Выброшенный в другой мир (СИ) - Геннадий Ищенко

Деревня, в которой они остановились, стояла на свободной земле.

— Кому мы нужны! — говорил отцу староста. — Неужто кто из благородных полезет в нашу глухомань? Сами отвозим герцогу налог два раза за год, нас никто и не трогает. А вы, ваша милость, живите, сколько надобно. Неужто мы не люди? Вам все только рады!

Эта радость была понятна, потому что Буше не скупились и за те две декады, которые им пришлось провести в доме старосты, отдали ему все свое серебро. Это время было, наверное, самым скучным в жизни Альды. Отец хоть болтал со старостой и с мужиками, заходившими посмотреть на заезжих гостей, а ей и поговорить было не с кем. Дочерей у старосты не было, только два сына, а его жена была на редкость неразговорчивой и угрюмой женщиной. Девушка даже начала ограничивать себя в еде, чтобы не растолстеть от почти непрерывного лежания.

— Ничего, — утешал ее отец. — Отъедайся и отсыпайся впрок, нам еще несколько дней добираться до столицы, а какой отдых в промокшем лесу.

Наконец почти непрерывные ливни закончились, и хотя дожди по–прежнему шли, но уже намного реже, и отец решил ехать. Выехали поутру и весь день провели в седле, на ходу перекусив тем, что захватили с собой из деревни. Ночевать остановились в лесу, подобного которому Альда еще не видела. Огромные ели уходили высоко в небо, полностью его закрывая своими кронами. Стволы деревьев поросли мхом и были опутаны многочисленными лианами, которые взметнулись вверх на десятки метров в тщетной попытке достичь солнца. Подлеска в этом вечном полумраке просто не было, как не было и травы: все вокруг поросло мхом. Было холодно, сыро и немножко страшно. По преданиям и сказкам, именно в таких лесах жили колдуны. Лошадям пришлось скормить последний овес, который берегли на крайний случай. Отец с дочерью прорвали мох, очищая большую площадку для костра.

— Выдирай все до земли, — говорил отец. — Нам только для полного счастья не хватало лесного пожара. Если загорится мох, то мы с тобой здесь и останемся. Вернее, останутся наши обгорелые кости.

— Может, тогда обойтись без костра? — предложила Альда. — Поставим палатку…

— Нет, — не согласился отец. — Ночью уже холодно, не хватало еще простудиться. К утру без костра вообще околеем. А запах костра может разнестись далеко, особенно если поднимется ветер. Лошади не позволят незаметно приблизиться чужим и дадут знать, а в палатке тебя можно брать голыми руками. Так что рви мох и не разговаривай.

Когда очистили площадку, отец принялся стаскивать к ней целые стволы, разыскивая достаточно сухие и не сильно тронутые гнилью. Потом он разжег обычный костер, наломав толстых сучьев, и, когда он разгорелся, положил в огонь одно из заготовленных бревен.

— Когда прогорит, продвинем дальше, — сказал он. — Дров нам хватит на всю ночь. Положи немного мха, а сверху постелем палатку. Хорошая получится перина. На лошадей уже можно набросить попоны, тем более что они у нас на голодном пайке.

Альда лежала на мягкой подстилке из мха, укрывшись одеялом. От костра несло жаром, и ей было тепло. Рядом переминались и время от времени вздыхали кони. Девушка смотрела на пляшущие языки огня, с гулом и треском пожиравшие дрова, и думала о том, как резко изменилась ее жизнь.

— Ты еще не спишь? — тихо спросил отец, постеливший себе постель в стороне от костра.

— Нет еще. Ты зачем лег так далеко, холодно же.

— Пока тепло, а когда похолодает, тогда и я лягу ближе. Дрова к этому времени прогорят, а жара от углей хватит надолго. Вот ты сейчас пялишься на огонь. Это красиво и все такое, но если из леса придет опасность, то ты после огня долго не сможешь ничего различить в полумраке. Именно поэтому часовые всегда сидят спиной к костру, а те, кто дорожит своей жизнью, так вообще в стороне, как я.

— Папа, а какая была мама?

Отец не ожидал такого вопроса и замолчал. У них дома эта тема была запретной. Она знала, что отец сильно любил мать, и они вместе прожили душа в душу, пока ее появление не зачеркнуло отцовское счастье.

— Внешне она была очень похожей на тебя, — неожиданно сказал он. — Точнее, это ты на нее похожа, и чем дальше, тем больше. Я ведь тебя ненавидел, когда ты появилась. Глупо, конечно, в чем может быть виноват маленький ребенок? Тем более что мать очень тебя хотела, даже несмотря на предупреждение врача об опасности родов в ее возрасте. А в остальном… Ну что я тебе могу сказать? Она была очень добрым и доверчивым человеком и, несмотря на то что часто страдала от своей доверчивости, веру в людей не утратила до конца. Она за свою жизнь мухи не обидела, тем удивительнее была ее любовь ко мне — человеку, профессией которого было убийство. Я ведь и из армии короля ушел не из‑за своего баронства, а из‑за нее. В тех годах, которые мы провели вместе, вся моя жизнь. Так было, пока я не увидел тебя через два года после рождения. Все это время ты провела в семье кормилицы. Ты знаешь, что она воспринимала тебя как своего ребенка? Я ведь потом, когда тебя забрал, не ограничивал вашего общения до самой ее смерти. После рождения я вычеркнул тебя из своей жизни. И вот мы встретились совершенно случайно. Стоит двухлетняя малышка с лицом моей жены, смеется, показывает на меня пальцем и говорит: «Мама, а кто этот смешной дядя?» У меня тогда все в душе перевернулось. Стою я, смотрю на тебя и думаю, какой же я эгоистичный мерзавец. Помню, еще мелькнула мысль о том, как бы она восприняла то, что я бросил нашего ребенка.

Голос отца дрогнул, и он замолчал.

— Спасибо, — сказала Альда. — Давай спать, отец.

Больше они на эту тему не говорили. Когда девушка проснулась, было непонятно, пора вставать или нет. Сна не было ни в одном глазу. Видимо, ночью отец неоднократно вставал, чтобы продвинуть бревно в огонь или положить следующее. Во всяком случае, приготовленных стволов на месте не оказалось, а на месте костра виднелась большая куча тлеющих углей. На этих углях быстро сварили кашу, которой и позавтракали. Кони возбужденно принюхивались к запаху каши и тянули морды к котелку.

— Надо побыстрее отсюда выбираться и накормить лошадей, — сказал отец. — Пока не выедем, придется идти пешком. Под мхом могут оказаться яма или гнилая валежина, не хватало еще переломать им ноги.

Выбирались долго и трудно. Тяжело идти, когда ноги глубоко проваливаются в мягкий мох. Измучились и люди, и лошади. Поэтому, когда вышли в нормальный лес с заросшими травой полянами, лошади поначалу из‑за усталости не могли даже есть. Пришлось сделать большой привал и хорошо отдохнуть. После отдыха лошади наконец наелись, и Буше продолжили путь верхом, но недолго. Услышав крики людей, они спешились, стреножили лошадей и осторожно пошли на голоса. Вскоре лес расступился, и их глазам открылась большая поляна, на другой стороне которой виднелись несколько неказистых домишек. Возле них стояли люди.