ВДВ. С неба — в бой - Михаил Скрынников

«Пойдем посмотрим, как дела у вашего друга». Зашли в палатку. Хабаров уже с обработанной рукой, напичканный лекарствами, лежит на носилках, справа и слева от него тоже раненые. Леня под воздействием лекарств с трудом узнал нас, но вспомнил про оставленный батальон, попросил меня позвонить в бригаду и узнать, как дела. Пока Анатолий отвлекал его разговором, я бегом в штаб, позвонил в Кундуз, разузнал все про хабаровский батальон и назад в медсанбат. Комбат немножко отошел от лекарств и даже заметно приободрился от новости, что батальон задачу успешно выполнил и возвращается к месту посадки на боевые машины. Мы еще долго забавляли его разговором, пока медсестра не попросила нас оставить раненого в покое. Пожелав комбату доброго здоровья, мы вышли из палатки: На следующее утро на аэродроме проводили Хабарова в Москву. Определили его в госпиталь им. Бурденко. Ранение у Лени было очень тяжелое.

Месяца через два я возвращался из отпуска. В Афганистан возвращался с большим нежеланием, как кролик в пасть удава. Отпуск, как всегда, пролетел очень быстро и незаметно. Да по-другому летом, а тем более при родителях, друзьях, и не бывает. И вот подкрался тот день, когда тяжесть тоски навалилась на меня подобно той, которую испытывал в прошлом году. Только с каждым годом это переносить становилось все тяжелее и тяжелее. Конечно, нет смысла себя сравнивать с античным героем, который на своих плечах держит край земли, но все же моральная и душевная тяжесть в такие минуты бывает очень сильной. Ну, уж очень не хотелось расставаться с женой, сыном, родителями и уезжать в далекую, а тем более совсем чужую страну, где вдобавок еще и стреляют. Подкрадывалась нехорошая мысль, а смогу ли я их снова увидеть. И тут же сплюнул через левое плечо и от себя отогнал эту дурацкую мысль. Служба в той стране была далеко не похожа на службу в чужих странах, которые назывались советскими группами войск за границей. Там офицеры за свою ратную службу имели огромадные блага. Мы же видели одну и ту же картину каждый день: горы, зной, холод, боевые действия, переживания за своих друзей и подчиненных. Нас в Союзе даже как-то называли «ограниченный контингент», а ведь и правда, мы были ограничены абсолютно во всем. На бытовом уровне офицеры часто поругивали свое правительство, но не больше, и продолжали честно выполнять воинский долг. Вот и я, оставив семью в Белоруссии, летел в сторону Азии, а конкретнее в Фергану через столицу нашей Родины. В Москве мне даже удалось с Хабаровым повидаться. Время было неприемное, но мне, как участнику боевых действий, пошли навстречу. Позвонили в палату, и Хабаров подошел к воротам. Меня через проходную на территорию госпиталя не пропустили. Через чугунные ворота, как смогли, обнялись. Мы оба были рады видеть друг друга. Говорили минут пять, не больше, подошла дежурная медсестра и вежливо меня попросила не задерживать больного, так как ему предстоят процедуры. «Ну, Леня, быстрее выздоравливай». — «А ты берегись в Афганистане».

Встретились мы с ним спустя несколько лет, когда он учился на заочном факультете в Академии им. Фрунзе. В Фергане пару дней с Агузаровым покуролесили. У авиаторов уточнил время вылета борта на Кабул и стал собираться за бугор. Теща напекла в дорогу всяких пирожков. Самолеты в летнее время в Афганистан улетали рано утром, по прохладце, так машинам было легче. Накануне встретился с Ливинским, военным комендантом города, он обещал прислать служебную машину, которая и отвезет меня на аэродром. Утром в Афган вылетали два борта, один на Кабул, другой в Баграм. Оба экипажа были мне знакомы. Стоим около самолета, разговариваем о том о сем, о службе на чужбине. Подъехал командир корабля: «Ждем начальника политотдела, он полетит вместо правого летчика». С начальником политотдела полка я тоже был знаком. В это время к самолету подъехали еще несколько пассажиров. Во время разговора не заметили, как подкатил «уазик», из него вышел начполка. Экипаж построился, а мы, пассажиры, встали несколько левее. Так было принято У авиаторов перед вылетом. Командир доложил о готовности к вылету. И надо же, в это время мимо нас ко второму борту проходил майор Шаронов, командир корабля. Он был из Сибири, заядлый охотник. Когда служил в Фергане, мы часто с ним в выходные заходили в стрелковый тир ДОСААФ, где соревновались в первенстве по стрельбе. Надо ему отдать должное, он частенько перестреливал меня. Я самостоятельно вышел из строя и подошел к нему, начпо мое самовольство не понравилось, правда, это дошло до меня немного позже. Пока мы разговаривали, была подана команда: «По местам», и я поспешил к самолету. Однако прямо перед моим носом техник убрал трап и закрыл дверь. «Эй вы там, а как же я?» — что есть мочи пришлось заорать. Авиатор, который провожал самолет, рассказал: «Начпо сказал, пусть этот подполковник, то есть я, летит в Кабул через Баграм». Разозлился я здорово, лечу, что ли, на Черное море, забежал вперед самолета, показываю ему кулак и обзываю его нехорошими словами. А он, редиска этакая, сидит за штурвалом и делает вид, что не замечает меня. Пришлось с сумкой тащиться к борту Шаронова. «Миша, ты на нашего начпо не серчай, он у нас не от мира сего. Мы ждем не дождемся, когда его куда-нибудь на повышение отправят». Я расположился в гермокабине, и минут через двадцать лету под крылом самолета появился знакомый горный пейзаж серо-зеленого цвета. Через пару минут пейзаж начинает резко меняться. Внизу появились горные вершины, одетые в белоснежные шапки, и поневоле начинаешь щурить глаза от света, который отражается от снега. Пока глаза привыкают к яркому свету, пейзаж начинает меняться, и снова под крылом появляются серо-зеленые горы. Под днищем самолета что-то громыхнуло, от неожиданности вздрогнул. Потом дошло, да это же выпустились шасси. Через минуту-другую за иллюминаторами замелькали капониры для самолетов, а затем и командный пункт аэродрома. Самолет зарулил на стоянку недалеко от штаба полка десантников-ферганцев. Вышел на трап и сразу вдохнул в легкие похожий на ферганский чрезмерно сухой воздух. Пока летели, воздух успел прогреться. Внизу у трапа стоял Жуков, заместитель командира полка по тылу. «Здорово, Михаил, с прилетом на землю обетованную — с улыбкой произнес Вячеслав. — Как поживает Фергана?» — «Привет, Слава, стоит Фергана и ждет возвращения своих героев». Пока со знакомыми тары, бары, прозевали единственный рейс на Кабул. Пришлось заночевать у ферганцев. К этому времени Манюта, Алиев и Ливинский уехали поступать в академию. В полку из моих бывших подчиненных оставались Попов и Шатский. Никифоров по замене убыл в Тульскую дивизию. Петрякова заблаговременно предупредил, чтобы не считал меня дезертиром, что нахожусь в Баграме. Вечером, само собой разумеется, выставил бутылку на стол. Во время ужина в бункер Жукова — а я на ночлег разместился именно у него — зашел незнакомый майор. «Миша, знакомься, заместитель командира полка Павел Грачев». В дальнейшем мы с Грачевым сохранили хорошие взаимоотношения, вплоть до того, как его Ельцин снял с должности министра обороны. Да и после мы несколько раз встречались, но в основном связь поддерживали только по телефону. Затем по каким-то причинам он ушел в тень. Последний раз мы с ним встречались на похоронах Подколзина, командующего ВДВ. Кстати, он заменил Павла на должности командующего ВДВ, который ушел в Министерство обороны. Во время дружеской беседы Вячеслав меня спросил: «А ты в курсе, что у нас недавно погиб Дима Антонюк?» От услышанного я вздрогнул: Дима был хорошим взводным в разведроте, а затем помощником начальника штаба полка. «А когда и где это случилось?» — спросил я. «В прошлом месяце Два батальона совместно с мотострелками привлекались севернее Чарикара, недалеко от Панджшерского ущелья, на боевые действия. Дима исполнял обязанности начальника разведки полка. Два кишлака от духов зачистили без проблем, и далее группировка стала перемещаться в новый район. Двигались подразделения по двум маршрутам. Одну Разведгруппу возглавил Антонюк. Правда, зачем ему это нужно было, мы до сих пор не поймем», — ответил Вячеслав. «И не поймете. Когда возникала сложная обстановка, лучше быть самому на острие ножа, чтобы потом было легче людям в глаза смотреть». — «На дороге, которая проходила мимо виноградника, саперы сняли противотанковую мину, и разведчики как бы получили подсказку — всем быть начеку. За виноградным полем виднелся кишлак, домов семь не более, а вокруг него, как оказалось, был сплошной виноградник, недавно залитый водой. Одним словом, кишлак стороной не обойти. Дорога петляла, как змея, а слева и справа арыки, заполненные водой, и огромные деревья, мешающие вести наблюдение и движению техники. Подъехали к подозрительному месту. Саперы стали прощупывать дорогу, в такой обстановке разведчики, как правило, вынуждены спешиваться и прикрывать действия саперов. В это время Кузнецов, командир полка, запросил у разведчиков обстановку. Антонюку пришлось доложить командиру, что происходит вокруг. В этот момент все и началось. Стреляли душманы с двух сторон. Особенно сильный огонь был из-за дальнего разрушенного дувала. Разведчики и саперы моментально выполнили команду к бою и в ответ стали вести огонь по душманам. К стрельбе подключились боевые машины. В такой ситуации Дима выскочил из боевой машины и стремглав помчался к разведчикам. Не добежал каких-то десяти метров, угодил под пулю, а ведь мог и по радио узнать, что там делается. Банду окружили и уничтожили, всех одиннадцать человек во главе со старшим, но в этом бою потеряли и Диму, славного разведчика. Давайте помянем Антонюка», — подключился к разговору Грачев.