В начале всех несчастий: (война на Тихом океане, 1904-1905) - Анатолий Уткин

Сообщение в Белый дом поступило немедленно. Вовне все было спокойно, первые намеки в прессе относительно возможности мирных переговоров появились значительно позднее. То было время действовать. Зная о принципиальном согласии обеих сторон, Рузвельт выступил со «смелым» предложением, и 10 июня 1905 г. официально пригласил российскую и японскую империи за стол переговоров. Обе воюющие стороны приняли предложение Рузвельта. Лишь спустя много лет стало известно о тайных встречах Рузвельта с японцами и других подготовительных акциях.

Обычно словоохотливый, Рузвельт словно дал обет молчания. Это создало сложности для государственного корабля. Государственный департамент искренне не знал, что происходит, равно, как ничего не знали прочие министры (за возможным исключением Тафта). Об обстоятельствах переговоров знал очень узкий круг людей — супруга президента Эдит, его друг сенатор Лодж, германский посол фон Штернберг и французский посол Жюль Жюссеран. Да и те знали очень дозированный и целенаправленный объем информации. (Фактически Рузвельт выступал посредником не только между Россией и Японией, но и между Францией и Германией). В результате для желающего знать общества получалась весьма искаженная картина; приобщенные знали часть правды, и только Теодор Рузвельт держал в своем сознании полную картину.

Британский посол сэр Мортимер Дюран сообщает как счастлив был президент, как исполнен сил, как увлекла его многослойная дипломатическая игра. Он «полностью уверен в успехе».

После смерти Джона Хэя 1 июля 1905 г. Рузвельт назначает государственным секретарем Элиу Рута, но продолжает сам вести и возглавлять воодушевляющую его дипломатическую интригу. Тем более, что обе воюющие стороны периодически решали на полях сражений выдвинуть свои основные аргументы, и их нужно было приводить в чувства.

Рузвельт еще поражен содеянным островной империей, ему еще трудно представить, что молодая индустриальная держава нанесла оскорбительно–унизительный эффективный удар гигантской России, сумев победить русских и на море и на суше — при этом увеличивая свой экспорт и укрепляя свою индустриальную мощь. Поражала эффективность «маленьких желтых людей». Каким будет направление их последующей экспансии? Восьмью годами ранее он поставил вопрос планировщикам Военно–морского колледжа: Япония имеет претензии в отношении Гавайских островов. Эта страна склонна вмешаться в чужие дела. Какова должна быть сила, необходимая для блокирования их экспансии, и как эта сила должна быть использована? Теперь президент Рузвельт убежден, что Соединенные Штаты должны заложить на своих стапелях новые военные корабли, сделать их больше и спустить их на воду быстрее. Не ждать же, когда Цусима произойдет в Пирл — Харборе?

«Через двенадцать лет англичане, американцы и немцы, которые ныне видят друг в друге соперника в тихоокеанской торговле, все будут бояться японцев больше, чем любую другую нацию… Я верю, что Япония займет место огромной цивилизованной силы, гигантской и нового типа, ведомой мотивами и суждениями, которые отличаются от свойственных нашей собственной расе. Моя политическая линия проста, хотя у меня нет ни малейшей идеи, смогу ли я повести за ней мою страну. Я хотел бы, чтобы Соединенные Штаты обращались с японцами в духе максимально возможной вежливости, со всем возможным великодушием и справедливостью… Если мы дадим знать, что смотрим на японцев как на низшую и враждебную расу, и пытаемся обходиться с ними так, как мы обходимся с китайцами, то нам нужно держать свой военно–морской флот на высшей стадии боевой готовности и размера — только таким путем мы можем избежать несчастья.

Это письмо Спринг — Райсу следует рассматривать на фоне очевидных проявлений антияпонских настроений в Калифорнии, где в местной легислатуре все иммигранты из Японии были названы «аморальными, несдержанными и драчливыми». Рузвельт считал эту резолюцию (принятую, к слову, калифорнийской законодательной властью единодушно) «худшим проявлением политического вкуса».

Рузвельт при этом боялся потерять свой престиж честного брокера между тем, что русский посол граф Кассини назвал «белой» и «желтой» делегациями на мирной конференции. Президент попросил Ллойда Грискома проинформировать японское министерство иностранных дел, что принятая штатом Калифорния резолюция не представляет общего мнения Америки.

Эту же ветвь дружбы несли с собой премьер–министру Кацуре Уильям Тафт и дочь президента Рузвельта Алиса. Их вошедший в гавань Токио пароход имел многозначительное название «Маньчжурия». В данном случае Маньчжурия была в американских руках, поскольку на судне плыли еще тридцать членов конгресса США вместе с женами. Официальная цель была обозначена как «тур вокруг Филиппин», но заранее было объявлено, что корабль посетит Японию. Алиса Рузвельт, как было очевидно, выросла в необычной семье. Она курила на виду у прессы при малейшей возможности, осваивала хула–хуп, стреляла из своего револьвера. Тафт был вынужден напомнить ей, что она вольно или невольно представляет президента США.

По прибытии в Токио 25 июля 1905 г. Алиса при первой же возможности позавтракала с японским императором, познакомилась с принцессой Насимото, умея при этом сидеть со скрещенными ногами в течение немыслимого для остальных американцев времени. Она вместе с Тафтом встретилась с премьер–министром Кацурой и участвовала в беседе, запись которой Тафт посчитал нужным отослать в Белый дом.

Хотя это была малообязывающая декларация, это все же был важный документ, определяющий японскую политику в Восточной Азии, и влияющий на политику Соединенных Штатов в восточной части Тихого океана. Тафт представлял Рузвельта, а Кацура — микадо. Накануне важнейших для Японии переговоров это было многозначительное знакомство. Тафт хотел видеть Филиппины застрахованными от пертурбаций прошлого, японцы жаждали полного контроля над Кореей. Согласно замечанию Кацуры, именно Корея, контроль над ней, стали причиной войны Японии с Россией. Контроль над Кореей был назван японцами «легальным следствием» японских побед в войне. Если позволить корейцам распоряжаться своей судьбой, то результатом будет, как и прежде, немощная сдача позиций. Только Япония может скорректировать корейское развитие в нужном направлении. Кацура предоставлял управление Филиппинами Соединенным Штатам — «дружественной и сильной нации». В этом был некий элемент двусмысленности, но Тафт предпочел не впадать в тонкости.

Тафт заявил, что, согласно его представлениям, Рузвельт готов одобрить японскую политику в отношении Кореи, но он лично не может вносить коррективы в американо–корейское соглашение 1882 г. Вечером этого же дня Тафт, очевидным образом смутившийся, шлет в Белый дом телеграмму: «Я рассуждал несколько более свободно, чем нужно, и несколько неаккуратно и неразумно. Я знаю, что вы можете меня поправить». Рузвельт тут же ответил: «Ваша беседа с премьером Кацурой абсолютно корректна во всех отношениях. Я хочу, чтобы вы сказали Кацуре о моей поддержке каждого вашего слова». Рузвельт явно хотел видеть Корею японской, а не русской колонией. И не китайской. В текущий момент Филиппины были вне опасности, не говоря уже о Гавайях. Рузвельт полагал, что, поворот японцев к Корее ослабит поток японской иммиграции в Калифорнию, и утихомирит местных борцов с «желтой опасностью». А сама растущая Япония будет ощущать благодарность Америке за помощь в сложное конфликтное время.

А между тем шел сложный процесс — происходило формирование первой фазы весьма деликатных переговоров. Обе воюющие стороны пока более всего беспокоились о том, чтобы не потерять лица; согласившись на переговоры, обе стороны при этом всеми силами стремились изобразить, что инициатором переговоров была противоположная сторона. Началась «битва за детали» — где, когда, в каком объеме начнется переговорный процесс.

В переговорах с русским правительством Рузвельт опирался на помощь кайзера Вильгельма (содействие оказывал старый друг — посол Шпек фон Штернберг) и посла США в России Джорджа Мейера. При этом Рузвельт должен был учитывать, что Лондон очевидным образом сочувствует Токио, а Париж — испытывает союзнические обязательства в отношении Петербурга. Но уход Делькассе с поста главы французской дипломатии ослабил твердость Парижа в противостоянии Берлину. В то же время Британия, находясь на грани новой войны с бурами, невольно ослабила поддержку своего дальневосточного союзника.

Переговоры

Для Рузвельта, обращающегося к дипломатам, стало привычкой называл себя в третьем лице. «Президент побуждает Россию наделить своих представителей обширными полномочиями, подобно тому, как это собирается сделать японская сторона. Но даже если российская сторона не согласится с этим, он не думает, что это побудит Японию отказаться от уже обусловленных обстоятельств». Сильной стороной Теодора Рузвельта всегда была подкупающая откровенность. Беседуя с графом Кассини, он признал, что не питал симпатий к России с самого начала войны и рассматривал ведение ею боевых действий как пример крайне неудачного военного «провального» планирования. Фактор времени, полагал Рузвельт, не играет на руку России. По его мнению, сколько бы времени ни продолжалась война, России ее не выиграть. В Одессе восстал броненосец «Потемкин». Волна забастовок прокатилась по всей огромной Российской империи. У Рузвельта складывается впечатление о «культуре, теряющей свою силу».