В начале всех несчастий: (война на Тихом океане, 1904-1905) - Анатолий Уткин

Переговоры

Для Рузвельта, обращающегося к дипломатам, стало привычкой называл себя в третьем лице. «Президент побуждает Россию наделить своих представителей обширными полномочиями, подобно тому, как это собирается сделать японская сторона. Но даже если российская сторона не согласится с этим, он не думает, что это побудит Японию отказаться от уже обусловленных обстоятельств». Сильной стороной Теодора Рузвельта всегда была подкупающая откровенность. Беседуя с графом Кассини, он признал, что не питал симпатий к России с самого начала войны и рассматривал ведение ею боевых действий как пример крайне неудачного военного «провального» планирования. Фактор времени, полагал Рузвельт, не играет на руку России. По его мнению, сколько бы времени ни продолжалась война, России ее не выиграть. В Одессе восстал броненосец «Потемкин». Волна забастовок прокатилась по всей огромной Российской империи. У Рузвельта складывается впечатление о «культуре, теряющей свою силу».

Иную тональность принимала речь президента во встречах с японцами. Японскую делегацию возглавили посол Японии в США Такахира и барон Канеко (с ним Рузвельт, как уже говорилось, учился в Гарварде). Встречаясь с послом Такахирой, Рузвельт убеждал того, что, после недавних неслыханных побед, у Японии просто не может быть условий лучше для заключения мира на ее условиях. Еще один год интенсивных боевых действий заберет у Японии «и кровь и деньги», не принося ей при этом новых стратегических преимуществ. А в текущей, благоприятной для Токио ситуации, «чем меньше Япония просит дополнительно, тем лучше будет для нее». Такахире же президент Рузвельт сказал, что доволен составом русской делегации — это люди, обладающие подлинной властью. «Я полагаю, что не в японских интересах вести еще один год кровавой и дорогостоящей войны ради овладения Восточной Сибирью (которой не желает даже ее собственный народ), а затем найти себя в положении, когда придется выбирать между удержанием Восточной Сибири и требованием о контрибуции, которые, будь она даже очень велика, не покроет еще одних годичных расходов… Практически существует лишь одна территориальная уступка, которую японцы хотели бы получить от России — это остров Сахалин».

Нужно сказать, что Рузвельт все более подозрительно высказывается о Лондоне, теряющем мировой охват событий. Рузвельт спрашивает, если Франция оказывает полезное воздействие на Россию, то почему же Британия столь скрупулезна? 13 июля Рузвельт получает письмо от кайзера Вильгельма, в котором содержится открытое предупреждение: англичане противостоят «великой работе, которую проделал президент ради блага всего мира». Англичане, пишет Вильгельм, желают бесконечно долгого течения войны на Дальнем Востоке — чтобы ослабить все задействованные здесь силы, чтобы в дальнейшем иметь больше шансов утвердиться в Китае. Рузвельт сам пришел к мнению, что глава Форин–оффиса Лэнсдаун не спешит с миром в Тихом океане. Напрасно Сесиль Спринг — Райс (британский дипломат, друг Рузвельта) пытался убедить его, что Лондон не может грубо воздействовать на своего токийского союзника. К тому же, — говорил Райс, — какой же резон Британии полностью выталкивать Россию из тихоокеанского бассейна, если ясно, что в этом случае она направит всю свою энергию против Британской империи в других местах их гигантского соприкосновения.

Посол Британии сообщал в Лондон министру иностранных дел Лэнсдауну о беседе с Рузвельтом в портике, на закате солнца, рядом с огромными магнолиями. «Учитывая союзнические отношения Британии с Японией, он хотел, чтобы я имел более точные сведения о недавних переговорах». Но у британского посла имелись и собственные источники информации, сообщавшие о жесткости противостояния Рузвельта и посла России Кассини.

Где проводить мирную конференцию? Это должно быть спокойное место, лишенное внешних раздражающих факторов. Несколько городов претендовали на такую характеристику, но выбор в конечном счете пал на сравнительно небольшой приморский Портсмут в штате Нью — Хемпшир. В этом прелестном небольшом городке, расположенном вокруг военно–морской верфи, были и комфортабельные отели и живописные променады. Руководители верфи предоставили уютное здание, строгое и достаточно просторное, имеющее выход к железной дороге, и в то же время открытое морским бризам. Симметричное в плане, это здание имело весьма внушительный фасад, и должно было быть удобным местом для переговоров.

Второй по значению член японской делегации — Когоро Такахира поддержал кандидатуру Портсмута без колебаний. Равнозначно ему располагающийся в иерархии российской делегации барон фон Розен также одобрил избранное Рузвельтом место.

Не все знали, как дорого дался Рузвельту этот предварительный период. Бесконечные дрязги по поводу места, времени, состава делегаций временами привели Рузвельта едва ли не в отчаяние. «Я едва не потерял рассудок, сводя Россию и Японию вместе. Чем больше я узнаю о царе, кайзере и микадо, тем больше проникаюсь симпатией к демократии, если даже включить в число ее столпов американскую прессу».

Витте против Комуры

Рузвельт полагал, что лучшим выбором для японцев было бы назначить во главе своей делегации умудренного опытом маркиза Хиробуми, прагматика в духе Витте. Но в последний момент японское правительство отдало бразды правления барону Ютаро Комура — аристократу сорока восьми лет, с черными блестящими глазами, небольшого роста, тонкого в кости, нервного в жестах, имеющего некий оттенок болезненности. Комура, как и Такахира, окончил Гарвардский университет. Многие в Америке полагали, что его превосходство над Витте заключается не только в гарвардском опыте, но и в более отчетливом знании Запада, внешнего мира. Он служил в Петербурге, в Вашингтоне, в Пекине и Сеуле, то есть, он знал всю основную сцену обсуждаемого конфликта. Популярным было также мнение, что он опытный переговорщик.

В то же время Комура — первый японский выпускник Гарварда, невысокий, стройный, опытный, был большим сторонником войны с Россией. Он покинул Токио 8 июля 1905 г. В Америке его приветствовали огромными плакатами «Право есть право. Наши комплименты самому смелому из смелых». Но были и противники Японии, особенно на Западном побережье, и, пересекая Америку на поезде, Комуре пришлось говорить, что «так называемая «желтая угроза» является плодом фантазии заинтересованных европейцев. «Не только Япония и Китай, но и весь цивилизованный мир очень многое получили от нашего конфликта с Россией».

В Нью — Хэмршире японцы были объектом неустанного интереса девушек. Это начинало раздражать. Один из членов японской делегации спросил у журналистов, чем объясняется навязчивость девушек? «Они видят в вас кукол», — был ответ.

Делегация России прибыла в Нью — Йорк из французского Шербура. Она избрала германский лайнер «Вильгельм Великий» и прибыла в Нью — Йорк 3 августа 1905 г. Русскую делегацию возглавлял огромного роста и великого ума Сергей Юльевич Витте, получивший признание при царе Александре Третьем, и не имевший соперников по сочетанию ума и энергии при Николае Втором. Он противился войне на Дальнем Востоке с самого начала и теперь, в час государственного расстройства, царь Николай послал его в Америку с самой ответственной государственной миссией.

Генри Адамс считал почти двухметрового Витте воплощением славянских доблестей плюс доставшаяся от далеких голландских предков доля прагматизма и флегмы. «Он не очень сведущ о делах за пределами России, очень немногое знает об Америке. Он боится Германии, презирает Британию, и тянется к Франции. Он олицетворяет собой силу; нечто вроде грубой энергии в духе Петра Великого». Знатоки говорили, что Витте, безусловно, был бы премьер–министром, если бы царь не боялся его столь откровенно.

У Витте были свои проблемы. Ванны в отеле были для него малы. Еда несъедобна. Чаю мало. Курение запрещено — что может быть хуже для человека, всегда пившего кофе с сигарой?

Англосаксонский мир был для Витте неведом, и он пригласил с собой в Америку петербургского корреспондента лондонской газеты «Дейли телеграф» доктора Э. Диллона, старого друга и советчика. Диллон помогал ему и в сочинении речей. Уже первая речь Витте по прибытии в Америку была хорошим примером психологической войны. Витте говорил о России как о «бравом антагонисте», он всячески пропагандировал укрепление уз дружбы между Соединенными Штатами и Россией. Рузвельта он превозносил как «одаренного талантами лидера». Журналисты аплодировали, а в Америке это уже немало. В «Сент — Реджис Отель» приходили такие письма: «Семь десятых населения Западного побережья — вместе с Вами в противостоянии японских непомерных территориальных требований».