ПУБЛИЦИСТЫ 1860-х ГОДОВ - Феликс Кузнецов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Итак, преданность Соколова идеям и личности Бакунина, казалось бы, не вызывает сомнения. Тем более неожиданной является та неприязненная ирония, с которой Соколов относится к Бакунину, если судить по главам из «Автобиографии», приведенным Неттлау. Ироническое отношение Соколова к вождю русского анархизма явно задевает Неттлау, и он замечает по этому поводу: «Соколов сам по себе был очень странным человеком, поэтому вряд ли имел право говорить о странностях других, в том число Бакунина. Впрочем, — объясняет Неттлау тон Соколова, — он был одним из немногих, кто познакомился с Бакуниным уже в зрелом возрасте; Соколов был сформировавшимся человеком, который более не менялся, остался самим собой (молодых Бакунин превосходил своим опытом)».
Соколов стал еще суше относиться к Бакунину после того, как провел у него в Локарно почти два месяца, с 17 января по 10 марта 1873 года. Вот как он рассказывает об этой поездке в «Автобиографии»: «14 января 1873 года Соколов был у Росса в Цюрихе, и тот предложил ему не откладывая поехать к Бакунину в Локарно. Росс передал Соколову письменное приглашение Бакунина приехать к нему. Там же, в Локарно, находился и Зайцев. Впрочем, Соколова в большей степени привлекала возможность увидеть Бакунина, чем перспектива жить вместе с Зайцевым. Он решил уехать из Цюриха, где был совершенно не нужен.
Еще в начале января 1873 года Соколов посетил вместе с Эльсницем полицейского директора Пфеннингера, чтобы получить разрешение на временное пребывание в Цюрихе. Соколов хотел получить подтверждение, что он действительно политический эмигрант; ему вручили желтую карточку, на которой стояло, что он — «писатель, не имеющий печатных публикаций».
Через Люцерн и Горхард Соколов направился в Локарно, куда прибыл в дилижансе в 4 часа утра, прямо на виллу, где жил Бакунин. Несмотря на поздний час. Бакунин не спал. Он лежал на кровати, вытянувшись во весь рост, и курил. В комнате царил ужасный беспорядок, на полу валялись пепел и окурки. Камин едва дымился. На стульях, стоявших как попало, и на столе лежали книги и бумаги. Старый, позеленевший от времени самовар стоял посредине комнаты, чашки и стаканы — под кроватью. Прием, оказанный Бакуниным, был самый сердечный. Оп тотчас же разжег камин и начал готовить чай.
— Извини, брат, я совершенно болен. Врач прописал мне принимать стрихнин против боли в спине. Здесь вот банка с этой гадостью. Как ты думаешь, помогут мне эти пилюли?
Соколов ответил:
— Дай мне их, я брошу в камин — и тебе будет лучше. Тебе не стыдно в твои годы верить в медицину?
— Ты прав, сказал патриарх. — По моему мнению, каждая болезнь должна идти своим путем и проходить. Ну, расскажи, что у вас нового там в [Цюрихе]? И , кстати, ты привез деньги?
Соколов дал ему 100 франков.
— Они[22] там с ума сошли? Что мне толку от сотни франков? Завтра я должен отдать владельцу дома Джакомо 600 франков, он не оставляет меня в покое. Вот уже две недели живут у меня итальянцы, которых я, конечно, угощаю.
Ты прав.
— Я завтра напишу туда бранное письмо. А сейчас иди спать, мой друг. Я позвоню, и Джакомо отведет тебя наверх. Завтра в полдень я жду тебя к обеду. И Зайцев тоже придет.
Соколов еще не отдохнул, когда около 9 утра услышал невероятный шум старика и стук его деревянных домашних туфель.
— Иди скорей сюда! Полиция пришла, чтобы тебя арестовать. Принеси твой документ, если какой-нибудь имеется.
Соколов спустился с желтой карточкой Пфеннингера и увидел Бакунина в халате, в ночном колпаке — около него стоял хозяин дома — и двух полицейских в штатском. Старик кричал им: «Mio amico sicuro,io conosco di lungo tempo colonello russo[23] . Где твой паспорт? Ты знаешь, в чем дело? Они пришли, чтобы арестовать тебя, потому что приняли за некоего Филлипини, который прибыл в тот же вечер в Локарно и о котором полиции было сообщено по телеграфу. Я уже пытался их убедить, что ты не Филлипини, что я тебя знаю, но эти мерзавцы не хотят верить мне».
Соколов дал полицейскому свою желтую карточку, полицейский подозрительно посмотрел на него, потом — на документ и ничего не понял. Тогда Соколов показал ему официальную печать, и оп ушел с этой карточкой, пообещав ее вернуть. О сне уже нечего было и думать. Соколов хотел у Джакомо заказать завтрак. Когда это услышал Бакунин, он закричал:
— Ты зачем сюда прибыл? Чтобы командовать? Здесь я хозяин, а но он. Ты утешишь его этими словами: «Corragio, speranza perseveranza» Иди вымойся, и через полчаса будь в столовой, мы начнем есть.
В 11 часов в маленькой столовой был готов завтрак. Завтрак был приготовлен по вкусу Бакунина. Стояли три прибора. Рядом с прибором Бакунина лежала гора писем. Бакунин тяжелыми шагами подошел и обнял Соколова:
— Теперь садись, брат, Зайцев придет через полчаса. И при нем ты расскажешь, что у вас нового. Скажи мне одно: договорился ли Росс с Лавровым или нет?
Соколов ответил:
— Нет.
— Я так и думал, — сказал Бакунин. — Хотя Росс по своему характеру мог бы пойти на это. Но об этом позже. А теперь ешь. А я тем временем буду читать письма.
Завтрак был приготовлен на итальянский манер, кроме бифштексов, от которых Бакунин не мог отказаться. Врачи прописали Бакунину диетическое питание, чтобы не полнеть, отчего Бакунин очень страдал (ему советовали избегать мучных и жирных блюд). Но Бакунин не придерживался этой системы. Он, например, делал так: если ел мясо без жира, то потреблял невероятное количество риса и макарон, все с маслом, и пил водку и различные ликеры.
— Ну, брат, письма я пробежал. Как тебе нравится эта кухня? Ты знаешь, я ее открыл. Тут всё и с севера и с юга… А фрукты, которые я не могу есть в сыром виде, я готовлю в жженке. Послезавтра ты попробуешь, когда придут ко мне оба Блерио. Я тебя с ними познакомлю, они приятные люди. Они здешние жители и живут со своим отцом, старым гарибальдийцем. Очень жаль, что ты не приехал двумя днями раньше. Здесь была целая банда испанцев, итальянцев приятных людей. Я на них потратился и после завтрака сделаю то, что обещал: буду ругать цюрихцев и особенно Росса, которые мне прислали так мало денег. Что же, мне египетские магдалины дадут шестьсот франков?
«Мужество, надежда, настойчивость» (итал.).
Но ты ешь. Что еще хочешь? Сыру? Вина?…
Бакунин начал готовить кофе своим способом, переливая из одной посуды в другую; по неизвестным законам физики его аппарат издавал шум, дышал, пыхтел. Это развлекало, видимо, изобретателя, хотя кофе был очень плохим. Но горе тому, кто попробовал бы сказать ему об этом или поморщиться при виде такого способа приготовления кофе, — Бакунин обрушился бы на него.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});