1941 год глазами немцев. Березовые кресты вместо Железных - Роберт Кершоу

Так что к 1 декабря, несмотря ни на что, все в рейхе были убеждены в скором падении Москвы. Однако самые популярные новости касались не московского направления Восточного фронта, а «трагической гибели» двух известных в нацистской Германии персон: асов люфтваффе Эрнста Удета и Вернера Молдерса. Это в сильной степени отвлекло внимание от драматических событий у ворот советской столицы. В тот год зима в Германии выдалась необычно мягкой — температура крайне редко понижалась даже до нуля градусов, и «замороженное наступление» казалось чем-то далеким, почти нереальным.

Когда лейтенант Хаапе добрался до передовых позиций 106-й пехотной дивизии, температура упала до двузначных цифр ниже нуля. Неподалеку находилась трамвайная остановка. Боже! Москва была рядом, вот она! А ее падение означало конец войны. До центра оставалось каких-нибудь 16 километров!

«Войдя в трамвай, мы стали разглядывать эти деревянные сиденья, на которых до нас сидели тысячи москвичей. У стенки мы заметили небольшой деревянный ящичек. Открыв его, мы обнаружили ворох использованных билетов. Мы смогли прочесть только одно слово, написанное славянскими буквами: «Москва».

1 декабря фельдмаршал фон Бок признал, что «надежда на то, что враг «будет сломлен», если судить по боям последних двух недель, оказалась призрачной». Силы группы армий «Центр» были опасно разбросаны. Он заявлял Гальдеру, начальнику Генерального штаба, о том, что у него создается впечатление, что Гитлер не информирован о серьезности положения. «…Высокие инстанции на удивление плохо информированы о моих донесениях», — недоумевает фон Бок. Немецкий Генштаб пребывал в стойкой уверенности в непобедимости войск Восточного фронта, равно как и в том, что русские находятся на излете сил. И вот что он запишет в тот же день в свой дневник:

«Я подчеркнул в разговоре, что нас также беспокоит повышенный расход сил. Однако нужно попытаться разбить противника, бросив в бой все силы до последнего. Если окончательно выяснится, что разгромить противника все-таки невозможно, тогда нужно будет принять другое решение».

Ясным солнечным днем 2 декабря 1941 года солдаты штурмовой группы «Бук», занимавшие позиции в деревне Катюшки у кладбища, впервые за много дней получили возможность принять горячую пищу. Перед этим им пришлось пережить и вьюги, и страшные морозы. И вдруг во время еды кто-то из боевого охранения завопил: «Тревога!» Дислоцированная за деревней Пучки немецкая батарея немедленно открыла огонь. Снаряды со свистом проносились над головами солдат, разрываясь у леса южнее Катюшек. Когда же загремели разрывы снарядов русских «катюш», немцы окончательно убедились в том, что надежда доесть горячий обед рухнула.

В лесочке южнее занимаемой немцами деревни явно царило оживление. Оттуда доносился рокот танковых двигателей. И внезапно, ломая кустарник и сухостой, из-за деревьев показались советские танки Т-34 и БТ-7 и стали надвигаться на позиции немцев. За танками по снегу шагали советские пехотинцы. Когда советская артиллерия дала несколько залпов по позициям в Пучках, грохот немецких орудий стих. Штурмовики и толстобрюхие И-16 сбросили несколько бомб на немецкие позиции. Лейтенант Рихтер мгновенно оценил катастрофические размеры этой внезапной атаки. «Вражеские летчики, — записал он 2 декабря, — если выражаться по-солдатски, здорово надрали нам задницу».

Русские продолжали разведку боем и на участке передовых частей 2-й танковой дивизии в районе Красной Поляны. Лейтенант Георг Рихтер мрачно пошутил: «Пока мы стоим здесь, врагу ничего не стоит начать переброску своих сил на городских трамваях».

Холода все сильнее снижали боеспособность войск. Вот как описывает корректировщик Лотар Фромм боевые действия в этих, близких к арктическим, условиям.

«Оружие больше не повиновалось нам… Минус тридцать — предельная температура, которую выдерживала смазка. Она застыла на этом морозе. Расчеты вновь и вновь пытались привести орудия в действие, но тщетно. Ствол заклинивало, возвратный механизм не работал. От этого прямо руки опускались».

А Рихтер, напротив, проклинал советскую артиллерию, которая «перемолола все у наших позиций, непонятно, что за калибры у этих русских». И, как следствие, «фабричные постройки в огне». Нервы на пределе. «Страх охватил буквально всех — даже повара отказываются выползти из своих землянок и приготовить жратву. Сидят в них и дрожат при каждом разрыве», — обреченно заключал Рихтер 3 декабря в своем дневнике. По мнению Рихтера, «нет никакого смысла держаться за эти Катюшки или Горки».

Того же мнения придерживался и фельдмаршал фон Бок. Он инстинктивно чувствовал, что группа армий «Центр» на самом деле исчерпала свои возможности. «Вечером поступает телетайпограмма, с которой надлежит ознакомить командующих армиями и корпусами. Главная мысль — в этот, безусловно, кризисный для русских момент необходимо использовать все имеющиеся возможности. Сильно сомневаюсь, что у измотанных войск еще остаются силы для этого». Но в тот же день судьба словно решила подсластить фельдмаршалу пилюлю. «Город Смоленск вручает мне грамоту, в которой мне выражается благодарность за освобождение от большевизма». Да, за три месяца до описанных событий группа армий «Центр» находилась на гребне славы. Но для Бока истекшие месяцы, если судить по тону его дневниковых записей, казались давно ушедшей эпохой.

Глава 16

«У Москвы разверзся ад!»

«Немецкий солдат никогда не сдается!»

Советские ударные армии изначально замышлялись, как крупные соединения, располагавшие большим количеством моторизованной техники, танковыми силами и автоматическим оружием. 1-я ударная армия, дислоцированная восточнее Яхромы, и другие, созданные в период зимы 1941/42 года, еще не в полной мере отвечали перечисленным требованиям. Принимая 23 ноября 1941 года командование 1-й ударной армией, Кузнецов имел в своем распоряжении стрелковую дивизию, 9 стрелковых бригад, 10 отдельных батальонов, артиллерийский полк и дивизион реактивных минометов «катюша». Около 70 % солдат перешагнули 30-летний барьер. Таким же образом выглядела и 12-я армия. Численность личного состава 10-й армии была доведена до 100 тысяч-человек. 10-я армия состояла из 7 резервных стрелковых дивизий, укомплектованных жителями Москвы и Московской области. Соединение было переброшено под Москву из приволжского городка Сызрань, расположенного в 480 километрах от Москвы. К концу ноября к линии фронта были выдвинуты с Волги еще четыре вновь сформированные резервные армии. 24-я, 26-я и 60-я армии были дислоцированы восточнее Москвы, а 61-я находилась в стадии формирования у правого фланга юго-западного участка фронта[71].

29 ноября Сталин передал в подчинение вновь сформированные армии — 1-ю ударную, 20-ю и 10-ю — непосредственно Жукову. На 5 декабря, даже если не считать резервные армии, советские войска, сосредоточенные на центральном участке фронта и противостоявшие группе армий «Центр», превосходили силы немцев даже на момент начала последними операции «Тайфун»[72]. Группа армий «Центр» не имела возможности восполнить тяжелые потери личного состава и техники и в особенности командного состава. На 5 декабря советские армии, сосредоточенные на московском участке, в противоположность немецким имели на треть больше стрелковых дивизий, в пять раз больше кавалерийских, в два раза больше артиллерийских полков и в два раза больше танковых бригад, чем на 2 октября.

Согласно данным, представленным начальником штаба Жукова генерал-лейтенантом В.Д. Соколовским, численность армий Западного фронта превышала 1 миллион человек (немцы приводят несколько другие цифры — 1 100 000 против 1 708 000), однако немцы включили сюда и тыловые части. Огромные потери среди личного состава тыловых и вспомогательных служб серьезно подорвали боеспособность немецких дивизий. По числу артиллерийских орудий силы и вермахта, и Красной Армии были примерно равны (по 13 500 единиц), так же обстояло дело и с танками (1170 машин), однако немцы располагали существенно меньшим числом боеготовых, исправных машин. Наиболее значительным было превосходство русских по числу самолетов — 1370 самолетов против 600 немецких, кроме того, советские ВВС действовали с хорошо оборудованных ближних подмосковных аэродромов[73].

Замысел советского наступления заключался в том, чтобы ударом на Клин и Солнечногорск и в истринском направлении разбить основную группировку противника на правом крыле и ударом на Узловую и Богородицк во фланг и тыл группировке Гудериана разбить противника на левом крыле фронта. Ликвидировав угрозу каналу Москва-Волга, 10-я армия должна была развивать наступление на Клин и во взаимодействии с 30-й и 20-й армиями атаковать 3-ю танковую группу и 9-ю армию немцев на севере. 20-я армия при поддержке 1-й ударной армии и во взаимодействии с 16-й армией наносила удар из Красной Поляны и Белого Раста на Солнечногорск и далее на Волоколамск. Выступ, образовавшийся в результате выдвижения 2-й танковой армии Гудериана, предстояло атаковать силам 50-й армии, а также 10-й, наступавшим строго на запад южнее реки Упы. В первоначальную задачу входила ликвидация прямой угрозы советской столице. Как выразился генерал-лейтенант Соколовский, «окончательно сломить наступление противника, не давая ему возможности для перегруппировки сил и вторжения в столицу». Примерно половина всех танковых сил Советов (290 из 720) была сосредоточена на главном направлении немецкого наступления — на клинском, солнечногорском и истринском участках — то есть там, где немцы сумели ближе всего подойти к Москве. Русские не рассчитывали на немедленный успех — это было первое за всю войну контрнаступление, и его еще предстояло осуществить. Однако советское командование располагало точными данными о том, что враг на грани полного изнеможения.