В начале всех несчастий: (война на Тихом океане, 1904-1905) - Анатолий Уткин

У четырех полномочных представителей были шестеро помощников — по экономическим, военным и дипломатическим вопросам. Перед началом диалога Комура и Такахара — вначале, а затем Витте и Розен — почтили визитом Рузвельта в его поместье Сагамор — Хилл. Японская делегация прибыла на час раньше назначенного времени, чем вызвала переполох, поскольку не ожидавший их президент совершал прогулку, и не ожидал гостей так рано. Дипломатов пришлось занимать, рискуя затронуть их обидчивость. Наконец из лесной чащи в неком баварского вида костюме появился президент, машущий старой шляпой. К видавшему виды имению в предшествующие дни была срочно пристроена специальная комната для приемов (так называемая Северная комната). В ней Рузвельт и принял несколько смущенных японцев.

На стенах висели бычьи рога — охотничьи трофеи президента, и Рузвельт, что называется, взял «быка за рога»: он начал встречу словами относительно главной опасности для переговоров, коими являют собой заведомо завышенные требования. России нужно дать возможность вести себя гибко. Она должна признать «преобладающие» интересы Японии в Корее, вывести свои войска из Маньчжурии, пожертвовать своими торговыми и транспортными привилегиями в данном регионе. Япония может смело претендовать на полуостров Ляодун и на остров Сахалин, равно как и на железную дорогу, ведущую к Порт — Артуру. России не должно быть позволено иметь здесь крупный флот, часть оставшихся на плаву кораблей должна быть отдана Японии. Японские рыболовецкие суда могут претендовать на право захода в Охотское море. Комура указал, что в некоторых пунктах и он надеется проявить гибкость. В частности, он не намерен сносить с лица земли Владивосток, и но он будет настаивать на значительных репарациях.

Прибывшие затем российские дипломаты выглядели значительно менее куртуазными. Являясь потомком голландских переселенцев, а по матери — старинного аристократического русского рода, Витте, этот гигант тела и ума родился в грузинском Тифлисе и был самым выдающимся инженером и администратором своего времени. Его отец принимал участие в управлении Кавказом. Образование его первоначально было домашним. Среди его учителей были и французский морской офицер, и ученый–швед, добросовестный швейцарец и педантичный немец. Далее — Одесский университет, его мечтой было стать профессором математики. Его блестящие способности были признаны довольно рано, он с отличием окончил университет. Но не в отвлеченные сферы умозрительного знания устремился Витте после получения диплома, а в конкретную плоскость бурного железнодорожного строительства на Одесском направлении. Вскоре он возглавил южную дорогу и сделал блестящую карьеру.

Русские дипломаты навестили Сагамор — Хилл в день именин вдовствующей императрицы Марии Федоровны — 4 августа 1905 г. До формального начала переговоров оставались сутки. Российские дипломаты отслужили заутреню в православной церкви на Манхэттене. Глава делегации Витте страстно попросил в церкви: «Пусть Бог поможет нам и не обделит мудростью. Ныне мы чувствуем себя потерянными и не знаем, что делать, и что принесет нам будущее». Только что японцы оккупировали Сахалин, а на улицах российских городов на фоне японских побед разворачивалась революция. Трудно было представить более трудные условия для дипломатической битвы.

Но русская делегация имела и свои сильные стороны. Она была «одним человеком с одной головой, единой волей и общим сердцем, бьющимся за свою страну». Российский фатализм и российская широта делали российскую команду страшным противником. Витте сознательно привносил в свою речь ощущение бесшабашной мощи. Перед удивленным американским президентом его французский лился неостановимым потоком. Рузвельт — и любой другой на его месте — не мог не ощутить физической и интеллектуальной мощи этого человека. Два с половиной часа, на протяжении которых они обедали, прошли как одна минута. Витте обрисовал свои позиции непреклонным тоном: «Мы не побеждены, и мы не примем условий, которые не соответствуют нашим интересам. Первое, мы не будем платить никаких контрибуций». Витте вручил президенту письмо императора Николая Второго. В нем были обозначены возможные уступки: признание прав Японии в Корее, передача Ляодунского полуострова (если на то согласится Китай). «Если встречные требования, — сказал Витте, — будут чрезмерными, мы будем продолжать оборонительную войну до крайних пределов, и мы еще посмотрим, кто продержится дольше». Сила и целеустремленность российской делегации произвели определенное впечатление.

Соль русской позиции заключалась в том, чтобы представить дело так, что ситуация в Маньчжурии меняется для России к лучшему. Россия отнюдь не побеждена, да и принципиально не может быть побеждена. Если японцы будут настаивать на контрибуциях, то у России не будет альтернативы продолжению войны. Важно было показать, что Япония сражается за материальные выгоды и территориальные приращения. Если убедить наблюдающий мир в сугубой корысти островной нации, то нейтралы изменят свои позиции в антияпонском духе. Бравые маленькие японцы в глазах наблюдателей станут жадными и своекорыстными бойцами за деньги и территории.

Витте внимательно слушал ответ Рузвельта. Он видел, что президент, как и большинство американцев, склоняется в японскую сторону, и не мог не понять, что Рузвельт ожидает доминирования на предстоящих переговорах представителя побеждающей стороны — Комуры. Что касается контрибуций, то русской делегации, как представлялось президенту, придется изменить свою точку зрения. Рузвельт попытается умерить требования японской стороны, но, видимо, не все возможно. Сам ход событий ставит вопрос так: война или деньги.

В конечном счете русские участники переговоров возвратились в Нью — Йорк в еще более пессимистическом настроении. Витте шлет каблограмму министру иностранных дел Ламздорфу: «Ясно, что президент питает очень слабые надежды в отношении мирного договора».

Портсмут

Рузвельт знал, что обе стороны истощены финансово и испытывают внутренние трудности. Внутри России и внутри Японии отчетливо проявили себя партии войны и партии мира. Для обеих делегаций провалить переговоры означало попасть в жернова внутренней политики, стать жертвой своих политических противников как внутри России, так и внутри Японии.

В конфиденциальной переписке Рузвельт и не пытался скрыть, что симпатии Соединенных Штатов на японской стороне. Германскому послу он пишет: «Витте, и, прежде всего царь, должны отчетливо уяснить себе, что эта война проиграна; мир должен быть подписан лишь с ясным осознанием того, что японцы — победители». Николай Второй ошибался в надеждах, когда просил кайзера воздействовать на Рузвельта с целью изучить предварительные японские предложения и постараться уговорить императорское японское правительство снять крайние требования. Америка уже восприняла как факт смещение баланса сил на Тихом океане и ожидала лишь договорного оформления этого смещения.

В Нью — Йорк за двумя делегациями были посланы два абсолютно одинаковых крейсера. Американские военные корабли должны были доставить обе делегации на президентскую яхту Рузвельта «Мэйфлауэр», стоящую на рейде маленького городка в Нью — Хемпшире — Ойстер — Бея. Здесь в ожидании прибытия дипломатов с раннего утра ощущалось поразительная активность. Яхты, катера и мелкие суда прибывали в акваторию небольшой бухты неподалеку от «Мэйфлауэра», чтобы увидеть исторический момент. Погода стояла отменная, солнце не скупилось. При этом ощущалась высокая влажность, горизонт затянуло марево. Вскоре после полудня грохот салюта возвестил о прибытии на «Мэйфлауэр» президента Теодора Рузвельта. Он был одет торжественно в «форму» политических деятелей того времени — длинный сюртук с фалдами, серые полосатые брюки и высокая шелковая шляпа. Рузвельт легко по поручням взобрался на борт. Надраенная палуба яхты блестела как зеркало.

Салют палубной артиллерии звучал почти бесперебойно. Первой прибыла японская делегация, затем на борт поднялись русские. Солнце отражалось в немыслимых униформах и в золоте орденов. К удивлению тех, кто ожидал увидеть С. Ю. Витте мрачным и свирепым, тот просто сиял, буквально соревнуясь со светилом. Его любезность топила лед отчуждения, он безмерно улыбался окружающим и отдавал поклоны ближней и дальней публике, ставшей в конце концов аплодировать при упоминании одного его имени. По мере прибытия делегаций флаг их страны присоединялся к звезднополосатому знамени на мачте «Мэйфлауэра».

Президент Рузвельт ожидал глав делегаций не на безжалостном солнце палубы, а внизу, в тени большой зальной комнаты, в окружении американских адмиралов и своих адъютантов. Наверху прибывающих приветствовали жрецы протокола и вели к улыбающемуся (всегда) президенту. Рузвельт приветствовал их и просил садиться на заранее отведенные места. Нейтрализм должен был проявиться во всем. Поскольку Комура и Такахира прибыли в Соединенные Штаты первыми (и первыми же посетили Сагамор — Хилл), их провели вниз первыми. Рузвельт приветствовал дипломатов страны Восходящего солнца, он усадил их в приемной, а сам приступил к встрече российской делегации, ведомой Витте и Розеном. Представляющий гостей помощник государственного секретаря Герберт Пирс конечно же не преодолел сложностей произношения русских фамилий, на что не было выказано обиды. Знаменитое рузвельтовское «польщен» — «ди–лайтед» звучало как всегда энергично. Особенно выделил Рузвельт Федора Федоровича Мартенса, знатока международного права, книги которого он читал. Представив присутствующих американцев, Рузвельт предложил российской делегации познакомиться с официальными представителями Японской империи.