рабочих на заводе.

— Радетели о благе народном — социалисты! Удивительно модным стало у нас занятие — считать деньги в чужом кармане.

— Пусть себе считают, дядя! За границей тоже считают..

— Друг мой, в России от этого занятия бомбами пахнет.

Из любопытства, а также для того, чтобы понимать все, Ваулин читал книги марксистов. Некоторые страницы его возмущали, некоторые заставляли задумываться, но так как он читал не для того, чтобы найти истину, а для того, чтобы найти доказательства тому, что он, Ваулин, должен богатеть, то он пришел к выводу, что деятельность марксистов нужно пресекать не только тюрьмами, ссылками и виселицами — идеями нужно отвоевывать рабочих от социалистов.

Русский человек хоть и любит копейку… но если дать ему что-либо толковое, для души, он и от копейки откажется.

А вот что́ дать для души? Внушительного попа, хитро воздействующую книжечку? Тут даже жена Мария Аристарховна, с ее столоверчением, может оказаться полезной… Надо искать, думать.

Рабочий вопрос не давал Ваулину покоя. На заводе он хотел иметь покорную, послушную армию, а мастеровые, вместо того чтоб думать о нем, думали о себе.

Весной в Петербург из поездки на Дальний Восток вернулся инженер Валевский, строивший один из участков Сибирской магистрали, и в тот же день обедал у своего старого друга Ваулина. Он сидел рядом с хозяином, а хозяйка Мария Аристарховна и Саша Проминский — напротив.

Валевский рассказывал множество историй из быта и нравов Владивостока, Японии, Китая. Саша Проминский сначала слушал его скептически, но вскоре увлекся.

— Взглянем на карту, — говорил Валевский, — теплые моря будут омывать берега России. Я выскажу мысль, еще еретическую: культура человечества в скором времени переменит свое местожительство — с берегов Атлантики она переберется на Тихий океан.

— Желтороссия! — усмехнулся Ваулин. — А столица Желтороссии — твой знаменитый Дальний?

После обеда гость и хозяин уединились в кабинет, а Проминский остался с тетушкой в столовой…

— Вот почему бы мне не поехать в Маньчжурию? — говорил Проминский. — Новые земли, новые возможности..

— Какие там для тебя новые возможности, Саша?

— Не знаю какие, но трагедия моя в том, что дядя скуп и не хочет давать тех ничтожных грошей, которые нужны мне для того, чтобы ездить по свету и свободно искать истину.

— Ты ее не там ищешь, Саша.

Мария Аристарховна в свои сорок лет сохраняла девическую стройность тела и лучистость глаз. Говорила она мягким, застенчивым голосом, то опуская, то вскидывая ресницы, отчего моложавое ее лицо еще более молодело. Мир ей казался грубым, жестоким. Она любила искусство, но более всего вопросы духа, что привело ее к спиритизму и жажде духовного учителя.

— Милая тетушка, — проговорил Проминский, — пока мы на земле, мы должны искать истину на земле. Я не отрицаю ваших душ. Бессмертие не такая вещь, чтобы от него стоило отмахиваться. Но пока у меня есть тело, я хочу жить телом. Согласитесь, что оно дано нам вовсе не для того, чтобы мы познали его тщету.