Дневники: 1920–1924 - Вирджиния Вулф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
13 декабря, суббота.
Понсонби[1293], несомненно, хотела добавить я, но уже все забыла. А еще этот дневник может умереть, и причина тому – издательство, а не жизнь в Лондоне. Вот уже 14 дней мы находимся в гуще революционных изменений: Дэди уходит, Марджори уходит, Марджори остается, появляется Ангус Дэвидсон[1294]. Таков итог, но достигнут он исключительно ценой сорока миллионов слов. Что касается меня, я никогда не воспринимала Дэди в качестве постоянного партнера – Дэди в его серебристо-белых костюмах, розовых рубашках, с его напудренным розово-белым лицом, с его нервами, манерами и любовью к похвале. А вот Ангус уже дня через три показался мне постоянным и надежным человеком. Поскольку я всегда говорю здесь о деньгах, комплиментах и отказах, сначала признаюсь, что моя брошюра продается хуже некуда, а в «Harper’s» мне предлагают «по меньшей мере £50» за передовицу для «Times»! А ведь я когда-то пыталась выбить £15 из Сквайра! Итак, я предлагаю Ричмонду три статьи в год, и если получится, то это поможет нам отказаться от «Nation», к чему я всегда стремлюсь, несмотря на множество преимуществ данного издания.
Сейчас я галопом несусь по «Миссис Дэллоуэй», перепечатывая ее с самого начала. То же самое я примерно делала и с романом «По морю прочь» – хороший, полагаю, метод, ведь он позволяет пройтись по тексту мокрой кистью и тем самым соединить в единое целое разрозненные фрагменты, получившиеся суховатыми. Честно говоря, я считаю, что это самый удачный из моих романов (но еще не перечитывала на холодную голову). Рецензенты наверняка назовут его бессвязным из-за сцен безумия, не имеющих отношения к миссис Дэллоуэй, а я вижу легковесную блестящую прозу. Но разве ей не хватает «правдоподобности»? Разве это поверхностно? Не думаю. И, как я уже, кажется, говорила, мой метод позволяет мне погрузиться в самые глубокие пласты своего сознания. Теперь я могу писать, и писать, и писать – высшее счастье из всех возможных.
Лондон зимой полон ярких комнат, переходов по темным улицам между яркими сценами, но я помню только чаепитие с Этель Сэндс, обед с леди Коулфакс – теперь она для меня Сивилла, – и вчерашнюю вечеринку у Гамбо [Марджори Стрэйчи], доставившую мне своей легкостью и непринужденностью огромное удовольствие. Рэй похожа на очень красивого полосатого кота, который после кастрации вырос до огромных размеров и почти не двигается. Она сидит и улыбается, прищуривая свои зелено-голубые кошачьи глаза. Она прислала нам свой новый роман[1295], что меня скорее тревожит. Была еще Джулия Стрэйчи[1296], которую я подвергла допросу; одаренная профурсетка. Лейс и Вита пользуются большим спросом; из «Simpkin & Marshall» сегодня утром пришел срочный заказ, и Ангус трудится в поте лица. Но я не позволю издательству оккупировать всю эту страницу. Я весьма сердита на Марджори [Джуд] за то, что она не приняла мою критику ее личной жизни*, а потом еще взяла трехнедельный отпуск и почти не оставила ни выбора, ни возможностей. Но потом я решила, что она перенервничала: боится заболеть, боится покинуть нас, мечется, страдает, то на взводе, то пытается угодить, то разбирается с Томом Маршаллом, то едет к Ральфу Райту[1297], то переключается на развод Сирила – все это, по-моему, отвлекает ее от работы и снижает шансы на продажи моих книг. Но главное, к чему нужно стремиться, это безличные, доброжелательные деловые отношения, и теперь, когда у нас есть Ангус, мы меньше переживаем и больше работаем.
Что бы они ни говорили, Вита, Клайв и Литтон, людей тянет к издательству, и от них не отбиться. Даже Бернадетт Мерфи[1298] порывалась прийти. Ангус свалился на нас, как спелый плод с дерева. Вита рассказала, что ее кузен, наследник Редклиффа[1299], умоляет ее противостоять заразе Блумсбери в лице змеи-искусительницы, Вирджинии Вулф. Отчасти мне это даже понравилось.
* Надуманная претензия.
22 декабря, понедельник.
Мне действительно очень стыдно – уж слишком много пустых страниц! Лондон плохо сказывается на дневнике. Эта тетрадь, похоже, самая тощая из всех, и я сомневаюсь, брать ли ее в Родмелл, а если и возьму, то вряд ли много чего добавлю. В самом деле, год был богат на события, как я и предсказывала; почти все мечты той фантазерки из третьего января сбылись; сейчас мы в Лондоне с одной лишь Нелли; Дэди и правда ушел, но его заменит Ангус. Переезд оказался не такой уж и катастрофой, как я опасалась; в конце концов, меняешь ведь не тело и не мозг. Я до сих пор поглощена «своей писаниной» и в спешке перепечатываю «Миссис Дэллоуэй», чтобы Л. прочел ее в Родмелле; после этого брошусь доделывать «Обыкновенного читателя», а потом – потом буду свободна. Смогу, по крайней мере, написать пару рассказов, которые уже ждут своей очереди. Я все меньше и меньше уверена, что это рассказы, но не знаю, как еще их назвать. Однако я чувствую, что максимально приблизилась к реализации своих идей и к тому же нашла для них подходящую форму. Думаю, я уже почти не делаю брака. Но у меня есть свои взлеты и падения. Что касается денег и славы, в «Dial» вышла длинная статья Клайва обо мне[1300]. Пятьдесят фунтов пришли, по-видимому, от «Harper’s». Как сказал Л., мы оба явно в безопасности и cможем заработать своими перьями столько, сколько захотим. Надеюсь, мне никогда больше не придется выпрашивать у Джека Сквайра £15.
Так много времени уходит на разговоры – разговоры с прилипалами в подвале и с конкретными людьми вроде Этель Сэндс, Елены Ричмонд и Виты здесь, наверху, – что я не столько пишу,
