Жребий Салема - Стивен Кинг

– Если я буду уверен, что свидетели заслуживают доверия и не шутят, я восприму их слова всерьез.

– В этом мы с вами расходимся, – объявил Питри с той же ироничной улыбкой.

– Вы проявляете косность мышления.

– Отнюдь; просто здравый смысл.

– В данном случае это одно и то же. Скажите, а в фирме, где вы работаете, поощряется ли принятие руководителями решений по наитию и внутреннему убеждению, а вовсе не исходя из реальных фактов? Это никакая не логика, Питри, а двойные стандарты!

Генри поднялся, и на его лице уже не было улыбки.

– Признаюсь, ваша история действительно внушает тревогу. Вы вовлекли моего сына в нечто сомнительное и, не исключено, даже опасное. Вам всем повезет, если вы не предстанете за это перед судом. Я позвоню вашим людям и переговорю с ними. А потом действительно будет лучше отправиться в больничную палату мистера Берка и все обсудить на месте.

– Рад, что вы готовы пойти на такую жертву вопреки своим принципам, – сухо отозвался Каллахэн.

Питри вышел в гостиную и взял трубку. Гудка не было – телефон молчал. Нахмурившись, Генри пару раз постучал по рычажку. Никакой реакции. Положив трубку на место, он вернулся на кухню.

– Похоже, телефон не работает, – сообщил он и, увидев, как Марк и Каллахэн обменялись испуганными взглядами, раздраженно добавил: – Могу вас заверить, что вывести из строя телефонную линию в Джерусалемс-Лоте могут не только вампиры.

И тут погас свет.

Джимми бегом вернулся в палату Мэтта.

– В доме Питри не работает телефон! Похоже, он там! Черт, как же мы не сообразили!

Бен вскочил с кровати. Мэтт помертвел лицом.

– Видите, как он действует? – пробормотал учитель. – Как расчетливо? Будь у нас в запасе хотя бы час дневного времени, мы могли бы… но его у нас нет! Теперь уже поздно!

– Нам надо отправиться туда! – сказал Джимми.

– Нет! Ни в коем случае! Во имя сохранения наших жизней этого делать нельзя!

– Но они…

– Им уже не поможешь. Пока вы туда доберетесь, все уже будет кончено.

Бен с доктором нерешительно мялись у двери.

Мэтт собрался с силами и заговорил – тихо, но властно.

– Его эго огромно, и гордыня тоже. Это слабости, которыми мы можем воспользоваться. Но у него исключительный ум, который нельзя не уважать и не принимать во внимание. Вы показали мне его письмо – я не сомневаюсь, что он превосходный шахматист. Неужели вы не понимаете, что он мог в этом доме делать все, что угодно, не выводя телефон из строя? Он хочет показать, что одной из белых фигур поставлен шах. Он понимает толк в силе. Знает, что противников можно ослабить, если внести смуту в их ряды и разделить на части. Вы забыли об этом. Разбились на две группы и тем самым дали ему преимущество. Если вы броситесь к дому Питри, то вместо двух групп станет три. Я здесь один и прикован к постели – легкая мишень, несмотря на все распятия, книги и заклинания. Ему всего-то и требуется послать сюда одного из своих потенциальных адептов, чтобы прикончить меня ножом или пулей. И тогда вас останется всего двое – очертя голову спешащих в ночи навстречу собственной гибели. И Салемс-Лот весь окажется в его власти. Неужели вы этого не понимаете?

Бен заговорил первым.

– Все так, – согласился он.

Мэтт откинулся на подушки.

– Я говорю не из страха за свою жизнь, Бен. Поверь. И даже не из страха за ваши жизни. Я боюсь за город. Что бы ни произошло, кто-то должен остаться, чтобы остановить его завтра.

– Да! И до меня ему не добраться, пока я не отомщу за Сьюзен!

В комнате воцарилась тишина.

Первым ее нарушил Джимми Коуди.

– Они еще могут спастись, – задумчиво произнес он. – Мне кажется, он недооценивает Каллахэна, а что уже недооценил парнишку – это точно! Марку палец в рот не клади!

– Будем надеяться, – сказал Мэтт и закрыл глаза.

Началось ожидание.

Отец Каллахэн стоял у стены просторной кухни дома Питри, высоко подняв над собою материнское распятие, которое излучало призрачное сияние. У мойки напротив возвышался Барлоу: одной рукой он держал заведенные за спину руки Марка, а другой стискивал ему горло. Посреди кухни в груде осколков стекла лежали бездыханные тела Генри и Джун Питри.

Все произошло так быстро, что Каллахэн никак не мог прийти в себя. Только что в ярко освещенной кухне он разговаривал с отцом мальчика, стараясь при этом держать себя в руках, что давалось совсем не просто. В следующее мгновение он оказался в ситуации, возможность которой Генри Питри отрицал с несокрушимым спокойствием и уверенностью.

Мозг лихорадочно пытался понять, что же произошло.

Питри вернулся и сообщил, что телефон не работает. И почти тут же погас свет. Джун Питри закричала. Упал стул. Какое-то время они пытались сориентироваться в темноте, натыкаясь на мебель и окликая друг друга. А потом окно над мойкой разлетелось на мелкие кусочки, которые со звоном усыпали пол. И все это заняло несколько секунд.

Заметив, как промелькнула чья-то тень, Каллахэн очнулся от оцепенения и схватился за крест, висевший на груди. Едва он его коснулся, как тот начал светиться, заливая кухню мерцающим светом.

Священник увидел Марка, который пытался вытащить мать в гостиную. Рядом с ними стоял Генри, и на его столь невозмутимом обычно лице было написано крайнее изумление: он не мог поверить своим глазам! А за ними возвышалась фигура, будто сошедшая с полотен Фрэнка Фразетты: губы на бледном лице растянулись в ухмылку, обнажая длинные острые клыки, а налитые кровью глаза горели, словно распахивая ворота в ад. Барлоу вытянул руки (Каллахэн успел разглядеть, какие тонкие и длинные у него были пальцы – совсем как у пианиста-виртуоза) и стукнул Джун и Генри головами друг о друга. Раздался громкий и тошнотворный хруст, и родители упали как подкошенные. Свою первую угрозу Барлоу исполнил.

Марк испустил пронзительный крик, полный отчаяния, и бросился на Барлоу.

– Вот ты где! – удовлетворенно воскликнул тот своим властным и звучным голосом.

Марк вне себя накинулся на него и был тут же схвачен.

Каллахэн подался вперед, высоко подняв крест.

Довольная ухмылка Барлоу сменилась гримасой агонии, и он отступил назад, прикрываясь мальчиком. Под ногами захрустели осколки.

– Во имя Господа нашего… – начал Каллахэн.

При упоминании Господа Барлоу испустил крик, будто получил удар хлыстом, его рот с блестящими клыками скривился от нестерпимой боли, а на шее рельефно вздулись жилы.

– Не подходи! – крикнул он. – Не подходи, шаман! Или я пущу мальчишке кровь прямо сейчас! – И в подтверждение своих слов, будто гадюка в смертоносном броске, лязгнул клыками у самой шеи Марка.