Жребий Салема - Стивен Кинг

– Напротив! – неумолимо возразил Джимми. – Она восстанет из мертвых.

Взяв безвольно лежавшую руку Сьюзен, он надел на нее манжету тонометра и измерил давление: 00/00, – затем приложил стетоскоп к груди и дал каждому послушать царившую там тишину.

В руку Бена вложили какой-то предмет – даже годы спустя он так и не смог вспомнить, кто именно дал ему молоток. Самый обычный молоток с резиновой рукояткой. В луче света тускло блеснула сталь бойка.

– Сделайте это быстро и выходите на свет, – сказал Каллахэн. – Остальное мы закончим сами.

Чтобы снова обрести покой, надо сначала испить эту горькую чашу.

– Господи, помилуй! – прошептал Бен и, размахнувшись, нанес удар молотком.

Боек опустился точно на торец кола, и по ручке прокатилась волна отдачи, которая будет преследовать его до конца жизни. Будто от силы удара голубые глаза девушки широко распахнулись и из проделанного колом отверстия хлынул фонтан крови, забрызгивая ему руки, лицо и рубашку. В воздухе повис едкий запах раскаленного металла.

Сьюзен скорчилась и бешено замахала руками. Ее пятки застучали по столу, отбивая какую-то невообразимую чечетку. Рот широко раскрылся, обнажая хищные клыки и исторгая жуткий пронзительный визг. Из углов рта потекли струйки крови.

Молоток опять взметнулся вверх и опустился. А потом еще и еще…

В голове у Бена раздалось громкое воронье карканье, а перед глазами закрутилась карусель из каких-то невиданных мерзких чудовищ. Руки, кол, молоток, безжалостно наносивший удары, – все было залито алой кровью. В дрожащих руках Джимми прыгал фонарь, то и дело выхватывая лучом искаженное безумием лицо Сьюзен. Зубами она впились себе в губы, разрывая их на полоски. Кровь забрызгала белое полотно, которым Джимми после осмотра аккуратно прикрыл тело, вырисовывая на нем причудливые фигуры, похожие на китайские иероглифы.

Сьюзен вдруг выгнулась, будто сильно натянутый лук, и раскрыла рот так широко, что, казалось, челюсть не выдержит и вот-вот сломается. Из раны, проделанной колом, на этот раз прямо из сердца, вырвался новый фонтан крови, которая в неверном свете фонаря показалась почти черной. Сьюзен испустила дикий вопль, исторгнутый будто из самых мрачных глубин генетической памяти и темных закоулков человеческой души. Изо рта и носа хлынули потоки крови… и было в них что-то еще. В неровном свете прыгающего луча фонаря в этих потоках мелькала какая-то неясная тень, которая, в конце концов, растворилась во мгле и исчезла.

Наконец Сьюзен откинулась назад и затихла. Рот закрылся, а изорванные губы чуть раздвинулись, будто для последнего вздоха. Ресницы дрогнули, и Бен на мгновение увидел – или так ему показалось – ту прежнюю Сьюзен, которую встретил в парке с книгой в руках.

Кончено!

Он бросил молоток и попятился назад, вытянув вперед руки, словно дирижер перед обезумевшим оркестром.

Каллахэн положил ему на плечо руку:

– Бен…

Тот бросился прочь.

На ступеньках он споткнулся, упал и, с трудом поднявшись на колени, дополз до света наверху. Детские страхи из подсознания смешались с только что пережитым ужасом. Стоит обернуться, как за спиной на расстоянии вытянутой руки окажется Хьюби Марстен (а может, и Стрейкер) с глубоко впившейся в шею веревкой и кривой усмешкой, обнажающей клыки, на зеленоватом распухшем лице. Не выдержав, он испустил горестный стон.

Откуда-то издалека донеслись слова Каллахэна: «Нет, пусть идет…»

Бен выскочил из дома через заднюю дверь на кухне. Подгнившие ступеньки на крыльце не выдержали тяжести его тела и сломались, и он, потеряв равновесие, растянулся на земле. Потом отполз на четвереньках от дома, поднялся и обернулся.

Ничего!

Дом, лишившись обитавшего в нем зла, превратился в обычное заброшенное строение.

Бен Миерс стоял в тишине поросшего сорняками заднего двора и, запрокинув голову, жадно вдыхал свежий воздух.

Осенью ночи в Салемс-Лоте наступают следующим образом.

Сначала солнце перестает наполнять воздух теплом, и тот остывает, становится холодным, напоминая тем самым о приближении долгой зимы. На небе образуется тонкая облачность, а тени удлиняются. Эти тени узки и безжизненны, в отличие от летних, – ведь уже нет ни листьев на деревьях, ни кучевых облаков на небе, чтобы придать им движение и форму. Своей костлявостью и резкостью эти тени похожи на зубья, вгрызающиеся в землю.

По мере того как солнце клонится к горизонту, его живительный желтый свет начинает густеть и меняется на неистовый оранжевый. Усеянное облаками небо озаряется переливами красного, оранжевого, багряного и пурпурного цветов. Иногда облака расступаются, и в образовавшиеся полыньи падают лучи невинного желтого солнечного света, напоминающие об ушедшем лете.

Сейчас шесть часов – время ужина (в Салемс-Лоте обедают в полдень).

Мейбл Уэртс со складками нездорового жира на полном и дряхлом теле сидит подле телефона над вареной цыплячьей грудкой и чашкой чая.

На кухне в пансионе Евы постояльцы поглощают кому что Бог послал: замороженные полуфабрикаты, консервированную отварную солонину, бобы из банки, так не похожие на те, что готовила по субботам мать в далеком детстве, макароны или разогретые гамбургеры, прикупленные по дороге домой в фалмутском «Макдоналдсе». Ева в гостиной играет в карты с Гровером Верриллом, недовольно покрикивая на постояльцев, чтобы те убирали за собой и не слонялись без дела. Они уже давно не видели ее такой раздраженной, но понимают, в чем дело, хотя она сама себе в этом и не признается.

Мистер и миссис Питри едят сандвичи на кухне, пытаясь сообразить, что означает недавний звонок от местного католического священника отца Каллахэна: «Ваш сын со мной. С ним все в порядке. Я скоро привезу его домой. До свидания». Обсудив, не стоит ли поставить в известность местного блюстителя порядка Паркинса Гиллеспи, они решают немного подождать. Они оба заметили в сыне, которого мать и без того считала чересчур замкнутым, некую перемену, но никак не связывали ее с тем, что произошло с Ральфи и Дэнни Гликами.

Милт Кроссен подкрепляется молоком с хлебом в кладовке своего магазина. Со смерти жены в 1968 году аппетит у него чертовски плохой.

Делберт Марки – хозяин заведения «У Делла» – разделывается с пятью гамбургерами, самолично поджаренными на гриле. Он ест их с горчицей и горами сырого лука, а потом будет весь вечер жаловаться постояльцам на жуткую изжогу.

Экономка отца Каллахэна Рода Кэрлесс не ест ничего. Она беспокоится о святом отце, который куда-то уехал.

Гэрриетт Дэрхэм со своим семейством угощается свиными отбивными.

Карл Смит довольствуется одной картофелиной и бутылкой лимонада «Мокси».